Он включил рацию.
— Артем, ты меня слышишь?
— Слышу, — отозвался злой, осипший голос. И тут же: — Вы что, охренели, что ли?! Прием.
Не обращая внимания на неположенную по чину вздрючку от парашютиста, Курьянов прищурился на уходящий клин огня, сказал:
— На правом крыле огонь прорвался. Может в распадок уйти.
Сверху было видно, как Артем опустил руку с компактной «Ромашкой», посмотрел на правую кромку пожарища. Оттуда, снизу, через стену клубящегося дыма ему не был виден уходящий клин огня, который через час-другой мог набрать страшную силу, и тогда пиши пропало. Огненным смерчем попрет пожар по распадку, оставляя после себя изуродованную тайгу.
— Значит, так, — принял решение Курьянов. — Я сбрасываю взрывчатку по фронту огня и высаживаюсь там. Со мной еще двое рабочих. Ты же оставь на фланге двух ребят, а остальных — ко мне.
— Годится, — отозвался осипший от дыма голос Шелихова.
Тяжелая машина гулко задрожала, чуть развернулась и, взбивая под собой крутящиеся клубы пепла, пошла к заданной точке.
Курьянов вошел в салон, подмигнул рабочим, сказал с бодрецой в голосе:
— Ну что, орлы, приходилось тушить пожары?
«Орлы», недавно завербованные рабочие, только хмыкнули в ответ.
— Нет? — удивился летнаб. — Ну, это вы зря! Честно говорю. Представляете: тайга, пожар, романтика… Дома потом рассказывать будете.
— Да нам бы уж без романтики как-нибудь, — в один голос отозвались лесхозовские, кисло улыбнувшись при этом.
— Ну а это вы уж совсем зря, — усовестил их Курьянов, укоризненно покачав головой. — Все-таки в лесхозе работаете. Свое, понимаете, свое добро спасаете, — добавил он и посмотрел в иллюминатор, в который сквозь дымную пелену просматривалась теперь зелень тайги.
По тому, как машина заложила крутой вираж, он понял, что вертолет обошел нарождавшуюся голову пожара и командир выбирает место, куда лучше всего спустить взрывчатку.
— Готовьтесь, мужики, — уже более серьезно сказал летнаб и вернулся в кабину. Командир машины вопросительно посмотрел на него. — Задача такая: разносим взрывчатку по линии, иначе до подхода огня не управиться.
Пилот согласно кивнул.
— Тогда, значит, на высоте сорока — пятидесяти метров идешь во-он по тому створу, — указал Курьянов на два особо приметных дерева по выбранной им прямой, где надо было пробить опорную полосу для встречного отжига, — я сбрасываю взрывчатку, и только после этого высаживаешь нас.
— А ты мне площадку подобрал? — со скрытой неприязнью спросил командир вертолета, опасаясь за лопасти машины. — Смотри, древостой какой!
Действительно, хоть и не так уж буреломна была в этом месте тайга, однако, насколько хватал глаз, больших полян не было видно. А на десятиметровый пятачок такую махину не посадишь.
— Тогда вот что: сбрасываем взрывчатку и летим к табору. Высадишь нас там.
— Годится, — кивнул пилот.
Когда гудящая от напряжения машина вышла на обозначенный траверз, Курьянов прошел в салон, открыл дверцу, и они вдвоем со штурманом стали подтаскивать бухты шланговой взрывчатки к проему.
…А пожар разрастался. Курьянов изредка поглядывал в наветренную сторону, откуда катился гул бушевавшего огня, и бога молил, чтобы только не усилился ветер. Помогавшие ему рабочие разнесли по намеченной линии двадцатикилограммовые бухты шланговой взрывчатки, и он вместе с Шелиховым начал стыковать концы. Подготовив первые сто метров для взрыва, он крикнул рабочим, чтобы уходили за деревья. Артем в это время закреплял детонатор на конце шланга. Когда лишних на полосе не осталось, он поджег шнур, отбежал в сторону, спрятался за массивный ствол лиственницы.
Взрыв получился что надо — на месте шланга темнела рваная канава, с бортов которой торчали вырванные взрывной волной корни деревьев, пучки травы.
Когда раскатистое эхо нескольких взрывов прокатилось по всей линии опорной полосы, Курьянов подошел к Шелихову. Лица у обоих были черные от копоти, глаза слезились. Он внимательно осмотрел минполосу, отдал команду готовиться к встречному отжигу. До надвигающейся стены огня оставалось с полсотни метров.
Шелихов зажег сигнальную свечу и, прикрыв лицо от наваливающегося пала, поднес фитиль к поваленной, с потеками смолистых карр сосне. Огонь схватился разом, сунулся было по ветру к сочащейся подтаявшей мерзлотой канавке, но, словно поняв, что делать ему здесь нечего, развернулся навстречу ревущей голове пожара. С такими же свечами в руках разбежались по полосе парашютисты, и теперь длиннющая, языкастая полоса огня тянулась вдоль всей трассы, за которой, словно завороженные этой картиной, с наполненными водой прорезиненными ранцами стояли Кравцов и двое лесхозовских рабочих. Их дело — окарауливание.
А встречный пал разрастался, набирал силу, кое-где языки огня уже сцепились друг с другом, оглушительный рев огня перебивался треском рвущихся смолистых деревьев, черные клубы дыма, словно страшные фантастические грибы, взлетели над пологом леса, на какое-то мгновение накатывающейся вал будто бы затих и вдруг, вплотную сойдясь с набравшим силу отжигом, со страшным ревом взметнулся вверх…
Понемногу рев огня начал стихать, все реже выстреливали в «запретную» зону угли и горящие головешки. Зажатая голова пожара остановилась, и теперь там, жарким пока что пламенем, догорали валежины, высоченными свечками полыхали сосны, выгорали островки пихтача.
Когда они вернулись с пожарища и, наскоро попив чаю, расходились по палаткам, Курьянов подошел к Шелихову.
— С чего пожар начался? — спросил он…
Припоминая этот момент, Курьянов вдруг почувствовал какую-то неискренность в ответе Артема, Ну да, конечно, он как-то передернул плечами, отвел глаза, сказал виновато:
— Не знаю… пока.
Да-да. Он так и сказал: «пока». А ощущение было такое, словно знал, но не хотел говорить.
А потом опять была добивка пожара, и они уже не возвращались к разговору о его причине. Не до этого было.
«Значит, Артем что-то знал, но хотел до поры до времени скрыть», — подвел итог своим воспоминаниям Курьянов. И сам себе ответил:
— Выходит, что так. А потом его убили…
Стараясь не разбудить жену, он поднялся с кровати, босиком прошел на кухню, где стоял телефон. Снял трубку.
— Гостиница? Это Курьянов говорит. Там у вас Верещагин остановился. Передайте, чтоб утром позвонил мне. Да, телефон он знает.
Где-то над головой звенел комар. Верещагин попробовал было отмахнуться, но, поняв, что комар-зануда все равно не оставит его в покое, открыл глаза. За окном августовской негой расцветало воскресное утро. Можно было бы поспать и подольше, тем более что сегодня у следователя был один-единственный визит — к Татьяне Шелиховой, вдове убитого. Однако комар продолжал барражировать над ухом, и, поняв, что уснуть более не удастся, Верещагин нехотя поднялся, сунул ноги в тапочки, прошлепал к умывальнику, по пути включив телевизор.
Решив по возможности не связываться с местной столовой, он нагрел кипятильником воды, заварил чай, достал из стола пачку сахара, оставшийся с вечера хлеб, ножом вскрыл банку сардин в томатном соусе.
Купаясь в теплых лучах августовского солнца, ошалело чирикали воробьи, о чем-то интересном беседовали люди на экране телевизора — звук не работал, и поэтому Верещагин только по названию передачи мог догадываться, о чем они говорят; в меру заваренным оказался чай, и теперь можно было спокойно подумать о вчерашней находке на месте последнего для Шелихова пожарища.
Вместе с Грибовым, Курьяновым и командой парашютистов они тщательно прочесали протоку Дальнюю, как вдруг наткнулись на землянку, которая все еще продолжала вонять сгоревшей рыбой. В том, что здесь побывал Артем, сомнений не было. Следы его сапог четко проступали на пепелище. И больше ничего, что могло хоть чем-то вывести на хозяина землянки.
— Значит, именно об этом хотел сказать вам Шелихов? — спросил Верещагин Курьянова, когда они, безрезультатно облазив все прибрежные кусты и заводи, собрались у вертолета.
— Видимо, да.
— Так почему, почему не рассказал? — в который раз спрашивал следователь, пытаясь растормошить сникших парней из команды Шелихова. — Он что, имел привычку скрывать виновных?
— Глупость какая-то, — отозвался летнаб.
Хмуро молчал Мамонтов, ковыряя носком сапога землю.
Глухо кашлянул Сергей Колосков.
И только Венька вскинул свою рыжую голову и, чуть отвернувшись, выдавил из себя:
— Оно, конечно, не будь вы следователем…
— Стариков! — осадил его Грибов. — Не в клубе на танцах.
— А чего ж он?.. — огрызнулся Венька.
Верещагин посмотрел на парня и неожиданно рассмеялся — не часто ему приходилось сталкиваться с подобным.
