Люди избегали ссориться с Хамдамом. Везде, и в милиции и в райсовете, были его ставленники, доносившие ему о всех советских мероприятиях. Он знал все, что происходит в районе, не хуже любого руководителя. Благодаря непрерывной бдительности, благодаря уменью обороняться и нападать, Хамдам сохранял себя. Все, что хоть как-то шло против него, он старался пресечь, а если и пропускал, так только затем, чтобы не вызвать излишнего подозрения. Он жил, не забывая ни одной мелочи. Хамдам учитывал важность мелочей. Его маленькие безмятежные глазки всё замечали. Даже заготовители, приезжавшие за продуктами в Беш-Арык от районных потребительских обществ, от кооперации Среднеазиатского военного округа, от промышленности - в первую очередь обращались к Хамдаму. Он устраивал все заготовки. Правления кишлаков были послушны его указаниям. Хамдам получал премии либо с вагона, либо с товара... Денег у него было много. Он был щедр с приемщиками, поэтому они никогда не забывали его. Райснаб только формально регистрировал сделки.
Так жил Хамдам, часто думая про себя: "Я здесь бог. Чего мне еще надо?"
Связь с Джемсом у него была порвана. Однажды только, в 1930 году весной, появился на дворе у Хамдама неизвестный человек и заявил ему, что друзья о нем помнят... Человек этот оставил подарки и ничего не потребовал.
- Замир-паша вам кланяется... - сказал он. - Он шлет тысячу приветов.
"Опять я стал нужен..." - подумал Хамдам, усмехаясь. Посланцу он ответил только согласием принять подарки. И отпустил, больше ничего не спрашивая.
Все эти годы Хамдам встречался с Курбаном, двоюродным братом Карима. Хамдам недолюбливал Курбана. Курбан работал в Ташкенте, в кооперации, занимал солидное место, и от него зависели все районные заготовки. Он брал с Хамдама большой процент... Но на это Хамдам плевал. "Обидно другое... думал он. - Обидно, что от Курбана приходится зависеть".
Курбан был членом тайной националистской организации "Милли Иттихад" в Ташкенте. Он передавал Хамдаму все приказания своего центра.
Дело в том, что в эти годы велась война более опасная, чем на поле сражения. Раньше, в гражданскую войну, сражались открыто, враг разоблачал себя, и можно было предусмотреть, откуда следует ожидать его удара...
Все иначе было теперь, в тайной войне. Главарем этой тайной войны был Карим, и никто не предугадывал, что это прославленное имя принадлежит предателю, ведущему войну в темноте.
В период составления плана первой пятилетки у буржуазных националистов возникла мысль - организовать в Средней Азии замкнутое хозяйство. Они составили пятилетку, шедшую вразрез с директивами союзного правительства. Этот план был в Москве расшифрован. Был поставлен новый вопрос о пересмотре хлопковой программы. Но чтобы не дать хлопка, они создали новый, дутый, значительно преувеличенный план. Они стали проводить теорию монокультуры (единичной культуры). Такой исключительной культурой был избран хлопок...
"Хотите хлопок? Пожалуйста!" - говорили они, и для изобретенной ими монокультуры они уничтожили луга, то есть клевер и корма для скота, вытеснили на поливных землях не только пшеницу и ячмень, но даже такую необходимую для Средней Азии культуру, как рис. Это привело к снижению поголовья скота, к сокращению шелководства и даже к уменьшению урожайности хлопка.
Но самое серьезное было еще не в этом. Провокационный план был тоньше и, если можно так выразиться, значительнее.
Когда все эти меры вызвали в народе вполне естественное недоумение, недовольство, Карим Иманов подослал в кишлаки своих агентов.
- План московский! - скромно говорили эти провокаторы. - Что поделаешь? Директивы!.. Недовольны? Жалуйтесь.
Хамдам был одним из проводников этой программы. Люди, послушные его указаниям, исполняли все то, чему учил их Хамдам. Резиденция его по-прежнему была в Беш-Арыке. Но влияние его распространилось на всю Фергану, и он нередко думал, что еще придет та минута, когда он поспорит о власти даже с Каримом - всюду он старался иметь своих людей.
Но за все это время он ни разу не видел Карима. Ему запрещены были эти встречи. Хамдам, конечно, понимал смысл этого запрещения, но все-таки оно уязвляло его самолюбие.
- Я - бог... А Карим - три бога! Его больше берегут... Хоп, хоп! говорил он. - Посмотрим еще, кто из нас настоящий бог? Бог один. И Магомет его пророк.
11
Хамдам всегда считал, что все его действия - правильные, и жизнь правильная, поэтому он всегда был спокоен. Только в одном поступке раскаивался он до сих пор, но ничего уже не мог поделать. "Все грехи с меня снимутся, когда буду умирать, а этот нет... - думал он. - Исправить его невозможно!.."
До сих пор Хамдам не мог себе простить заточения Садихон. Десять лет она жила взаперти, в усадьбе Баймуратова. Потом, когда она стала вести себя как безумная, Баймуратов испугался, спрятал ее в яму и хотел убить, но Хамдам не позволил. Он считал, что его жизнь связана тайной нитью с жизнью пленницы. Хамдам сам не помнил, как эта мысль взбрела ему в голову, как он выдумал это, но освободиться от нее никак не мог. Иногда он заезжал в Гальчу к Баймуратову, говорил ему:
- Хорошо ли кормишь? Смотри...
Послушный Баймуратов, многим обязанный ему, старался как мог... Он угадывал, что это желание, высказанное Хамдамом, имеет таинственный смысл.
В середине сентября, узнав о назначении Особой комиссии, Хамдам рассмеялся.
"Умен! - подумал он о Кариме. - Недаром в Лондоне учился..."
Приезд Карима его, конечно, не пугал, но вот когда ему сказали, что в состав этой комиссии включен Юсуп, приехавший из Ленинграда, настроение его изменилось. Он почувствовал толчок в своем сердце и даже расстроился. А когда ему донесли, что Юсуп уже в Коканде, он приказал Насырову заседлать лошадей.
- Куда поедем? - спросил Насыров.
- В Гальчу... - коротко сказал Хамдам.
Он ехал туда точно к оракулу, точно желал посмотреть на свою судьбу, спрятанную в яму.
Хамдам появился в усадьбе Баймуратова внезапно, без предупреждения.
Увидав гостя, Баймуратов проворно подбежал к стремени, желая помочь Хамдаму. Но Хамдам, не приняв его руки, сам ловко соскочил с коня. Выслушав приветствие, Хамдам отказался от посещения дома.
- Некогда, - заявил он и оглянулся по сторонам.
Баймуратов повел гостя через сад. Там, за бахчой, стоял полуразрушенный сарай. Над бахчой, раскаленной солнцем, струился полдневный, слегка дрожащий горячий воздух. В сарае на полу лежали свежие, душистые дыни. Баймуратов расшвырял их ногой и поднял доски пола.
Хамдам подошел к яме, похожей на кувшин с узким горлом, и взглянул внутрь. С трудом он разглядел Садихон в глубине ямы.
Сади прикрыла глаза рукавом отрепья, накинутого на плечи. Даже скудный свет слепил ее. Она сидела, прикованная цепью к стене каменного стока, давным-давно устроенного под сараем. Руки ее не достигали соседних стен. Цепь позволяла ей только лежать или сидеть возле стены.
- Дышит?.. - спросил Хамдам.
- Щели есть! - ответил Баймуратов.
Хамдам поморщился, вздохнул.
Отекшее, толстое, бледно-желтое тело Садихон напоминало ему большую булку.
- Ничего не жалей! - сказал он тюремщику. - Бросай в яму жирное, сладкое.
Баймуратов обещал.
- А как ты думаешь, она все понимает? - вдруг спросил его Хамдам.
Баймуратов пожал плечами.
- Она молчит?.. - продолжал спрашивать Хамдам.
- Да, - равнодушно сказал Баймуратов. - Наверное, немая...
"Это она-то! Певунья!.." - невольно подумал Хамдам и опять заглянул в яму.
В обезображенных чертах лица все-таки можно было признать Садихон. Он наклонился ниже над ямой. Сади, услыхав наверху движение, отвела руку от лица, и Хамдам увидел ее глаза. Хамдаму захотелось позвать ее. Он нежно сказал: "Садихон". Вдруг Сади плюнула ему в лицо и крикнула. Хамдам затрясся, схватился за револьвер, но тут же сдержал себя, вытер на щеке плевок и молча вышел из сада. Следом за ним тащился хозяин. Но Хамдам забыл про него, он вскочил на коня и точно бешеный помчался по дороге. Вслед ему поскакал Насыров.
"Не мучай. Так тебе и надо..." - подумал он про Хамдама.
12
Юсуп исколесил весь Беш-Арыкский район. Ночи он проводил в первой попавшейся по пути чайхане. Но и здесь часто не удавалось ему отдохнуть. Да и не до отдыха было. Встречаясь с людьми, он хотел вычерпать их до дна, не уставая расспрашивал их и за эти несколько дней узнал столько, что даже в год ему не узнать бы, если бы он сидел в Ташкенте.
Пыльный, грязный, полуголодный, он добрался до ночлега, перегруженный такими впечатлениями, что не сразу мог уснуть...
...На хлопковых плантациях бурно раскрывались коробочки. Почти половина их уже раскрылась, и следовало давно приступить к сбору хлопка. Газетные корреспонденты, объезжавшие район, сообщали, что во всех кишлаках уже проведены бригадные собрания и население ознакомилось с нормами выработки и сроками сбора, везде подготовлены арбы и мешки, мосты и дороги везде ремонтируются. Корреспонденты также писали о том, что в кишлаках налажено общественное питание, заготовлены мясо и овощи и при бригадах устроены ясли, куда матери могут отдать своих детей.
