«Американские, М-60», — Тамарин схватился за гранатомет.
Сейсейбаев уже целился, а Викулин, пригибаясь, бросился к ближайшему гранатомету.
— В лоб не бить! — крикнул Тамарин. — Старайтесь в гусеницу, а затем в борт!
Грохнула безоткатка, но — мимо. Мохаммад Наим тут же начал целиться в другой танк, который сделал поворот и его левый бок был прекрасной приманкой. Однако снаряд только скользнул по бортовой броне. Зато Сейсейбаев был более удачливым: одной гранатой разорвал гусеницу, а другой смог поджечь танк. Справа кто-то из афганцев тоже подбил танк.
В этот момент из пыли вылезла новая группа танков, а за ними — пехота. Танки не вели орудийный огонь, били только из пулеметов. Они медленно начали надвигаться на склады. Пять тяжелых бронированных чудовищ, расположившись полукольцом, ползли на Тамарина и его товарищей. За ними группами бежали душманы и пакистанские солдаты.
— Арнольд! Викулин! — крикнул Тамарин. — К пулемету! Отсекай пехоту от танков.
Викулин смог «отсечь» пехоту, но только от тех танков, которые наступали левее.
Тамарин тщательно целился в ближний к их позиции танк. Приземистый, пятнистый, с орудием, смотревшим, казалось, прямо в глаза, он медленно приближался.
«Пора!» — приказал себе Тамарин и выстрелил. Длинный огненный шлейф ударил в гусеницу. Полковник Мохаммад Наим тоже удачно выстрелил из своей безоткатки, и еще один танк стал.
Странный был бой. Пакистанские орудия молчали, боясь угодить в склад снарядом, и позиции обороняющихся поливались пулями. Не ойкнув, упал с широко раскрытым глазом Викулин. Во лбу, рядом с грязной повязкой, у него чернела дырочка. Схватился за левое плечо афганский полковник, а его даже перевязать некому. Тамарин бил из гранатомета, а Сейсейбаев — из ручного пулемета. До противника пятьдесят, сорок, тридцать метров.
— Гранатами их! — крикнул Тамарин и, хватая из ящика гранаты, одну за другой начал бросать, стараясь, чтобы падали сбоку от танков. В этот момент он почувствовал, что стала тяжелой рука. Глянул — чернеет от крови рукав.
Забросив на плечо автомат и подхватив здоровой рукой две гранаты, Тамарин крикнул:
— Уходим в склад!
Первым заскочил в склад Мохаммад Наим, за ним Тамарин, затем, дав по противнику длинную очередь, вбежал Сейсейбаев. По центру склада шел узкий, проход. Спрятались за ящиками с ракетами. Оглянулись — место подходящее: рядом с ракетами складированы мины, гранаты.
«Да, взрывоматериалов здесь сотни тонн, — подумал Тамарин. — Хороший фейерверк получится».
— Помирать — так с музыкой! — с улыбкой сказал Мохаммад Наим.
— Ну что, товарищи, — обратился к полковнику и Сейсейбаеву Тамарин. — Настал наш час! Я предлагаю взять по гранате и, когда душманы ворвутся сюда, бросить в любой ящик или штабель.
— Да, это будет наш прощальный салют! — взволнованно воскликнул Сейсейбаев.
В дверях послышалась возня, все трое из-за своих укрытий увидели группу душманов. Они осторожно шли по проходу, заглядывали за ящики.
Мохаммад Наим и Сейсейбаев напряженно следили за Тамариным. У каждого в руке американская ручная граната. Тамарин наметил для себя большой штабель итальянских противотанковых мин и показал друзьям пальцем на них. Мохаммад Наим тут же указал на длинные ящики с реактивными снарядами, а Сейсейбаев, с секунду поколебавшись, выбрал ящики с минометными минами. И они почти одновременно, без замаха бросили гранаты. Сейсейбаев почему-то заткнул уши руками. Мохаммад Наим смотрел на врагов, а губы Петра Тамарина успели прошептать:
— Прощайте!
Взрыв был такой силы, что даже за многие километры от базы вылетали стекла из окон домов, а люди выскакивали из них, считая, что началось землетрясение.
А над душманской базой и учебным центром поднималось огромное желто-черное облако,которое скоро превратилось в большущий гриб-исполин…
Леонова и Николаева утром осмотрел врач и назначил лечение. Миллер, пообещав прийти к вечеру, исчез, и парни остались одни. Разговаривать не хотелось, солдаты не сомневались, что каждое произнесенное ими слово будет услышано и записано.
Наркотики им прекратили давать, острее стали чувствоваться раны, давил груз ответственности и за принятое решение. Каждую минуту они думали о том, чтобы не дать использовать свои имена в какой-нибудь провокации.
После обеда им предложили подышать свежим воздухом. Молодая худощавая женщина, которая подавала пищу, открыла запасную калитку, и ребята оказались в небольшом садике. Было прохладно, и, поеживаясь, они обошли сад. Он был обнесен высоким каменным забором. Увидев металлические ворота, парни подошли к ним и с любопытством через большие щели осматривали улицу.
— Наверное, находимся где-то на окраине, — сказал Николаев.
В этот момент сзади послышался голос. Ребята обернулись и увидели уже знакомую им женщину. Она, улыбаясь, что-то говорила им и протягивала две куртки.
— Мерси, — промямлил Николаев.
Когда женщина отошла, Леонов, подзадоривая друга, сказал:
— «Мерси» говорят во Франции и, как я теперь понял, в Иваново, а здесь надо говорить «сенькью».
— Ладно, ладно, критиковать все умеют, — беззлобно проворчал Николаев и вдруг сказал — Антон, меня волнует пресс-конференция. Что нам на ней говорить? Советских корреспондентов там не будет, это факт, и помощи нам ждать неоткуда. Клеветать на Родину, на ребят, на армию мы не будем, а это значит, нас могут обратно к духам отправить! Что делать?
— Да я тоже об этом все время думаю. В помещении не поговоришь… Давай скажем так: чувствуем себя очень плохо и, пока не придем в себя, просим никому нас не представлять. В крайнем случае, у нас есть возможность рвануть отсюда. Что для нас этот забор или ворота?
— Рвануть-то рванем, а куда денемся без знания языка, враз схватят.
— Ну ладно, хватит глазеть, а то наше любопытство может вызвать подозрение. Давай не будем ждать, пока нас позовут, и пойдем в дом сами, скажем, что чувствуем себя неважно.
— Правильно, пошли.
Когда зашли, Леонов показал женщине на голову, болит, мол, и они направились в свою комнату.
А вечером приехал Миллер. Веселый, улыбающийся. Он притащил ворох различных журналов, антисоветской литературы.
— Вот, ребята, развлекайтесь! Хотел жевательной резинки прихватить, но врач не разрешает, говорит, что у вас сильнейшее истощение и жвачки вам нельзя.
— Сколько нас здесь продержат? — спросил Леодюв.
— Это трудно сказать, — неопределенно ответил Миллер. — Все зависит от вашего самочувствия. Но не огорчайтесь, вам здесь будет весело. Начиная с завтрашнего дня, я и мои друзья начнем показывать вам Лондон. О, это удивительный город! Вы убедитесь.
Парни воспряли духом. Путешествие по города дает им возможность разведать, где находится советское посольство. Сделав вид, что их заинтересовали журналы, ребята принялись за них. С этой минуты они жили ожиданием завтрашнего дня и своего первого выхода в город.
Утром приехал лорд. Николаев и Леонов со слов Миллера уже знали его фамилию — Николас Бетел. Он был в прекрасном расположении духа.
— Сегодня типичная английская погода, — весело говорил он, не ожидая ответа на свое приветствие. — Но небольшой дождик с легким туманом не помешает вашей экскурсии по городу. У меня лично много дел сегодня, так что сопровождать вас будет Юрий и его друг Тарас. Я им сказал, чтобы они согласовали с вами маршрут.
— Мы же не знаем здесь ничего, — заметил Алексей, — поэтому нам безразлично, куда нас повезут.
— Лондон — это один из центров цивилизации и культуры. Вам, ребята, повезло, что вы сюда попали. Пока вы будете адаптироваться, я не даю разрешения журналистам на встречу с вами. Когда немного окрепнете, поговорим откровенно и серьезно. Не скрою, я рассчитываю на то, что вы поймете меня. Я взял на себя весь риск по вашему спасению и доставке сюда. Имею же я право на взаимность и понимание?
— Господин Бетел, — заметил Леонов, — но и вы должны понять нас. Мы еле передвигаем ноги, и разве нам сейчас что-либо мило? Мы, конечно, благодарны вам за то, что вы хотите нас познакомить с городом, но и экскурсии просим пока делать непродолжительные, нам надо подлечиться.
— Да-да, я понимаю. Вам передали литературу?
— Да, спасибо.
— Дадим вам еще. Кстати, из нее вы узнаете очень много интересного для себя, поймете, почему многие люди борются с коммунистическим строем. Но, не буду вас утомлять, отдыхайте, лечитесь. До встречи!
Миллер пришел не один. С ним был молодой мужчина, который представился Тарасом, и женщина в джинсах и светлой вязаной кофте. Она кокетливо сделала легкий реверанс, когда Миллер назвал ее.
— Это наш друг Дана. Она полька, но неплохо говорит и понимает по-русски. Так что, ребята, о ее недостатках при ней не говорите. Она в гневе страшная, — смеясь, говорил Миллер.
