Поэзия кошмаров и ужаса - Владимир Максимович Фриче

В истории бывали и бывают эпохи, когда все общество или значительная часть составляющих его классов расположены к оптимизму, когда люди готовы воскликнуть: какое счастье жить!

В такие периоды искусство и литература также проникнуты безоблачно-светлым настроением, так как они ведь не что иное, как идеализированное и потенцированное отражение жизни: мир воспроизводится тогда в них, как радостный праздник, люди похожи на богов, все пронизано солнцем, дышит красотой, обвеяно радостью.

В истории бывали и бывают и эпохи противоположного характера, когда все общество или известные его классы смотрят на мир глубоко пессимистически, с отчаянием в сердце.

В такие периоды искусство и литература естественно окрашены в другой цвет. Жизнь изображается в них, как каторга или застенок. Изо всех углов выглядывают безобразные лики дьяволов и чудовищ, женщина превращается в ведьму, вселенная производит впечатление дикого кошмара ужаса и безумия…

История знает две такие эпохи торжества мрачного, как ночь, убийственного пессимизма – конец Ренессанса и так называемый романтизм.

А теперь на наших глазах, в конце XIX и начале XX в., протекает третья эпоха ужаса перед жизнью, третья эпоха господства страшных масок и уродливых гримас.

Этим последним обстоятельством и внушена мысль о предлагаемой вниманию читателя работе.

Наша задача – описать кошмарное искусство и кошмарную литературу этих трех периодов в истории западноевропейских обществ.

Так как большинство страшных образов, которыми пользовались писатели и художники Ренессанса и романтизма, – а ныне пользуются модернисты, – сложились еще в Средние века, то необходимо остановиться вкратце и на этой эпохе, хотя самые Средние века при всей наличности в их мировоззрении и искусстве элементов ужаса были проникнуты скорее оптимистическим, чем безнадежно-пессимистическим настроением.

Наша задача – не только описать кошмарное искусство упомянутых трех эпох, но и объяснить его происхождение, вскрыть породившие его социальные причины.

Отсюда неизбежно вытекает особое отношение к памятникам этого творчества. Эти последние интересуют нас здесь не как продукты личной фантазии, а как отражения целой эпохи. Они интересуют нас, как явления социальные, а не индивидуальные. Читатель не найдет поэтому на нижеследующих страницах всесторонней характеристики отдельных писателей и художников. Для нас ценность имеют их произведения, а не они сами. Не найдет читатель в нашей работе и освещения постепенной эволюции известных тем и образов, преемственно передававшихся от поколения к поколению. Этот вопрос, касающийся чисто профессиональной стороны литературы и искусства, также лежит вне нашего поля зрения. С другой стороны, только массовый характер произведений известного типа позволяет нам говорить о социальном характере искусства и литературы, о художественных произведениях, как отражениях общественных настроений, как documents humains [1]. Вот почему мы стремились к тому, чтобы обставить каждую главу возможно большим числом литературных и художественных произведений.

Избранная нами тема в таком широком захвате и в таком социологическом освещении ранее еще никем не была разработана.

Единственная работа в этом направлении, небольшая брошюра Михеля: «Das Teuflische und das Groteske in der Kunst» [2] страдает – при довольно удачном, хотя и не исчерпывающем подборе иллюстраций, – крайнею скудостью содержания, чрезвычайной неполнотой фактов, отсутствием исторической перспективы и социологического базиса.

В том виде, в каком эта тема предлагается здесь вниманию читателя, она представляет, как нетрудно убедиться, значительный отрывок из истории западноевропейского искусства и литературы, от Средних веков и до наших дней, в связи с социальными причинами, обусловившими собою поэзию кошмаров и ужаса.

В мировоззрении средневекового человека было немало мрачно-пессимистических элементов и, однако, они в значительной степени уравновешивались бодрой и светлой надеждой.

Беспомощный, лицом к лицу с природой, средневековый человек естественно населял вселенную темными силами, управлявшими, по его убеждению, жизнью отдельного лица, всего общества и всего человечества.

Во главе этой зловещей рати стоял – «князь тьмы».

Всякое зло, с которым средневековый человек не умел справиться, которое было сильнее его, приписывалось им дьяволу.

Когда на общину обрушивался голод, когда в страну вторгался неприятель, когда возникала ересь, – всегда виноват был никто иной, как черт. Когда у кого болели зубы или кружилась голова, когда кто при чтении делал ошибку или во время пения сбивался с такта – все было делом сатаны…

Один немецкий аббат написал целую книгу, где добросовестнейшим образом перечислял все те разнообразные способы, коими враг человека и человечества «преследует, обманывает и издевается над людьми».

Голос дьявола слышался в вое волков, в шипении змеи, в грохоте бури.

«Ubique daemon!» («Везде дьявол!») – восклицает Сальвиан [3].

Подобный взгляд на господство в жизни темных адских сил легко мог стать почвой для сумрачного пессимизма, для безнадежного отчаяния. И, однако, этого не случилось, и мы потом увидим, почему этого не произошло.

В мироощущении и миропонимании средневекового человека, если он только не был фанатическим аскетом или экзальтированным отшельником, надежда все же преобладала над страхом, вера в добро ослабляла и парализовывала ужас перед злом.

Средневековый человек был скорее оптимистом, чем пессимистом.

Пусть каждую минуту он был окружен целым войском злых демонов, они не были для него уж так страшны. На его защиту вставали рыцари церкви, угодники божьи, великие мученики. Жития святых изобилуют рассказами о том, как они молитвой, порой одним своим взглядом обращали в бегство самого сатану. Святые освобождали одержимых от адского наваждения, заступались за грешников перед Всевышним Судьею.

Еще более неустанной и надежной воительницей против ада была Мария Дева.

В средневековой литературе были очень распространены так называемые «споры» между небом и адом из-за вопроса, кому должно принадлежать человечество. Эти споры часто носят характер настоящих судебных процессов с отводом свидетелей, ссылками на corpus juris и кассационными жалобами. И они неизменно кончаются поражением черта. Оно и немудрено. Если адвокатом является Мария, судьею – Христос, а секретарем – Иоанн Евангелист («спор» Бартоло да Сассоферрато [4], XIV в.), то уже самый состав суда не предвещает ничего хорошего для «прокурора» – дьявола. Последний ссылается на грехопадение первых людей, отдавшее человечество в его руки, и если стать на почву строгой законности, то против такого аргумента трудно что-нибудь возразить. Но что поделаешь, когда суд стоит на точке зрения не законности, а милости. Раздосадованный черт обыкновенно подает кассационную жалобу, апеллирует то к Соломону, то к