Брошенная лодка - Висенте Бласко Ибаньес

Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов.

Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею.

Легкие ботики с белым и голубым брюшком грациозно наклоненной мачтой составляли передний ряд, на самом краю берега, где кончались волны, и тонкий слой воды полировал песок, точно хрусталь. За ними лежали обильно осмоленные черные парные лодки, ожидавшие зимы, чтобы выйти в море, бороздя его своим хвостом из сетей. А в последнем ряду находились чинившиеся лауды, дедушки, около которых работали конопатчики, смазывая их бока горячим дегтем. Этим лаудам предстояло снова предпринять тяжелое и однообразное плавание no Средиземному морю — то на Балеарские острова с солью, то к Алжирским берегам с восточными плодами, а многим с дынями и картофелем для красных солдат в Гибралтаре.

В течение года население песчаного берега менялось. Починенные лауды отправлялись в море, рыболовные суда снаряжались и тоже спускались на воду. Только одна брошенная лодка без мачт оставалась пригвожденною к песку, печальною, одинокою, в обществе одного только карабинера, садившегося под ее тенью.

Краска на ней расползлась под лучами солнца. Доски дали трещины и стали скрипеть от сухости; песком, вздымаемым ветром, занесло на ней палубу. Но ее тонкий профиль, стройные бока и прочность постройки обнаруживали в ней легкое и смелое судно, предназначенное для бешеного хода, с полным презрением к морской опасности. Она отличалась печальною красотою тех старых лошадей, которые были прежде горячими и гордыми скакунами и падают слабыми и обессиленными на песке арены, для боя быков.

У нее не было даже имени. Корма была чиста, и на боках не было никакого намека на номер или название. Это было неизвестное существо, которое умирало среди остальных лодок, гордившихся своими напыщенными именами, как умирают в мире некоторые люди, не разоблачив тайны своей жизни.

Ho инкогнито лодки было лишь кажущимся. Все знали ее в Торресалинас и говорили о ней не иначе, как с улыбкою и подмигиванием, точно она напоминала что-то особенное, вызывавшее тайное наслаждение.

Однажды утром, в тени заброшенной лодки, когда море кипело под лучами солнца и напоминало голубое, усеянное световыми точками небо в летнюю ночь, один старый рыбак рассказал мне ее историю.

— Эта фелюга, — сказал он, лаская ладонью руки сухой остов судна: — это Закаленный, самая смелая и известная лодка изо всех, что ходят в море от Аликанте до Картахены. Пресвятая Божия Матерь! Какую уйму денег заработала эта преступница! Сколько дуро вышло отсюда! Она сделала по крайней мере двадцать переходов из Орана к нашим берегам и трюм ее был всегда туго набит грузом.

Странное и оригинальное название Закаленный несколько удивило меня, и рыбак заметил это.

— Это прозвище, кабальеро. Они даются у нас одинаково, как людям, так и лодкам. Напрасно расточает на нас священник свою латынь. Кто здесь крестит по настоящему, — это народ. Меня например зовут Филиппом. Но если я буду нужен вам когда-нибудь, то спросите Кастелара [1]. Все знают меня под этим именем, потому что я люблю поговорить с людьми, и в трактире я — единственный, который может почитать товарищам газету. Вон тот мальчик, что идет с рыбной корзиной, это Искра, а хозяина его зовут Седым, и так мы все здесь окрещены. Владельцы лодок ломают себе голову, придумывая хорошенькое название, чтобы намалевать его на корме. Одну лодку зовут Беспорочное Зачатие, другую — Морская Роза, ту вон — Два Друга. Но является народ со своею страстью давать прозвища и называет лодки Индюшкою, Попугайчиком и т. д. Спасибо еще, что не дают им менее приличных названий. У одного из моих братьев — самая красивая изо всех здешних лодок. Мы окрестили ее именем моей дочери — Камиларио, но выкрасили ее в желтый и белый цвет; и в день крещения одному из мальчишек на берегу взбрело в голову сказать, что она похожа на яичницу. И что же, поверите ли? Ее знают только под этим прозвищем.

— Хорошо, — прервал я его: — но почему же прозвали эту лодку Закаленный?

— Ее настоящее название — Смельчак, но за быстроходность и бешеное упорство в борьбе с морскими волнами, ее стали звать Закаленный, как человека, привыкшего ко всему… А теперь послушайте, что произошло с беднягою немного более года тому назад, последний раз, когда он шел из Орана.

Старик огляделся во все стороны и убедившись в том, что мы одни, сказал с добродушною улыбкою:

— Я находился на нем. Это знают все в деревне, но вам-то говорю об этом, потому что мы одни, и вы не станете потом вредить мне. Черт возьми! Побывать в экипаже на Закаленном, это не бесчестье. Все эти границы, и карабинеры, и суда табачной таможни, вовсе не созданы Господом Богом. Их выдумало правительство, чтобы бедным людям хуже было жить. Контрабанда вовсе не грех, а весьма почетное средство для заработка с риском потерять шкуру на море и свободу на земле. Это труд честных и отважных людей, угодных Господу Богу.

Я знал хорошие времена. Каждый месяц совершались два путешествия, и деньги катались по деревне так, что одна прелесть. Их хватало на всех — на бедняг в форме, которые не знают, как содержать семью на две песеты, и для нас — морского люда.

Но дела шли с каждым разом хуже и Закаленный выходил в путь только по вечерам и то с крайнею осторожностью, потому что хозяин прослышал, что за нами следят и собираются наложить на нас руки.

В последнем путешествии нас было на судне восемь человек. Мы вышли из Орана на рассвете и в полдень, добравшись до высоты Карфагена, увидали на горизонте черное облачко, оказавшееся вскоре пароходом, который все мы знали. Лучше бы надвинулась на нас буря. Это была канонерка из Аликанте.

Дул хороший ветер. Мы шли попутным ветром с туго натянутыми парусами. Но с этими новыми изобретениями людей парус не стоит ничего, а хороший моряк — и еще меньше того.

He думайте, что нас нагоняли,