Муталибова Диана Мирзаевна
Память
Тогда я думал, что нет ничего ужаснее войны. Уверен, многие, как и я, полагали, что этот локальный конфликт завершится скоро и без потерь. Печально, что бедолаги вроде меня бьются ради интересов тех, кто «вдохновляет» в смешном военном камуфляже, который то велик, то мал. Патриотизм в зубы втирают. Нет, папка, нет. Здесь нет того сердца, что за Родину умрет. Да и вы не такой же, что уж там.
Последним человеком, сказавшим, что мое существование бесполезно, стала мама. Раз тот, кто дал мне жизнь жалеет об этом, я решил испытать судьбу. Даже она устала от моей пустой жизни, которую я пытался заполнить не совсем качественными вещами. Пьяница и балагур пришел на этот фейерверк плоти и крови, как фаталист.
Реальность войны с кровью, с кусками плоти и страх стать следующим, я испытал на третий день своего пребывания на ней, когда мина разорвала моего сослуживца. Хотя его не мина убила, а моя игра с чужими жизнями.
– Минное поле!? Уверен, что не обманывают? За этим знаком нет ни одной мины.
– Тебе-то откуда знать?!
– Посмотри вокруг, какая война!? Смех один. День прошел, а врага нет, сидим, ждем, когда правители языками чесать перестанут. Вот и весь конфликт. И этот знак для убедительности. Можешь сам проверить.
– Почему я должен проверять?
– Сомневаешься ты, а я убежден, что прав.
– Не буду я идти туда. Металлодетектором проверю.
Сослуживец прошел несколько метров, никакого звука инструмент не издал за эти метры. Хотя «реклама» предупреждала об обратном. Надо же, я не ошибся.
– Ты прав, эта война только на словах.
– Рискнешь сам пройти по полю, без этой машинки?
На секунду я увидел страх в его глазах, но и проиграть мне он не хотел. Видимо, металлодетектор его убедил, и он пошел по полю. Первый шаг, второй, третий… вот он уже в середине. Повернулся ко мне и улыбнулся детской улыбкой. Ещё шаг, оступился и его разорвало.
Я не мог двинуться с места минут десять, потом схватился за рацию и доложил о случившемся. Командиру я сказал, что сослуживец проигнорировал знак и мои слова.
Хладнокровие покидало в часы сна. Каждую ночь я видел улыбку сослуживца, которую разрывает миной. Чтобы не нервничать, я начал курить травку. Был у нас парень, снабжавший марихуаной желающих в нашей бригаде. Действительно, под дурью ужас войны ощущается не сильно.Мы не воевали, как писали в старых книгах. Мы боялись неизвестного, и чтобы притупить этот страх, употребляли.
Спустя неделю военной жизни я понял, что вокруг много интересных людей со своей историей «до».
Один, по кличке Гиря, хвастался тремя детьми. Гордился тем, что они у него есть, и что на нем история крови не закончится.
Много схожих историй. Парни из деревень, сироты, безработные, кого-то из тюрем сюда погнали. Все они верили, что и этот конфликт угаснет, как предыдущие. Согласились сюда ради денег, которые были обещаны им, либо их семьям. Речь шла о больших суммах.
Были в бригаде и два чудика, один, что постарше, постоянно что-то записывал в свои тетрадки и бегал за ручками. Другой, младше нас всех. Вся эта обстановка на него сильно давила психологически, но и от травки он отказывался. Ходил и писал везде свое имя «Текер».
В один из вечеров у меня развязалась беседа с писателем. Оказалось, он прибыл на фронт ради испытания нового градуса жизни, не ради денег.
– А ты для чего здесь?
– Хочу испытать судьбу, дома говорят, что от меня никакой пользы. Вот решил проверить.
– Считаешь себя любимчиком судьбы? Или это обыкновенная обида на родных, что тебя недооценивают?
Не стал ему отвечать, пусть думает, что хочет. Я и сам не знаю ответа. Чтобы продолжить беседу, решил спросить:
– Для чего ты занимаешься этой писаниной?
– А почему Гиря часто болтает о своих детях, почему Текер царапает везде свое имя?!
– Откуда мне знать, чудила.
– Память, друг мой, дело в памяти. Мы боимся умереть, и не оставить после себя ничего. Кто как умеет, пытается остаться здесь чуть дольше собственной жизни.
Правители успокоились, локальная война себя исчерпала, и все разошлись по домам. Меня домашние встретили так, словно не их тяготило мое существование. В глазах матери читалось чувство вины, и меня это удовлетворило. Возможно писатель был прав, все дело в детской обиде.
Но больше мне запомнились его слова про память о человеке после его смерти. Моя прежняя жизнь вернулась в свое русло: алкоголь, второсортные друзья, травка и вечно недовольные лица родителей. Правда, теперь они мне не говорили про бесполезность моей жизни, видимо осознали чувство ответственности, ведь вывели на свет меня именно они.
Когда дело дошло до того, что я стал харкать кровью, из-за курения и слабых легких, не на шутку испугался за жизнь. Тогда решил остепениться и даже поверил, что смогу стать хорошим человеком. Восстановился в университете и продолжил обучение на архитектора. В родителях это решение возродило былую любовь ко мне. Их было не узнать.
Проблем со здоровьем не стало меньше, но они притупились, когда я встретил студентку 2 курса Мику. Она была миловидной и очень наивной. Спустя полгода отношений мы поженились. Родители на радостях подарили дом, где я с новоиспеченной супругой стали обживаться.
На третьем месяце совместной жизни я узнал, что стану отцом. Вспомнил слова писателя про память и подумал, что ребенок – подарок судьбы и знак того, что жизнь приняла меня. Понял, что не страшно теперь умирать. Я принял всю мощь памяти.
Мой сын родился слабым, у него диагностировали порок сердца. Первые месяцы жизни он жил в больнице. Боялся дать ему имя. И не ошибся.
«Вправду говорят, за грехи отцов отвечают дети. Всю жизнь распивал спиртное, курил травку, бегал по грязным девкам и искренне ждал, что у тебя будет здоровое потомство? Ты запятнал не только свое имя, но и свои гены», – в сердцах сказал мне брат.
На четвертом месяце жизни малыша врачи нас обрадовали, он мог жить дома, но и там мы должны были пичкать его лекарствами. Я смотрел на его детское, слабое тело и не мог сдержать слез. Я хотел отдать ему свою жизнь. В отличие от меня, этот маленький комок рвался к жизни, жадно глотал воздух.
Сын, так и не получив имени, умер на 11 месяце. Мика, казалось, лишилась рассудка. Месяцы ожидания и дни, проведенные с сыном, высосали из меня тягу к жизни. Я вспомнил свое проклятое прошлое и дал клятву не иметь больше детей.
Сидя вечером в любимом баре, сквозь пьяное сознание услышал знакомый голос. Писатель. Впервые за последнее время я улыбнулся, я действительно был рад видеть его, как, впрочем, и он меня. Я рассказал ему обо всем. А он молча слушал.
– Мой
