— Разрешите спросить, Константин Васильевич.
— Пожалуйста.
— А что на самом деле с Шеером?
— На самом деле? Я же вам, собственно, рассказал. Он давно попал в плен — летом прошлого года. Скоро год как он в плену. Находится в лагере в Елабуге, где в основном содержится офицерский состав вермахта. С пониманием ведет агитационную работу, которая его самого увлекла как специалиста, и сам изучает и читает настоящую историю немецкой нации. Они же, кроме куцей, препарированной нацистами, фальсифицированной в человеконенавистническом духе, другой не знают. Вот только выступления Шеера на фронте не будет, хотя, полагаю, он на зто охотно бы согласился. Почему? Это сразу создало бы угрозу для «Студентки». Поэтому вы, открывая свой «фронтовой секрет», обязаны предупредить о самой глубокой тайне. Откровенно объясните фрау Шеер, чем ей угрожает неосторожное слово или любая иная нескромность. Но все же нужна тонкая актерская игра. Такой откровенный разговор, как у меня с вами, исключается по независящим от нас причинам. Вот после Победы… Хотя после войны — немцы сами будут рассказывать, что да как, где черное, а где белое, где преступление, а где наказание… Но хватит об этом — у нас еще дел на несколько дней. Вот предварительная схема вашего проникновения на вражескую территорию. Внимательно изучите ее и свои соображения изложите письменно. Завтра ровно в двенадцать Григорий Иванович будет докладывать наркому о ходе и обеспечении подготовки вашего вояжа. Мы будем присутствовать.
Неожиданно, ибо это никак не вязалось с официальностью предыдущей, суховатой беседы, Калина сказал:
— Эх, Алеша, если бы ты только представлял, как я хотел оказаться на твоем месте! И говорю по — немецки как чистопородный берлинец, и город знаю как свои пять пальцев…
— А те, кто знает «Шеера» по Кавказу, находятся в Берлине. Вот было бы диво, если бы встретились! — охладил его Марков, — Кроме того, сама фрау Шеер не узнает «родного сына».
— То‑то и оно, — вздохнул Калина. — Хоть привет передай от меня Марийке.
— Передам. Уж это — само собой!
Глава одиннадцатая.
В «МЕРТВОЙ ЗОНЕ»
Веселый пехотный лейтенант — явно навеселе — появился на железнодорожном вокзале города Ровно за несколько минут до отправления Берлинского экспресса, хотя «экспресс» был слишком пышным названием для этого разномастного сцепления вагонов, что стояли на линии. Здесь были платформы с грузом, укрытым брезентом, санитарные вагоны, а в конце — три товарных для скота: в темных маленьких окошках, расположенных под самой крышей, забранных решетками и густо опутанных колючей проволокой, виднелись тоскливые глаза очередной партии выловленных жандармерией «рабов». Для пассажиров было выделено всего четыре спальных вагона.
Лейтенант прибыл в сопровождении такого же «развеселого» камрада и довольно смазливой девицы, которую портило только неумение в меру пользоваться парфюмерными красками.
Майору, старшему по вокзальному патрулю, пришло на ум, что лейтенант не потащит в дорогу парфюмерную девицу. А посему не помешало бы этакую вполне сносную на вид девицу обеспечить и дальнейшей военной опекой в лице его особы. Разумеется, если она действительно прощается с очередной «любовью навеки». А проверить — это для майора простая процедура исполнения служебных обязанностей.
Майор откозырял лейтенанту и потребовал:
— Ваши проездные документы!
Лейтенант возмутился:
— Господин майор, вы хотите, чтобы я опоздал на поезд?
— Могли прийти пораньше. А сейчас не тяните время. Иначе поезд действительно отойдет без вас.
Лейтенант поставил на отполированную сапогами плиту перрона чемодан и вытащил из кармана портмоне. Маленький саквояж он не выпускал из рук.
— Вот документы. Еду с фронта. В десятидневный отпуск.
— Так, — полистал майор документы. — Пять дней уже потеряли. Что вас задержало?
— Ничего особенного, господин майор. Вот встретил неожиданно школьного товарища, — он указал на спутника, который молча и тупо, с пьяным упрямством пытался непослушными пальцами вытащить сигаретку из пачки, — он меня познакомил с фрейлейн…
— Ну да, и пошло, и поехало…
— Так точно, господин майор!
— С этой крошкой?
— Со мной, — игриво качнула она бедрами.
Немецким она владела скверно. Выходит — из местных. У кого научилась — ясно. Тем лучше…
— Ну и как? — теперь майор спросил девушку.
— Очень интенсивно! — вызывающе ответила она и обратилась к одурманенному спиртным школьному камраду: — Ганс, угости меня сигаретой!
Тот что‑то пробормотал и в знак согласия кивнул ему.
— Господин майор, — взмолился лейтенант, — я же опаздываю.
— Хорошо. Езжайте! — Майор вернул документы, которые не очень‑то и смотрел. — Только помните: еще один школьный товарищ, и родных вам не видать.
Лейтенант подхватил чемодан.
— Прощай, Ганс! — выкрикнул, бросаясь к вагону. В этот миг эшелон с лязгом дернулся.
Он успел еще услышать за спиной обрывок разговора, который приобретал истинно арийскую конкретность:
— Где живешь, красотка?
— Буду свободна, скажу. Вы здесь всегда дежурите?
В вагоне лейтенант отыскал купе со свободным местом. Трое офицеров уже находились в нем. Они охотно выкладывали на откидной столик продукты, в центре которых красовалась бутылка.
Ситуация!
Лейтенанту нежелательно было принимать участие в этой пьянке. Назавтра необходимо быть максимально свежим, а он сильно устал. Поздоровался со всеми и спросил:
— Верхняя полка свободна?
— Неужели сразу спать? — удивились спутники.
— До самого Берлина! — И решил объяснить: — Меня провожали чуть ли не целые сутки. С таким же ассортиментом! — и указал на столик с бутылками и продуктами.
Офицеры засмеялись:
— Если с таким же, то ложитесь! Мы тоже до Берлина! И вот, чтобы убить время…
— Само собой!
Лейтенант пристроил чемодан, а небольшой саквояж уложил под голову на полке. Вспомнил совет подполковника Калины: «Если в дороге общение с посторонними вам будет докучать, раскройте «Майн кампф». Вокруг вас сразу же образуется «мертвая зона». В быту немцы чуждаются ортодоксальных фанатиков…»
И вот сверху, с блестящей обложки на сотрапезников, начавших пировать, грозно глянул насупленный фюрер. Голоса сразу притихли, а вскоре перешли на шепот…
В Берлин поезд прибыл ранним утром. С вокзала лейтенант вышел на Александерплац, подозвал такси.
— Куда, господин лейтенант? — спросил водитель.
— Туда, куда мне надо, еще рановато, — вздохнул новоприбывший, — Пока что покатайте меня по городу. Не гоните.
— И все же куда желаете в первую очередь?
— Прямо в центр — на Унтер ден Линден.
— Яволь!
Машина тронулась. Что‑то насторожило лейтенанта в водителе. Но что именно?
И он* стал присматриваться к человеку за рулем.
Стар. Морщины, покрывавшие даже шею, правда еще тугую, заштриховали лицо. Весь какой‑то серовато — линялый. Выражение лица — безразличное. И все- таки что‑то было в нем такое, что привлекало настороженное внимание. И тут лейтенанта осенило: акцент!
Водитель не из немцев. Может, фольксдойче, которого война занесла в Берлин? Отпадает: фольксдойче ныне в цене, они пользуются большим спросом среди многочисленных ейнзацкоманд, очень нужны как переводчики на оккупационных «жизненных пространствах», а не за рулем обшарпанного берлинского такси.
— Кто вы родом? — спросил, проверяя свои наблюдения.
Водитель промолчал, явно не желая вступать в беседу. Но немецкому офицеру все же необходимо отвечать. Это закон. Иначе немедленно будет окликнут первый попавшийся патруль.
Старик за рулем сказал уклончиво:
— Моя национальность сейчас непопулярна в рейхе.
— Вы меня еще больше заинтриговали. Отвечайте!
Ответил, нехотя цедя слова сквозь вставные зубы:
— Русский.
— Русский? — искренне удивился лейтенант, — В Берлине, на свободе?
Водитель с едва скрытым презрением успокоил:
— Не волнуйтесь — не красный. От красных я бежал еще в восемнадцатом году, — Он искоса взглянул на пассажира и добавил: — С некоторыми промежуточными остановками драпал от самого Царицына до Берлина. Этот безостановочный бег длился всего лишь год…
— От Царицына? Не слышал о таком городе.
— Так раньше назывался Сталинград.
— О! Сталинград…
— Нас там хорошенько размолотили и потом уже дубасили до конца.
— Кого это «вас»?
— Белую гвардию…
И снова лейтенанту вспомнился фрагмент из многочисленных наставлений Константина Васильевича о Берлине:
«Среди таксистов города до войны было очень много русских из «бывших». Их и сейчас немало, далеко не все эмигранты изменили своей бывшей Родине и потянулись в «поход на Восток». Даже Деникин призывал не поддерживать немцев, извечных, по его словам, врагов русских. Он мотивировал это тем, что если Красная Армия разгромила отборную белую гвардию, то немцев разобьет и подавно. Русские, мол, немцев испо- кон били… Сейчас таксисты из русских начинают даже превышать: число машин уменьшается, немцев гонят на фронт, «унтерменши» служат «господам». Учтите: все они «просеяны» через сито тайной полиции. Ясное дело, не каждый согласился стать тайным агентом, но у всех взято письменное обязательство немедленно сообщать о подозрительных пассажирах и нелояльных разговорах».
