этого. Меня вызвали в управление кадров и попросили расписаться под приказом о присвоении мне звания генерал-майора. Я наотрез отказался, отчего кадровики просто остолбенели. Я настоял, чтобы меня вернули на фронт, где и был до конца войны, так и не придя в себя от случившегося. Искал в небе смерть, в бою, самоубийц презираю. Давно счет сбитых лично фашистов перевалил за 30, за что автоматически дается вторая Звезда Героя. Но меня перестали награждать орденами. Но все это я воспринимал безразлично. В бой, и только лоб в лоб с фашистом. Я не хотел возвращаться домой после такого унижения, когда растоптали и душу, и жизнь. Но война закончилась…»
В 1945 году Щиров вновь отправляется в Югославию командиром полка, где занимается обучением летчиков маршала Тито пилотированию на наших истребителях. Именно за это его наградят орденом Партизанской Звезды с золотым венком 1-й степени. Однако и с Югославии Сергей Сергеевич не спешил возвращаться в Москву к своей красавице жене. Только в сорок шестом он все-таки был вынужден вернуться.
Ему снова предлагают повышение, но он выбирает свою любовь и семейное счастье, в которое еще пока верил. По своей наивности Щиров предполагал, что если они с Софьей уедут из столицы – все изменится. Поэтому не без труда добивается перевода в Армению командиром истребительного авиаполка.
Как ни странно, после всего пережитого отношения мужа и жены наладились. Боль прошла, тем более что он считал ее жертвой. Но счастье длилось недолго. Однажды в их доме раздался звонок из Тбилиси. Оказалось, что Лаврентий Павлович Берия приехал туда навстречу с избирателями. А после того, как его соединили с Софьей, он сказал ей, что за ней послан самолет. И снова все, что наладилось за восемь месяцев, рухнуло в считанные секунды.
В 1947 году Щирова вызвали в Москву и назначили начальником группы в инспекции ВВС. В этот период службы его случайно встретил дважды Герой Советского Союза Арсений Васильевич Ворожейкин, который описал эту встречу: «…Среднего роста, плотного телосложения, лицо смуглое, полноватое. Черная шапка вьющихся волос придавала его облику что-то цыганское. Говорил он спокойно, но с некоторой властностью. В черных глазах часто проскальзывала какая-то тревога, казалось, он вот-вот сорвется на злой и крикливый тон. Однажды в августе, на вокзале при выходе на перрон, я встретился с Щировым и его женой. Она была весьма привлекательной, щеголеватое шелковое платье подчеркивало ее великолепную фигуру, а веявший от нее аромат сирени удивительно гармонировал с ее внешностью. Я сказал Щирову, что завидую офицерам, имевшим таких прекрасных жен, но по ответной реакции Сергея понял, что невольно коснулся больного места – ведь красота жены не “всегда становится счастьем мужа”. Через некоторое время Ворожейкин убедился в этом, что называется воочию…
Алупка, 1947 год, слезы Щирова, потому что его жена без его согласия уезжает в Москву, якобы печатать какие-то документы особой важности. А ведь она нигде не работала! И Сергей пил, заливая свое горе, заглушая свое душевное смятение. Уходил в загулы. Теперь сама Софья получила возможность обвинить мужа и его друзей в пьянстве: «Попав в среду таких людей, как Герой Советского Союза подполковник Середа, майор Соловьев, он начал пьянствовать, домой приходил под утро. Понятно, дело дошло до разрыва. Я не хотела этого, он обещал исправиться. Летом 1948 года его командировали в Германию, там он пьянствовал, за что получил выговор по партийной линии».
Однажды Щиров услышал из соседней комнаты, как жена говорит по телефону: «Не могу, муж дома… Хорошо, Лида приедет!» Лида – это была сестра Софьи, тоже красавица и тоже не могла отказать Лаврентию Павловичу.
На этот раз терпение Сергея лопнуло окончательно, и он написал заявление в партком, от которого все схватились за головы. В результате на следующий же день ему предложили выехать в Ташкент, на более чем скромную должность начальника аэроклуба. Кому-то из генералов это показалось спасением и для себя, и для Героя Советского Союза – одного из лучших летчиков-истребителей. Кто-то даже заметил: «Дурак! Уезжай немедленно! Мы же тебя спасаем!» И он уехал один, любя ее, но при этом не желая быть с ней. Щиров не хотел мириться с действительностью. Но именно такая безысходность привела его на отчаянный шаг.
В начале апреля 1949 года подполковник Щиров получил распоряжение прибыть в Главный штаб ВВС. Но он не хотел возвращаться в Москву, тем более предвидел свое позорное, как казалось, увольнение из армии и отлучение от неба. В общем, там ничего хорошего ему не предвещало, и он принимает решение перед отъездом заехать в Ленинакан, встретиться с друзьями, поговорить. А там видно будет. Но по дороге после длительных раздумий резко меняет свое первоначальное решение.
Ночью Щиров сходит с поезда, следовавшего в Ленинакан, и направляется к государственной границе с Турцией. Возникшая и ставшая навязчивой бредовая идея, при аресте все рассказать в компетентных органах, заслонила разум. И как назло никого не оказалось рядом, чтобы отговорить Сергея от безрассудного и страшного поступка.
Рано утром 7 апреля пограничный наряд обратил свое внимание на человека в кожаном реглане и авиационной фуражке у канала, впадающего в реку Аракс, в районе селения Беркашат Октемберянского района Армянской ССР. Первоначально пограничникам показалось, что вероятный нарушитель делал все, чтобы его заметили. Он стоял на виду и вел себя странно. Сначала перешел канал, а затем вернулся. Наряд принял его за проверяющего и решил задержать. Задержанный сопротивления не оказал, но заявил, что является неудачным перебежчиком, и просил не препятствовать его переходу в Турцию.
Щирова доставили в Ереван, где тут же допросили, а потом отправили в Москву в МГБ СССР. К слову сказать, из 28 предметов, изъятых у задержанного, 18 составляли награды: медаль «Золотая Звезда», два ордена Ленина, орден Красного Знамени, орден Кутузова 3-й степени, орден Александра Невского, орден Отечественной войны 1-й степени, орден Красной Звезды, югославский орден и медали. Возможно, Щиров надеялся на то, что его наградной «иконостас» станет тем самым убедительным доказательством его честности, а то, что он расскажет в Москве, приведет эмгэбэшников в шок. Возможно…
Но он, измученный любовной трагедией, которая ломала его жизнь, был просто наивен. Теперь героя уже не могли защитить и боевые награды…
Есть основание предполагать, что на первом же допросе в столице Сергей заявил истинную причину своего «побега», но это не было зафиксировано в протоколе. С первого же допроса его утащили волоком, а после двух таких про Берию он
