Впервые она заметила этого мужчину, когда пошел снег.
Снега в том году не было долго, декабрь уж наступил и пополз день за днем к перемене года, темный, злой, жесткий. Задувал морозный ветер, как железной щеткой, чистил тротуары и выбивал слезу из глаз. Все давно замерзло, но снег никак не выпадал – а очень хотелось снежку мягкого и теплого. И каждый вечер, тоскуя, она подходила к окну в надежде увидеть снежинки в свете уличного фонаря. Но белый конус ложился холодно и ровно, ничем не потревоженный.
Она бы ничего не заметила, завороженно растворяясь взглядом в темноте вокруг фонаря; ей казалось, что черное время – это ее жизнь, жизнь вечная, бездонная и бессветная. Да, она бы ничего не заметила, но человек закурил. Он остановился в шаге от фонаря и щелкнул зажигалкой.
Крошечная искра, конечно, не могла рассеять тьму. Она даже не высветила лица этого мужчины. Она ничего не показала – мелькнула, пропала бесследно, навсегда, но мимолетную эту вспышку засекла женщина, прислонившаяся лбом к холодному стеклу. Она успела увидеть это событие и удивиться ему: в темени ночи впервые случилось нечто отличное от самой ночи. Что-то произошло. Что-то потревожило незыблемый порядок, где-то сдвинулись пласты, загудели пространства, кто-то посягнул на беспредельную власть всемогущей и недвижимой ночи.
Вспышка. Она лишь ее увидела. Она даже не заметила, как мужчина затянулся сигаретой, выругался, потому что забыл дома перчатки и голые руки на стылом ветру моментально замерзли, затянулся коротко еще раз, выщелкнул окурок вон и поспешил дальше по улице, туда, где шумел большой проспект.
Недокуренная сигарета без остатка исчезла. Но через десять минут пошел снег.
Снег. Сначала это был колючий снег, крошечные льдинки, стремительно и безжалостно пронзавшие свет от фонаря. Поземка стремительно затянула асфальт на проезжей части. Никого на улице не осталось: такой снег не щадит, жалит, пробивает самые толстые одежды. Сечет, сечет; не осадки, а розги.
Затем, к полуночи, потеплело и снег повалил густо, большими хлопьями. Он уж не метался оголтело и хаотично, не торопился, не мельтешил – нет, он падал ровно, не спеша, степенно, укрывая поверхности уютным одеялом, убаюкивая, успокаивая. От такого снега сразу стало светло.
Что-то волшебное и доброе почудилось ей в этом снеге, вызванном к жизни крошечным огоньком зажигалки случайного прохожего. Что-то в этом было от сказки, а она любила сказки, несмотря на 37 лет, неудачи, одиночество, ежедневную скуку и серенькую внешность. С другой стороны, с таким набором только и остается, что в сказки верить, поэтому в следующий вечер она подошла к окну уже с другой целью; не снег она желала увидеть, а маленькую звездочку в огромной пустоте.
Представляете? Она увидела ее.
Точно в тот же час, в том же месте, какой-то мужчина опять остановился и закурил. На этот раз она увидела темный силуэт, определила, что он в шапке-ушанке, кажется, дубленке, среднего вроде бы роста… Не разглядишь больше. Короткий свет опять не показал лица.
Может быть, здесь такая точка, в которой все курильщики останавливаются и закуривают, подумала она. Может быть, именно под этим фонарем находится что-то такое, что заставляет их остановиться. Просто такое место, где хочется закурить… Почему бы ему не существовать здесь?
Есть же места для курения, в конце концов.
И на следующий день под ее окнами остановился темный силуэт и на секунду осветился зажигалкой.
И послезавтра. И через день. А вот потом два дня никто не закуривал под ее окном, и ей стало как-то не по себе, хотя она не могла объяснить, почему. Что-то, что ее привлекало, вдруг перестало появляться. Что-то смутное. Непонятное. Ей этого не хватало. Без этого становилось тревожно.
Проторчав два часа к ряду у окна, пронаблюдав пустую улочку, которую к тому времени замело по пояс, она догадалась взглянуть в календарь. Воскресенье. Сегодня – воскресенье! А вчера была суббота. А в пятницу он тут стоял, курил.
Все очень просто, выходные дни. Этот человек (или эти люди), видимо, работают где-то рядом.
Она продолжала наблюдать и выяснила, что закуривал каждый будний день под ее окном один и тот же человек. Без сомнения. Никому другому не приходило в голову курить здесь.
Как-то, уже в новом году, случилась оттепель, и погрузнели, состарились и осели, днем с крыши весело капало, а над домом нависали пузатые тучи, из которых временами вываливался тяжелый мокрый снег с дождем. После захода солнца все застыло, заледенело, превратилось в сплошной каток.
Человек появился без шапки. Он шел по нечищеному тротуару очень медленно и аккуратно, боясь поскользнуться, и она смогла рассмотреть его подробнее.
Лицо у незнакомца оказалось славное: широкое, бородатое, скуластое. Кажется, он был не молод. Действительно, не высокий. Он втягивал голову в плечи и казался сутулым, хотя она отдавала себе отчет, что это впечатление может быть обманчивым. Ей показалось, что она разглядела густые усы и седину, но тотчас же она усмехнулась, поняв, что таких деталей, конечно, она увидеть из своей квартиры на втором этаже не может. Ей также показалось, что подстрижен мужчина был неаккуратно. У него был крупный нос и, возможно, крупные губы. Вроде бы он был коренаст и балансировал на льду довольно ловко. В руках он нес портфель и какой-то пакет.
На следующий день она купила пачку сигарет. Она никогда не курила, но решила на всякий случай купить сигарет – вдруг понадобятся. Она слышала, что многие курят «Мальборо» и купила эту марку, хотя и боялась, что не подойдут; но не могла же она скупить всю табачную лавку!
Ей все больше казалось, что мужчина останавливается здесь не просто так. Именно в этом месте, в одно и то же время – здесь прослеживалась четкая система. Какая? Что за дело заставляло его каждый день хотя бы на секунду, но вставать под ее окном?
Он всегда появлялся один, его никто не сопровождал, не ждал, не встречал под фонарем. Дом, в котором она жила, был самой обычной кирпичной пятиэтажкой из тех, которые сейчас норовят снести. На ее улице не было никаких памятников архитектуры, скульптур, и вообще ничего, что могло бы привлечь внимание – малолюдная улица в скучном районе. Тихое местечко. До метро и автобусов 10 минут медленным шагом.
В общем, ничего такого, что могло бы заставить взрослого мужика остановиться посередине дороги. Но он останавливался.
Не из-за нее же он останавливался? Конечно, нет.
Зима проходила со своими морозами, оттепелями, тоской по теплу и свету, по весне, и вот уже, наконец, задул ветер – предвестник перемен; ветер, в котором чуялось что-то особое. Он нес в себе обещание. Он был предвестником скворцов, талой воды, березовой рощи