— От Царицына? Не слышал о таком городе.
— Так раньше назывался Сталинград.
— О! Сталинград…
— Нас там хорошенько размолотили и потом уже дубасили до конца.
— Кого это «вас»?
— Белую гвардию…
И снова лейтенанту вспомнился фрагмент из многочисленных наставлений Константина Васильевича о Берлине:
«Среди таксистов города до войны было очень много русских из «бывших». Их и сейчас немало, далеко не все эмигранты изменили своей бывшей Родине и потянулись в «поход на Восток». Даже Деникин призывал не поддерживать немцев, извечных, по его словам, врагов русских. Он мотивировал это тем, что если Красная Армия разгромила отборную белую гвардию, то немцев разобьет и подавно. Русские, мол, немцев испо- кон били… Сейчас таксисты из русских начинают даже превышать: число машин уменьшается, немцев гонят на фронт, «унтерменши» служат «господам». Учтите: все они «просеяны» через сито тайной полиции. Ясное дело, не каждый согласился стать тайным агентом, но у всех взято письменное обязательство немедленно сообщать о подозрительных пассажирах и нелояльных разговорах».
Этот вроде бы на агента не похож. Ишь как ловко «завернул» о том, как драпал от Сталинграда до Берлина. Даже время определил — год. Больше не обещает. И не прицепишься к нему: рассказывал о своей судьбе. Его спросили — он ответил. И все! Но осторожность никогда не помешает. Лейтенант сказал поучительно:
— Вермахт свершит то, чего не могла добиться белая гвардия русских!
Между тем машина уже выехала на фешенебельную улицу Унтер ден Линден. Витрины зеркального стекла сияли. А за ними чего только не было! Роскошные торты, белые буханки хлеба, связки баранок, утки и куры в блестящем целлофане, кольца толстенных колбас, куски свежерозового мяса…
— Майн готт! — воскликнул лейтенант, глядя на эту воистину фантастическую роскошь. — Зачем я привез скромный фронтовой паек? Ведь радио ежедневно говорит, что у немцев всего досыта, что рейх всецело обеспечен!
— Вы давно не были в Берлине? — спросил водитель. После своего упоминания о Царицыне он, вопреки мрачному содержанию своих воспоминаний, заметно повеселел.
— С сентября сорок первого. А что?
— Все эти яства изготовлены из папье — маше, — иронично сообщил водитель и тут же начал восторженно расхваливать: — Работа уникальная, можно сказать — ювелирная. Достигнут неслыханный зрительный эффект! Все как настоящее! А какой прекрасный лак! Какие краски! Немецкие химики достигли выдающихся успехов — лак и краски не темнеют.
— Хорошо! — оценил его высоколояльную похвалу пассажир.
Водитель снова помрачнел и замолчал: зачем зря трепать языком, если его эзоповские колкости не доходят до этого немецкого недоумка?
Возле парка Тиргартен новоприбывший рассчитался с таксистом, отсчитав точно до пфеннига, ровно столько, сколько тот назвал. Немец добавляет к оплате только за какую‑нибудь особую услугу. А этот таксист? Даже адреска «веселых девиц» не предложил, не говоря об альбоме с фотографиями своей соблазнительной клиентуры. Одним словом — нахал! Русская свинья…
От Тиргартена можно было добраться в любой район города. Отсюда фронтовик должен был двигаться по маршруту, составленному в Москве. Он воспользовался двумя автобусами, пока миновал Шарлоттенбургшос- се, Берлинерштрассе и Бисмаркдам. Наконец, уже пешком, вышел на узкую безлюдную улицу и остановился перед входом в усадьбу, которая пряталась за могучей, словно крепостной, стеной.
Нажал кнопку электрического звонка.
Глухую калитку в стене, окованную медными бляхами и располосованную вдоль и поперек железными поясами, отворила дебелая, очень представительная молодая женщина.
— Вы к кому?
Оголенные ее руки были по локти розово распарены. Наверное, только что оторвалась от стирки. Мгновенно узнал ее по ориентировочным приметам — служанка Барбара. Обслуживает семью Шееров в утренние часы, до полудня.
— С фронтовым приветом! — бодро произнес лейтенант, любезно улыбаясь.
Глава двенадцатая.
ПО ПРИКАЗУ КРЕМЛЯ
— Что‑то я вас никогда не видела, — нерешительно произнесла служанка.
— А что вас беспокоит?
— Не знаю, как доложить фрау.
— А, так фрау Шеер дома? Я к ней. Можете отрекомендовать: прибыл Отто Шульц, фронтовой друг Адол ьфа.
— Подождите, я сейчас…
Отто Шульц укоризненно заметил:
— На улице? Такая очаровательная фрейлейн и такая неделикатная к фронтовому офицеру… Как вас зовут, чтобы я знал, кто проявил к героическому вермахту неслыханное неуважение?
Служанка покраснела, спрятала руки под фартук — на нее подействовали и комплимент, и угроза.
— Извините, господин офицер. Вы просто меня не дослушали. Я прошу вас подождать в гостиной. Почему вы решили, что на улице?.. А зовут меня Барбарой.
— Благодарю, фрйлейн Барбара! И прошу прощения за свои поспешные выводы. А все фронт! Мы там грубеем, гражданская жизнь с ее нормами для нас — словно мираж.
Он подхватил чемодан с саквояжем и переступил порог дома. Барбара закрыла «ворота» большим ключом и на железный засов. Теперь в усадьбу можно было войти только с помощью тарана.
В холле на Отто Шульца сразу же нахлынули запахи, которые он забыл с начала войны. Те самые специфические, едва уловимые молочно — сладкие ароматы, говорящие безошибочно: в доме — новорожденный. Отто Шульц заволновался, радостное возбуждение охватило его. Вот это новость для подполковника! Ну, Константин Васильевич, за такое потрясающее сообщение с вас причитается! И по большому счету… Интересно: сын или дочка? Сейчас обо всем узнаем…
Сверху по широкой деревянной лестнице сошла пожилая женщина. Холодно взглянула на незнакомого офицера:
— Вы ко мне?
— Рад вас приветствовать, фрау Шеер! Я вас сразу узнал — Адольф так много рассказывал.
— На него это непохоже, — невозмутимо возразила она.
Отто Шульц не терялся.
— Мы все мало ценим то, чем владеем ежедневно и ежечасно. Но все, что оставляем дома, цепко удерживаем в памяти и сердцах, как самую дорогую ценность. — Он резко изменил тему: — Собственно, я выполняю волю Адольфа. Он говорил мне: если случится побывать в Берлине, обязательно навестить вас. Мол, встретят приветливо и гостеприимно. К сожалению, я здесь только проездом — транзит с пересадкой в Берлине. — Он глянул на часы, — Через три с четвертью часа я должен вернуться на вокзал.
Наверху мелькнула еще одна женская фигура — легкая, подвижная, ладная.
— Фрейлейн Бергер! — восторженно воскликнул бравый фронтовик. — Узнаете ли вы старого друга Отто Шульца? — Этим он сразу сообщил, как его теперь зовут.
— Отто, вот это сюрприз! — такой знакомый и сейчас неподдельно взволнованный голос, — Невероятно, вы — и здесь! Какими ветрами?
— Ветры дуют с Востока! — выразительно сообщил Отто.
Кристина счастливо засмеялась. Она уже стояла перед ним — молодая, обаятельная, вся какая‑то сияющая. А он не умолкал:
— Вот приехал: дали отпуск. Впервые за войну.
— А к нам вы надолго?
Он снова взглянул на часы:
— К сожалению, уже только на три часа и с семью минутами. Как летит время!
— Так скоро…
— Что поделаешь? Но позвольте прежде всего пожелать самого крепкого здоровья и счастья в жизни вашему ребенку.
— Кто вам сказал об этом, Отто?
— Воздух! В этом доме пахнет новорожденным… Сын или дочь?
Ответила фрау Шеер, с достоинством и даже несколько вызывающе:
— В роду Шееров рождаются только сыновья.
— Как назвали?
Теперь ответила Кристина, наследуя торжественные интонации фрау:
— В роду Шееров новорожденного всегда нарекают только именем деда.
— Выходит — Теодор, — продемонстрировал свою осведомленность Отто Шульц, — Прекрасная традиция! А как называете ласково?
— Тедди.
— Хотя появление Тедди для меня неожиданность, — молвил Шульц, — подарки — при мне.
Он раскрыл чемодан и начал выкладывать на журнальный столик по порядку: добрый кусок толстого сала, тяжелые кольца домашней колбасы, увесистую духовитую буханку — паляницу, связку сочного лука, пучки чеснока — типичные «дары Восточного фронта». И само собой — большие плоские банки консервов, которые желтели смазкой на серебристых боках.
— Ну что вы, господин Шульц? — слабо пыталась отказаться от этих щедрот фрау Шеер. — Вам самому ничего не останется.
Гость поучительно изрек:
— Солдаты фюрера, да будет вам известно, не голодают! Еще бы! Нас кормит вся Европа!.. А здесь, у вас в Берлине, я сам это видел — в продуктовых магазинах выставлены одни муляжи.
— Как жаль, что у вас так мало времени, — грустно заметила Кристина.
