это обычно происходит: менты, настоящие или бандюки, в их форму переодетые, останавливают тачку якобы для проверки, вытаскивают пассажира, пересаживают в свою машину, делают укол снотворного или мешок на голову, а перед этим скотчем рот заклеивают. Привозят на место, где похищенный содержаться будет, и начинается разговор, как здесь говорят по-блатному – базар. Сколько же его везти будут… Сил нет мешок вонючий терпеть.
В машине людей трое, не считая его: «Сидоров», Заяц и водитель, едут молча, изредка короткими фразами перебрасываются, в которых ноль информации – кто такие, куда Костю везут и с какой целью. Аля сегодня его не дождется, начнет звонить на дачу, а там тишина; может, Володя что-то расскажет, если жив, конечно. Пропажа Костина обнаружится быстро, а вот начнут ли искать сразу же, без промедления… И где искать…
Пробует определить, сколько уже едет. Обостренное чувство времени должно помочь – недаром будильником не пользовался никогда. Без сознания он находился, по всей вероятности, не более получаса— так ему сдается, в машине Костя примерно столько же, значит, за пределы Московской области не выезжал. Вот и занятие находит – время считать. Прекрасный, однако, финал романа, а он мучился, чем же повествование закончить. Вот и закончит, и не только книгу, но, может, и жизнь, оставив последнюю главу недописанной.
Едут они, по Костиным подсчетам, еще часа два. Московскую область, таким образом, миновали. За всю дорогу только и узнает Костя, мешковиной вонючей дышащий, что шофера зовут Фома (а может, кличка), «Сидорова» подельники называют Энимал, он у них старший, и что по приезде похитители должны сразу же связаться по мобильнику с каким-то Крупным.
Машина съезжает с асфальта, начинает подпрыгивать на ухабах, Энимал матерится сквозь зубы и дает втык Фоме за плохую езду. Тот оправдывается: разве он ответчик за х…вые дороги. Едут так минут пятнадцать. Значит, от магистрали не так далеко, делает вывод Костя, и шумов города не слышно. Деревня или дачный поселок. Наконец Фома тормозит, и Костя слышит голос Энимала, обращенный к нему:
– Слушай, Американец, мы приехали, вылезай из тачки и иди тихо, не дергайся, иначе перо под ребро получишь. Понял? Заяц, помоги ему.
Сосед сдергивает мешок с Кости, обхватывает его и вытаскивает из машины, «Жигулями» красного цвета оказавшейся. В глаза солнечный свет ударяет, Костя зажмуривается и делает носом несколько глубоких вдохов. Господи, как же это замечательно – просто дышать. Заяц тащит его к выкрашенному в зеленое одноэтажному строению, по виду даче. Вблизи, насколько Костя смог углядеть, домов нет, трава чуть ли не по колено, растут на участке несколько березок и виден колодец. Со стороны кажется, будто пьяного, на ногах не стоящего, ведут. Энимал и Фома идут сзади. На крыльце остекленной террасы с кое-где выбитыми стеклами Заяц прижимает Костю к перилам и дает пройти Энималу. Тот открывает дверь и рукой отмашку дает Зайцу: тащи. Костя попадает из террасы в большую комнату с линялыми обоями, оттуда – в комнату поменьше, Заяц усаживает его на стул с дерматиновой обивкой и вопросительно смотрит на Энимала.
– Сними пластырь, чего ждешь.
Заяц отдирает наклейку, и Костя переводит дух. Губы спеклись, во рту пересохло, даже слюны нет.
– Можно попить? – спрашивает у Энимала.
Заяц, дай ему.
Тот уходит, приносит кружку холодной колодезной воды и вливает Косте в рот. Костя захлебывается, вода бежит по рубашке на брюки.
– Ну вот, обмочился Американец х…в, – осклабивается Заяц и остатки в кружке допивает сам.
– Сними наручники, – приказывает Энимал.
Руки словно не свои, в изнеможении опускает их Костя, сжимает и разжимает одеревенелые пальцы, растирает запястья.
– Пойду Крупному звонить, – говорит Энимал и выходит из комнаты, притворив дверь. Возвращается минуты через три, садится напротив Кости, стул ставит спинкой к нему, задом наперед, облокачивает руки на спинку, выражение жеваного лица полно значительности. – Так, Американец, слушай внимательно. Мы все про тебя знаем. Кто ты, что ты, какие бабки имеешь. Сейчас же свяжешься по телефону со своей дочерью и попросишь миллион баксов доставить, куда мы укажем. У вас там утро, она на работу еще не уехала.
Вот оно что… Мог бы и раньше догадаться. Откуда же известно о его деньгах? Впрочем, кое для кого это секретом не являлось.
– Какой миллион, ты, е… твою мать, спятил, – еще в машине решает Костя говорить с этими бандюками на их языке, не тушеваться. Все равно хана, так хоть виду не покажешь, что боишься.
– Не валяй ваньку. Денег у тебя, нам известно, куры не клюют. Вот и поделись, – вполне миролюбиво, скушав Костино ругательство. – А не отдашь по-хорошему, мы тебе такую жизнь устроим… почти ласково, нежно. И чтобы не возникло никаких недоумений и недомолвок: – Сначала пиз…ть будем до полусмерти, потом, если упрямиться будешь, электродики тебе на мочки ушей и на х… приладим – и в сеть. Тут ты, Американец, либо кончишься, либо сам умолять будешь с дочкой соединить.
Молчит Костя, и Энимал молчит. Что же делать, какой план выбрать? До побоев ни в коем случае нельзя доводить, эти зверюги в инвалида его мигом превратят. Но и резину тянуть не удастся. Думай, думай, Костя, вариантов у тебя немного, но они есть. Наверное, есть.
– Понимаешь, Энимал, – тот брови поднимает от неожиданности – откуда имя его известно – и успокаивается, вспомнив: в машине ребята называли. – Понимаешь… – цедит Костя, – дочь моя скоро рожает, нельзя ее тревожить. Ты же человек, сам, небось, отец, должен меня понять. – (Произносит, и смешно становится: это – человек? Кликуха у него не случайная – животное и есть.) – И потом… Не получится миллион снять со счета, мое личное присутствие в банке требуется. Право подписи только у меня одного, усек?
– Хитрый Митрий. Только нае…ть нас не удастся. Ты бабки переводил на турфирму? Сто тысяч? Переводил. И из Москвы не выезжал. Значит, смог. А сейчас миллион снимешь. Налом. Дочь или кто там возьмет и в Москву доставит. Дальше – не твоя забота. Отдашь – и гуляй на все четыре стороны. А не отдашь, капец тебе.
Все о нем известно, абсолютно все. Кто может знать о турфирме и о ста тысячах? Неужто (прости, господи, страшно подумать) Аля замешана? Нет, не Аля, невозможно поверить. Зачем ей? Хотя наверняка из ее окружения утечка.
– Риск большой, – делает вид, что не раскрыт, не пойман в силок. После найн илэвен за большими деньгами у нас контроль жесткий, когда снимаешь со счета или переводишь куда. Боятся, террористам подпитка идет.
– Что еще за найн илэвен? –
