Заснеженная площадь одного из городов глубинки России. На обветшалых стенах церкви отблески синего маячка. Скрипят тормоза, вякает сирена, хлопают дверцы машины. Шаги.
— Да нет здесь никого.
— Достали эти ложные вызовы. Поехали.
— Смотри, крест-то совсем покосился.
— Надо руководству доложить. Мало ли, грохнется.
Звучит детский плач.
— Обожди. Слышишь?
— Да, вроде, слышу.
— Вон на скамейке у сугроба.
— Точно, младенец!
____________
Помещение райотдела милиции. Стук пишущей машинки, звук репродуктора. На стене план района и отрывной календарь с датой 8 декабря 1991 года. В углу стол с ворохом бумаг и закутанным в одеяло младенцем. Капитан милиции, плотный мужчина лет тридцати проводит досмотр. Совсем молоденький рыжеволосый лейтенант неумело стучит пальцем по клавишам пишущей машинки.
— Пиши, Витёк — диктует капитан — одеяло голубое треугольной формы. Первый раз вижу треугольное одеяло. Странный материал какой-то. Раскрываем. Смотрим! Что там у нас? Мальчик! Я так и думал, что пацан.
— Михаил Иванович, — отрывает взгляд от пишущей машинки лейтенант — писать, что «так и думали»?
— Пиши «мальчик» и всё. Записал? Поехали дальше — на шее крестик. Золоченный. Погнута левая часть перекладины. Так, а что в газете? Бутылка с соской. Внутри молоко. Теплое. На улице морозище, а молоко теплое! Кто мне ответит, почему молоко теплое? Вот и я тоже не знаю.
— Это тоже не писать, Михаил Иванович?
— Да, это я так. Не для протокола. А что это у нас за газета? Пиши — газета «Комсомольская правда», от… так, где здесь дата? Ага, вижу, от тринадцатого декабря 1991 года. Свежая!.. Обожди, лейтенант, а сегодня, что у нас?
Лейтенант смотрит на календарь, потом на капитана, — восьмое декабря?!
— Да я и сам знаю, что восьмое — чешет затылок капитан — Витек, ты когда-нибудь слышал, чтобы газеты на пять дней раньше срока выходили?
— Нет, позже, это у нас в самый раз. А, чтобы раньше?
— Чушь какая-то. На, прочти-ка вслух. А то я без очков. Что же там пишут про тринадцатое число?
— Чушь и есть — вертит в руках газету лейтенант — не зря чертова дюжина.
— Ну, и?
— «Я проснулся, здрасьте, нет советской власти…»
— Это ты у нас петь начал, или так написано?
— Написано так. Заголовок. Читаю сам текст — «…вчера двенадцатого декабря Верховный совет РСФСР своим постановлением, денонсировал договор об образовании СССР и вслед за Украиной и Белоруссией ратифицировал Беловежское соглашение, подписанное восьмого декабря…»
— То есть сегодня, так, Витек? Во врут…!
— Выходит, что сегодня, продолжаю — «…подписанное восьмого декабря руководителями бывших республик, а ныне независимых государств — России, Украины и Белоруссии». Дальше текст самого постановления…, длинный. Читать?
— Нет, не надо. Чушь всякую. Придумают же! По ним, так ты, Витек, теперь иностранец, что ли?
— Почему?
— Ну, ты же Величко у нас. Хохол независимой Украины! Ха-ха-ха! Провокация, наверное, какая-то. Спецслужб США, не иначе. Вон и бумага какая-то не наша.
Лейтенант осторожно щупает газетный лист — Вроде обычная бумага.
— Выкини ты газету эту, Витя, на хрен. От греха подальше!
Голос из репродуктора: Внимание! Передаем важное сообщение!
— Сделай-ка погромче — поднимает вверх палец капитан.
Из репродуктора — …сегодня утром в Беловежской пуще Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич подписали соглашение о ликвидации СССР как субъекта международного права, и одновременном образовании Союза независимых государств. Подробности в следующем выпуске…
— Ну, вот, — снисходительно улыбается лейтенант — все совпало. А вы про спецслужбы США…, нужны мы им.
— Совпало, говоришь?
— Ну?!
— Гну! А ты, Витек, извилинами своими пошевели! Прямыми! Всё здесь в порядке? А?
— Обождите! — обалдело смотрит в газету лейтенант — а как они могли, как это там — ратифицировать…, то чего еще не было, и вообще… Чего-то я, Михаил Иванович, не всё понимаю…
— То-то, Витя, что не всё, и не ты один!
Звонит телефон.
— Величко у аппарата — снимает трубку лейтенант, — есть в детский спецприемник. Да откуда у него ФИО? Так точно, исполняю!
— Ну, чего там, лейтенант?
— Велено, Михаил Иванович, нам самим пацана в приемник отвезти. А им выслать копию протокола.
— Велено, так велено, — соглашается капитан.
— И просят ФИО указать. Как временные, что ли. Сказали, с прочерками не возьмут.
— Это точно. Такое мы уже проходили. Как же тебя назвать? — Задумывается капитан, глядя на младенца.
Из репродуктора: А сейчас послушайте этюды Шопена в исполнении народного артиста СССР Святослава Рихтера…
Звучат первые аккорды.
— Святослав! — оживляется капитан — красивое имя. Церковное. Пиши, Витек, в протокол, Святослав. В самый раз будет.
— Так и запишем, — стучит одним пальцем на машинке лейтенант, — А фамилия, Рихтер или Шопен?
— Нет, Шопены с Рихтерами нам не подходят, еврейские какие-то… Наш же беленький, или даже золотистый какой-то. Как там церковь-то раньше называлась? Владимирская, что ли?
— Да, Владимирской иконы какой-то там матери… Божьей, что ли?
— Пусть Святославом Владимирским и будет, — принимает решение капитан, — и сегодняшнюю дату рождения проставь. Восьмое декабря тысяча девятьсот девяноста первого года. Записал? Теперь факсуй копию в отдел, да готовь пацана, а я пока сводки посмотрю — мало ли кто там наше дитё ищет. Дай-ка мне факсы.
Лейтенант отрывает от факс-машины скрученную в рулон бумажную ленту.
— Так, что тут у нас? — читает вслух капитан — угнали «Жигули» по адресу… ладно, каждый день угоняют, драка в общежитии ПТУ, так, доставлено в вытрезвитель семь человек…, чего-то даже мало…, а вот и по нашей теме: найден младенец, обожди, мы же еще не сообщали… у входа в здание городского КГБ. Слава богу, не наш!
— У КГБ? — искренне удивляется лейтенант, — нашли куда подбрасывать! Толи дело наш, у церкви.
— Особые приметы, — продолжает читать факс капитан, — вся грудь и шея младенца покрыты
