Тигрицы - Марина Сычева

— Мам, ну есть же водопровод! — крикнула Алина в глубину дома и перевела взгляд на экран. — Она опять с речушки воды натаскала. Смотри, два полных ведра, — развернула телефон так, чтобы стоящие в сенях вëдра было видно. — Ты бы поговорил с ней…

— Привычка, старикам сложно перестроиться. Потом, позже, мама оценит удобства, — экранный Дима поправил оранжевую каску и улыбнулся: глаза под тяжëлыми веками превратились в щëлки. — Как ты? Справляешься?

Алина опустилась на ступеньку (интернет стабильно работал только на крыльце, в доме связь прерывалась) и вздохнула. Грузить мужа-вахтовика жалобами не хотелось.

— Приходится… Слушай, тут поговаривают, золотодобычу откроют. И набирать персонал будут из местных…

— Папа! — зазвенело в недрах дома. Зашлëпали босые ноги по половицам, на Алину накатило детское, обнимательное. Ева повисла на спине Алины, тыкнула в улыбающееся лицо экранного папы альбомом. — Смотри! Я нарисовала!

Дима смешно округлил глаза, отпрянул в притворном испуге:

— Боюсь-боюсь! Какой страшный тигр!

— Пап, тигра не страшная! — Алинино замечание: «Ева, не коверкай слова!» — потонуло в смехе. — Тигра красивая!

— А ты — самая смелая: не испугалась тигру рисовать! — Дима обернулся, отвлëкшись на кого-то по ту сторону экрана. — Все, мне пора. Пока, любимые! Хорошего вам дня! Маму целуйте.

— И тигру! — выпалила Ева.

Экранный Дима исчез, Алина чмокнула дочь в нос, широкий, отцовский, и подтолкнула в дом:

— Собирайся, солнышко, в сад опоздаем!

Хорошо бы, открыли рудник. А то какая семья: Ева отца только в телефоне и видит.

— Алиночка, ты не ругайся, — в сени вышла свекровь. Низенькая старуха, сухая и плосколицая. Алина глянула на цветастый, заношенный халат свекрови. Новый, хлопковый, так и лежал на маминой полке, даже бирочка на месте. — В речушке-то вода живая. А эта ваша трубная, как знать откуда.

Уборка на кухне — первая работа в доме. А без главной помощницы, дочки, дело пойдëт споро. Почистить газовую плиту. Оттереть кухонный стол: наливая чай, мама неизменно проливала заварку. И никогда не вытирала. То ли не видела бурых разводов, то ли не хотела видеть.

Зато за привычной работой не нужно было думать. Точнее, можно было думать о чëм угодно, кроме того, что делали руки. Сегодня мысли были тревожные.

Еве четыре. Еще год-два, и нужно переезжать в город. Алина-то хоть сейчас готова, да не по средствам им. И мама с обжитого места сниматься не хочет. Упрямится. А Дима еë одну не оставит.

Нет, здесь тоже жить можно. Хозяйства Алина не боится, даже любит. Но, сама когда-то уехавшая из деревни, она помнит, как трудно было эту деревню из себя вытравить. Как посмеивались в университете над еë говором городские, как тяжело было после универа зацепиться, остаться, а не вернуться в глушь. И что толку? В итоге она здесь: деревня другая — суть та же. Поехала за мужем. Только обнять его раз в три-четыре месяца выходит.

— Конечно, милая, — послышалось со двора. — Дело благое. Ты мне только пальчиком ткни где, я и подпишу.

Алина встрепенулась, наскоро сполоснула руки и вышла во двор. Нахмурилась, завидев у калитки активистку-соседку:

— Здравствуй, Тома, — Алина упëрла кулаки в боки. Высокая, в старомодном костюме, Тома напоминала героиню советских фильмов, этакую управдомшу: того и гляди выговаривать за что-то начнëт или деньги собирать. Тома держала планшет с бумагами. Мама щурилась, глядя в листы, но ручка в еë морщинистых пальцах уже нырнула в колпачок — значит, подписать успела. — Что у вас тут за благие дела?

— Алина, и ты подпишись. Слышала же: старый рудник хотят запускать, прииски. Только о золоте и думают! Это же скажется… на тайге, на экологии. У нас тут краснокнижные тигры, — веско сказала Тома и протянула Алине планшет.

— Нельзя тигров прогонять, тигры — душа леса. Они тут раньше нас живут, человека не трогают, знают, что за человека поплатятся, — свекровь закивала, глядя на ворох бумаг.

— Нет, вы с ума сошли все со своими тиграми: заботитесь о них больше, чем о людях. Дикие кошки и подвинуться могут. Уйдут глубже в лес, не страшно. А мы? Мама, а Дима? Прииск, рудник — что там будет — это рабочие места, развитие региона. Может, школу отремонтируют наконец, люди бежать из поселка перестанут. И Дима здесь устроится, не будет пропадать на вахтах. А вы…

Воздух закончился. Слова тоже. Да и о чем говорить? С кем? У Томы на лице вежливое недоумение, пустое и гулкое. Мама смотрит странно, грустно и жалостно. Будто хочет прижать к себе, успокоить, погладить по больной головушке глупую девочку Алину.

Да ну их! К чёрту! Дочистить кухню, забрать Еву из садика… А там и день этот дурацкий почти кончится.

На стене два ряда детских рисунков: домики, палка-палка-огуречные семьи, портреты не то мам, не то принцесс, динозавр и фиолетовая птица в жëлтом небе. Евину работу, крайнюю в верхнем ряду, Алина находит легко. Чëрно-оранжевая кошка с огромными зелëными глазами.

— О, ты рисунки смотришь! Сейчас твоя прибежит— Катерина, совсем ещë молодая воспитательница, всегда светилась улыбкой. Наверное, потому они почти сразу перешли на ты, хоть и не дружили. — Ева у тебя молодец: и нарисовала, и целую историю рассказала про охотника и тигриную принцессу. Похоже, сказка местная. Читаешь ей много?

Алина поморщилась недовольно. Увлечение дочери тиграми превращалось в манию:

— Это не я, это бабушка.

— Ну конечно, она же у вас коренная. Кстати, не ходите на речушку: там следы видели. Всех предупреждаю.

— У нас же водопровод, — Алина пожала плечами, ещë раз посмотрела на семьи палко-палко-огуречков и спросила: — Твой же тоже вахтовик, да? Давно в отъезде?

Алина перебрала светлые волосики дочери, пахнущие травяным шампунем, и подтолкнула ее к комнате:

— Иди, включай мультики!

После разговора с Катериной было смутно: Алина пыталась посчитать, сколько их, вахтовых жëн, в поселке. Сбивалась. Побыть бы одной. На кухне возилась свекровь. Алина заглянула, скривила губы: полная кастрюля начищенной картошки, только червоточинки мама не вырезает. Теперь все заново перебирать.

— Мам, идите отдыхать, я закончу тут, — голос подвëл, выдал раздражение Алины. Свекровь может и хотела возразить, но только голову опустила и вышла. — На речушку не ходите больше!

Острый кончик ножа с треском входил в картофельную плоть. Алина вырезала червоточинки, а казалось — свои проблемы. Мать как дитя малое, упирается, не принимает помощи. И хозяйство у неë не убогое, справляется, да все какими-то странными методами. А Алина следи да