Оставив далеко позади холм, Павлик и Жаннетта вышли на перекресток какой-то центральной магистрали, где на невысоком столбике во все стороны торчали фанерные стрелы с надписями.
— Нам бы только добраться до железнодорожной станции, — грустно произнесла Жаннетта.
Павлик слабо усмехнулся:
— Только до железнодорожной станции!..
Он напряг слух, стараясь уловить отдаленный шум, напоминающий чем-нибудь жизнь железнодорожной станции, но вокруг стояла тишина. Не слышно было ни рожка стрелочника, ни шипения паровоза, ни звона буферов. Что делать? Задерживаться здесь нельзя — местность открытая.
Павлик подошел поближе к столбику с фанерными стрелами и нажал кнопку фонарика. Луч скользнул по надписям: Дюрен… Ахен… Льеж… Вервье… Брюссель…
— Посвети-ка еще, — попросила Жаннетта. — Кельн… Дуйсбург… Дармштадт… Брюссель…
Начал моросить дождик. Жаннетте стало холодно. Она прижалась к Павлику, и он услышал, как у нее лихорадочно стучат зубы.
— Уйдем отсюда, — тихонько сказала она.
— Куда?
Жаннетта ткнула пальцем в темноту:
— На Брюссель.
— Почему на Брюссель?
— Оттуда до Парижа рукой подать. Лиан с мамой часто туда ездили на концерты.
— Пошли, — согласился Павлик.
Они шли почти всю ночь. Моросивший все время дождик превратился в ливень. Кругом была непроницаемая мгла, Ни деревца, ни кустика. Жаннетта, окончательно выбившись из сил, готова была опуститься прямо в бурлящий поток воды, только бы немного отдохнуть. Павлик поддерживал ее, чтобы она не упала. Он шутил, напоминал ей о ее любимом герое, на которого она походила не только внешностью, но и характером,
Жаннетте было не до шуток.
— Бродим, бродим, а станции все нет да нет! — жаловалась она усталым, слабеющим голосом.
Павлик ее утешал:
— Найдем. Походим еще немного и найдем.
И вот перед самым рассветом, когда они совершенно обессилели, вдруг послышался короткий паровозный гудок. Через минут двадцать Павлик и Жаннетта уже подкрадывались к полустанку, вблизи которого смутно вырисовывался товарный состав. На открытых платформах стояли танки, длинноствольные пушки, пулеметы. Где-то впереди пыхтел, тяжело дыша, паровоз. Павлик и Жаннетта, промокшие до нитки, наблюдали за ним из-за водонапорной башни.
— Этот поезд обязательно пойдет в Париж, — заявила уверенно Жаннетта.
— Откуда тебе известно? — с любопытством взглянул на нее Павлик. — Догадываешься?
— Зачем гадать? Ворожка я, что ли? И так ясно: паровоз стоит с той стороны.
Довод не очень убедительный, однако у Павлика не нашлось возражений. Тем более что уже начало светать, небо серело и надо было спешить. Но как проникнуть в поезд? На открытой платформе не поедешь, а в закрытых вагонах — кто знает, может, там солдаты.
Крадучись по шпалам, они добрались до хвоста эшелона. Жаннетта не спускала глаз с шагающей у паровоза черной фигуры часового, а Павлик тем временем проник через верхний люк в вагон. Темно, тихо, никого нет. Пальцы нащупали какие-то ящики, сложенные ярусами до самого потолка.
— Эй, беги сюда! — шепотом позвал он Жаннетту, высунув голову наружу. — Залезай скорее. Дай руку.
— Часовой идет, — прошептала она еле слышно.
— Черт с ним! Подымайся, хватайся за железную скобу.
Они спрятались между ящиками и стали прислушиваться к тому, что делается снаружи, но, кроме шума дождя и шипения паровоза, ничего не услышали. Скорее бы тронулся состав!
Жаннетта долго сидеть молча не могла.
— Павлик, что в этих ящиках? — спросила она, отбивая зубами мелкую дробь.
— Не знаю, — ответил он. — Снаряды, мины, гранаты, а может быть, продукты.
— Продукты?! — обрадовалась она. — Я есть хочу.
— Потерпи, — буркнул Павлик. — Поезд тронется, тогда посмотрим.
Жаннетта огорченно вздохнула:
— А если придется долго ждать?
Наконец зазвенели железные тарелки буферов и под полом заскрипели колеса. Поезд с ходу набирал скорость. Павлик и Жаннетта кинулись к ящикам. Расцарапали себе до крови руки, но ни одного из них не открыли. Они были крепко-накрепко сбиты, а по краям обшиты толстыми полосами железа.
— Зря мучаемся, — с досадой сказал Павлик. — Продукты так ее упаковывают. Тут, скорее всего, мины… Ты согрелась?
— Еще бы! — ответила Жаннетта усталым голосом и забилась в угол между ящиками и стенкой вагона.
Она уснула. Даже слегка похрапывала. Павлика тоже клонило ко сну, но он пересилил себя. Его тревожила неизвестность. Он думал о том, как вырваться из этой ловушки, куда они добровольно забрались. «Тут опасно оставаться, — рассуждал он. — На какой-нибудь станции эшелон остановится, его начнут разгружать, и нас обнаружат. Тогда опять водворят в замок Веммера».
Надо что-то придумать…
Жаннетта крепко спит, подложив руку под голову. С ее губ срываются короткие, отрывистые фразы. Павлик наклоняется над ней и осторожно дотрагивается до ее лба. Горячий, и щеки пылают.
— …У них мундиры синие и сабли на боку… Ха-ха-ха! Кошон. Круппке, ты кошон!
Бред. Жаннетта заболела. Этого еще недоставало!
Поезд идет быстро. Колеса ритмично отбивают: «Бред-бред-бред». Изредка напоминает о себе паровоз. Он не гудит, а истерически кричит, будто кого-то на помощь зовет.
— Пить…
— Нет у меня воды. Потерпи немного.
Она не слышит. Повторяет настойчивее:
— Пить… пить…
Потом Жаннетта умолкает. Павлик испуганно прислушивается к ее дыханию, берет за руку. Рука горячая. Это его немного успокаивает. Он отползает к двери и сквозь щель выглядывает наружу. Дождя уже нет. По ту сторону полотна проносится густой лес. По глянцевитой от дождя каменной ленте дороги едет на велосипеде человек. Он в синем комбинезоне, темном берете, с дымящейся трубкой во рту.
— Француз! — решает Павлик. — Жаннетта, Франция!
Девочка открывает глаза. Взгляд у нее отсутствующий, безразличный.
— Франция, — повторяет он. — Посмотри, отсюда все видно.
Жаннетта пытается поднять голову, но не может.
— Что с тобой? — участливо спрашивает Павлик.
Она устало закрывает глаза и снова погружается в глубокий сон.
Павлик, взобравшись на верхние ящики, выглядывает в щель с другой стороны вагона. За ровными линиями ив и кустарника, посаженных между узкими полосками полей, все чаще выплывают каменные ветряные мельницы, белые домики с высокими крутыми крышами.
Утро, проникшее в вагон через верхний люк и щели, осветило слабым светом худенькую фигурку Жаннетты. Глядя на нее, Павлик невольно вспомнил, как Гаврош прятался от дождя в брюхе гигантского деревянного слона, стоявшего на площади Бастилии в Париже.
Незаметно Павлик уснул и проспал весь день, до самого вечера.
Он не слыхал, как поезд остановился.
Шум моторов, лязг железа и говор людей разбудили Павлика. Снаружи доносились отрывистые, повелительные возгласы:
— Быстрее, быстрее! Куда лезешь?.. Налево! Следующая, подъезжай!
Где-то впереди полным ходом шла разгрузка эшелона..
Павлик осторожно выглянул наружу. Ночь. Заброшенный домишко. Шлагбаум. Картавый немецкий говор. Неужели это Париж? Лужа… По ней золотыми змейками скользит свет фонаря, приближающегося к хвосту эшелона. «Они сейчас придут сюда!» — Павлик отскакивает в глубь вагона и принимается будить Жаннетту.
Она не спит, ее глаза ее по-прежнему бессмысленно глядят прямо перед собой.
— Жаннетта, вставай! Они идут сюда! — теребит ее Павлик. — Скорее, они нас найдут!
— Оставь меня, — еле слышно говорит она. — Не могу подняться. Все болит.
Шаги. Со скрежетом и свистом открывается дверь. Луч фонарика шарит по верхнему ряду ящиков. Павлик замер. Немцев он не видит, но слышит их дыхание. Ему кажется, что он чувствует на себе, их тяжелый взгляд.
— Последние три вагона отцепите. Паровоз потянет их к Эрделю.
Уходят. Шаги постепенно замирают.
Часто в минуты смертельной опасности самый слабый человек становится сильным. Павлик с лихорадочной поспешностью схватил Жаннетту на руки и понес ее к выходу. Выпрыгнув из вагона, он взвалил девочку к себе на спину и перебежал через железнодорожное полотно. Но и там было опасно. Рядом, по дороге, неслись груженые машины, расхаживали часовые в касках. Оставался один выход: незаметно спуститься с насыпи и пересечь шоссе.
Дойдя до обочины дороги, он остановился, перевел дыхание и пошел дальше. Он брел в темноте, наугад, брел в неизвестность. Но тревожило его другое: он чувствовал, что выбивается из сил, а положить больную на мокрую землю не хотел. Сгибаясь под тяжестью ноши, он шатался. «Еще немного. Чуть-чуть. Досчитаю до ста и тогда передохну», — старался он ободрить самого себя.
