Алексей Толстой - Дон Жуан

Дня три? Без чувств
Лежал я с месяц. Я был ранен.

Право?
Кем ранены вы были?

Тем, кого
Назвать при вас я не хочу.

И что же?
Вы ранены… а он?.. Убит?..

Два раза
Мы с ним сходились. Первый раз он шпагу
Из рук мне вышиб и хотел мириться.
Второй, лишь только мы скрестили шпаги,
Он выпал и насквозь мне проколол
Плечо. Нас разлучили.

Дон Октавьо,
Вы о любви сейчас мне говорили;
Как думаете вы, могу ли я
Спокойно вас и хладнокровно слушать?
Могу ли жить, смотреть на это небо,
На эту зелень, на природу всю,
Пока он жив? Как? Он, мой враг смертельный,
Убийца моего отца, губитель
Всего, что было свято для меня,
Он жив, он также видит это небо,
Он воздухом одним со мною дышит,
Он на одной живет со мной земле,
Своим присутствием он заражает
Тот мир, где жить я с ним осуждена,
А вы, вы о любви мне говорите!

Вы с ним дрались! Он вышиб вашу шпагу!
Он ранил вас! И думаете вы,
Что долг вы свой исполнили, что можно
Вам о любви теперь мне говорить!
Да разве все вы совершили? Разве
К нему законы чести применимы?
Дрались вы разве с человеком? Как?
Когда б с цепей сорвался хищный зверь
И в бешенстве весь край опустошал бы,
Ему бы также вызов вы послали?

О донна Анна, верьте, вам не нужно
Мою вражду насмешкой разжигать!
Меж им и мной не кончен спор кровавый,
Но те слова, что вырвались у вас,
Они не ваши были, донна Анна,
Отчаяние их произнесло!

Нет, он не так бы поступил, как вы!
Когда бы он любил меня, когда бы
Он был на вашем месте – о, давно
Сумел бы он от вас меня избавить!
Любить он мог бы, если б захотел!

Опомнитесь! В себя придите! Вам ли
Меня язвить так горько, донна Анна?

Какие только знаю я проклятья,
Я все зову на голову его!
Быть может, смертный грех я совершаю,
Но нам обоим места в свете нет!
Душою всей и каждым помышленьем,
Дыханьем каждым я его кляну,
Биеньем сердца каждым ненавижу,
Но ваше малодушье, дон Октавьо,
Я презираю. Слышите ли? Вас
Я презираю.

Да простит ей бог!

Ха-ха-ха-ха! Забавное, дон Цезарь,
Вы рассказали похожденье нам!

И что же? Чем кончилось оно?

Инеса
В тот самый год от горя умерла.

И совесть вас не мучила?

Нисколько.

Ее вы разве не любили?

Нет.

А долго ли вы были женихом?

Пока моя к ней прихоть продолжалась.

Что скажет нам на это дон Жуан,
Учитель наш и мастер в волокитстве?

Святая церковь вас осудит.

Нет,
Мой дядя кардинал, и мне из Рима
Прислал он отпущений про запас[16].

Вы цените, как должно, отпущенья?

Я не язычник, и моей души
Я погубить нисколько не намерен!

Вас жизнь не тяготит? Вы ей довольны?
В явлениях ее вы ничего
Не ищете душою беспокойной?

Чего ж искать в ней, если не веселья?
Я жизнь люблю за то, что веселюсь.

Когда паспортом в рай вы запаслися,
А жизнию довольны, то с Инесой
Вы поступили как подлец.

Как? Что?
Что вы сказали?

Я сказал, что вы
Подлец.

Я проучу вас!

Берегитесь,
Я вас убью.

Стыдитесь, господа!
Входит дон Карлос.

Я, дон Жуан, принес вам новый вызов
От дон Октавьо. Исцелясь от раны,
Он бой вам на смерть предлагает…

Стойте!
Я первый должен биться с дон Жуаном!

Сеньор, за дон Октавьо первенство —
Он первый оскорблен.

Я не согласен!

Я весь к услугам вашим, господа;
Решите это дело между вами.

Что нового?

Сеньор, я из Севильи
Скакал всю ночь. Я думаю, ваш конь
Поездку эту долго не забудет.

Фискала видел ты? Донес ему
О новых преступленьях дон Жуана?

Исполнил, слово в слово, все, что вы
Мне приказать изволили намедни.

И что же?

О сеньор, нам очень плохо!
Случайно я проведал стороною,
Что к ним из Рима будет новый член,
Какой-то дон Йеронимо. Он в Кадикс
На корабле на днях приехать должен.
Святых он братий хочет подтянуть;
Они его со страхом ожидают;
Чтоб избежать в бездействии упрека,
Формальный вам готовится процесс;
Арестовать должны вас очень скоро.
Меж тем разосланы во все концы
Глашатаи, чтоб ваше отлученье
От церкви и закона объявить.
Пропали мы совсем!

Где Боабдил?

Насчет его позвольте мне, сеньор,
Вам сообщить богатую идею.
Она пришла мне в голову, когда
Я к вам скакал с известьем из Севильи.
Кто этот Боабдил? И как ему
Вы можете так безусловно верить?
За то ль, что он хотел вас ткнуть кинжалом,
Ему от вас все милости идут
И наравне вы ставите его
Со мной, и даже выше, чем меня,
Который столько лет вам служит честно?
Ведь это вас к добру не поведет;
Увидите, еще бродяга этот,
Отступник, шельма, висельник и вор,
На вас беду накличет. Средство ж есть
Не только избежать беды, но пользу
Из шельмы этого извлечь, когда вы
Послушаетесь моего совета
И в рассужденье вникнете мое.
Мой взгляд на это дело очень прост:
Ведь Боабдил, не правда ль, осужден
Был инквизицьей на сожженье? Так ли?
Его мы освободили. Но потом
На нашу жизнь он покусился. Так ли?
Теперь спрошу вас: если бы мы знали,
Что он покусится на нашу жизнь,
Спасли ли б мы тогда его от смерти?
Нет, мы тогда его бы не спасли,
И был бы он теперь сожжен. Не правда ль?
Итак, коль мы сожжем его теперь,
Мы этим не возьмем греха на совесть,
Понеже все останется, как было.
А мой совет: схватить его сейчас
И на дворе публично сжечь. Мы этим
Докажем всем, в ком есть на нас сомненье,
Что добрые мы христиане. Ну,
Что скажете, сеньор, на эту мысль?

Что ты дурак и, сверх того, завистлив.

Прикажете ли разложить костер?

Поди и позови мне Боабдила.

Сейчас, сеньор. Я очень вас прошу
Мое серьезно взвесить предложенье.
У вас на шее новых два убийства:
Октавьо и дон Цезарь.