Иван Шмелев - Том 7. Это было

Две-над-цать строчек. Что это?! Да это целая система! Нравственная, философская, религиозная, воспитательная, даже политическая система! Изрекший так, духом своего гения такое… такой народ не может забыть себя, свое историческое свое… не может отречься от себя, от гения, им рожденного, не может плюнуть на свои истоки! Он может замирать, может быть оглушенным, но… превратиться в пыль, превратиться в мировое пугало с пришитым к телу ярлыком «международья»… такой народ не может!

Так вот… эти устои, эти две любви – «к родному пепелищу» и «к отеческим гробам»… эту «систему жизни» и выражало, и выражает по мере сил наше «Возрождение». Об этом здесь говорили все, говорили определенно, – и если бы не было у нас нашего русского, независимого, национального рупора наших чувств, если бы не было выразителя нашей русскости – «Возрождения» – наша жизнь была бы искажена, урезана, наши чувства не освежались бы сознанием нашей крепкой спайки, распылялись бы на чужих ветрах… не было бы здесь представительства… да, представительства – по праву крови, по праву «пепелища» и «отеческих гробов»… представительства от русского народа, во имя русского народа, а было бы… вырождение!

И потому – слава «Возрождению»! Честь и поклон основоположнику «Возрождения» – русского гласа на чужих пределах – дорогому Абраму Осиповичу Гукасову, русскому патриоту – за его жертвы, за его непреклонность. И потому – горячий привет и признательность десятилетней редакции «Возрождения», возглавляемой ныне Юлием Федоровичем Семеновым, мудро-последовательным и упорно стойким. Честь и благодарность всем работникам «Возрождения». Оно творит Россию, оно охраняет священный ее образ, очищает его от искажений, от шпаклевки, от клеветы, вызывает этот чудесный Образ перед глазами юными, перед глазами, не видавшими его… и вот, мы ныне уже видим, как этот Образ влечет к себе: мы видим новое племя, младое… новую смену русскую. Все мы, творящие и познающие, поскольку это в силах слова, Россию возрождаем…

(Возрождение. 1935. 16 июня. № 3675. С. 4)

Вообразил, что вдруг, по воле какого-то злого чародея, – а мало их в «волшебное» наше время! – печатное слово кончилось. Не говоря уж о том, что не будем знать о мировой жизни… и о своей-то не будем знать. Как же тогда быть всяким нашим организациям, союзам, обществам, которые каждый день добиваются от литераторов и журналистов слова сочувствия, воззваний, оповещений, сообщений, объявлений, заявлений?..

Вообразите, что писатели перестали писать все то, чем услаждали и развлекали вас, усыпляли, уводили, будили, ободряли, удивляли… Это надо помнить. И особенно надо вспомнить сегодня, когда в залах «Лютеции» «Союз литераторов и журналистов» устраивает единственный в году концерт-бал печати. Деятели печати в большой нужде, в союзе их – 460 человек, не считая семейств. Сегодня для всех, имеющих дело с печатным словом, – а кто его не имеет! – крайний срок платежа за все, что от печати получили. Не объявите же себя банкротами. Банкротство признательности – худшее из банкротств.

Писатели и журналисты зовут вас на свой концерт-бал не как должников, а как друзей: они кредиторы милостливые и щедрые и предложат вам множество всяких развлечений, о чем – в программах. Будут не только развлечения, танцы и остроумие, будут открыты и некоторые тайны… и, между прочим, при известных условиях, будет дан ответ на мучающий всех вопрос: «1936 год будет ли для каждого из нас лучше, чем минувшие?» Ответ – точный. Итак, не забывайте: печать всегда шла навстречу вам; сегодня, единственный раз в году, подите навстречу ей.

12 января 1936.

Париж

(Последние новости. 1936. 12 янв. № 5407. С. 2)

То, что совершилось восемнадцать лет тому назад на Кубани и что «Союз Добровольцев» ежегодно поминает молитвой и «круговым ковшом», по древнему обычаю, – «бойцы поминают минувшие дни…» – уже тогда, когда это совершалось, многим, смотревшим со стороны, казалось подвигом, но подвигом «безумия». «Горсточка добровольцев, брошенная всеми, истомленная длительными боями, непогодами, морозами, по-видимому, исчерпала до конца свои силы и возможности борьбы…» – слова генерала Алексеева – и ушла в степи Кубани, в исторический Ледяной Поход. Ушла, чтобы продолжить борьбу со стихиями и с врагом не человеческим только, а стихийным, не земным только, а вселенским, – борьбу со Злом, принявшим личину большевизма. «Горсточка» – и стихия Зла, «всеми оставленные» – и всемогущее, на человеческую мерку, Зло, овладевшее Россией, всеми силами и богатствами ее, всеми жизнями, Зло, прожигающее души соблазнами, властвующее насилием безмерным. И «горсточка» – продолжала вести борьбу. На человеческую мерку – безумие. Но у этой «горсточки» уже не было «человеческой мерки». Подвигом Духа переросла она эту мерку, руководилась не человеческим, а иным, высшим, «непостижимым уму». В этом «безумии» проявилась извечная трагедия божественной сущности в существе, ограниченном телесно: божественное повелело – и «горсточка» пошла на свою Голгофу. Тут не рядовое событие истории, а неизмеримое временем – трагедия борьбы Божеского и Дьявольского. В этом частном и как бы «провинциальном» для мира «случае» проявляется величайшее общее: трагедия человека на земле. Перед «горсточкой» был поставлен сплетением исторических событий страшный выбор – как бы отсвет того, евангельского выбора, когда Добро и Зло стали лицом к лицу, когда дьявол показывал Ему все царства мира и славу их и говорил: «все это дам Тебе, если, падши, поклонишься мне». И «горсточка» выбор сделала: пошла путем Его. И зрителям мира показала, – и кровью своей закрепила, – что есть сокровища, которых нельзя отдать ни даже за целый мир. Русские Добровольцы, как «бедный рыцарь», имели «одно виденье, непостижимое уму» – Ее, Россию, и все, что у рыцаря слито с Ней, воплощено в Ней, олицетворено Ею. И, «верные сладостной мечте», «полные чистою любовью», они начертали на щите своею кровью святое имя Ее.

Этот подвиг – уход в ледяные степи – определяемый условным человеческим временем – 9/22 февраля 1918 г. – имеет бессмертный смысл – отсвет Голгофской Жертвы. Этот подвиг роднится с чудеснейшими мигами человеческого мира, когда на весах Совести и Любви взвешивались явления двух порядков: тленного и нетленного, рабства и свободы, бесчестия и чести. Этот подвиг – проявление высокого русского гражданства: в подвиге этом не было ни различия классов, ни возраста, ни пола, – все было равно, едино, все было – общая жертва жизнью.

Ледяной Поход длится. Он вечен, как бессмертная душа в людях, – негасимая лампада, теплящаяся Господним Светом.

Февраль, 1936 г.

Париж

(Доброволец. 1936. Февр. С. 2)

Помните из восьмой главы «Евгения Онегина» – «прощанье» Пушкина?

Читаешь – и сердце томится грустью, и вспоминается горькое слово Достоевского – «международный обшмыга». В литературе нашей хранится наш «верный идеал», и ставшие ныне, в отрезке времени и судьбы, «международной обшмыгой», мы не можем расстаться с идеалом: он создан душой народа, запечатлен великими, он живет в нас – и нас живит. Мы без него не можем, и чутко храним его. Кланяемся ему и служим, – и в этом культура наша. Что же это за идеал?

Пушкин, «прощаясь», не договаривает:

Но сколько сказано многоточием…

Захватывает дух, и слышишь в этих словах – пророчество. Мы – «выпили до дна», «дочли»… – и знаем:

Много. Но сердце, хранящее идеал, живет и бьется. И знаменуем это – праздником Идеала нашего, поминаем чудесного выразителя его.

Русское просвещение вышло особыми путями: в основе культуры нашей заложены глубокие нравственные корни. Она пошла от Христова Слова, через волю Владимира Святого, призвавшего нас Крестом. Вот закваска, поднявшая «русский духовный хлеб» – литературу, искусство, науку, философию, государственность: во всем светится «верный идеал». Возьмите ли медицину – увидите заветы Пирогова: ответственность и любовь. Коснетесь ли права – совесть и милосердие: отношение к преступнику – как к грешнику, сознание человеческого несовершенства и – отношение к каре – как к искуплению за грех. Основа нашего уголовного закона – милосердие. Возьмите Ключевского – и признаете вещим слово его о «Преп. Сергии Радонежском»: погаснут лампады над гробницей Угодника, выразителя русской душевной сущности, когда иссякнет наш идеал, духовные силы наши, – погаснет великая культура. Возьмите литературу и науку, наших учителей родного: Ломоносов, Гоголь, Пирогов, Менделеев, Хомяков, Вл. Соловьев, Ключевский, Аксаков, Леонтьев, Достоевский и – первый над всеми – Пушкин. Создавший «Пророка» не первый ли глашатай высокого идеала нашего?! Изрекший – «два чувства дивно близки нам», – основу «самостояния человека», «залог величия его», указавший на «животворящую святыню», без чего «наш тесный мир – пустыня, душа – алтарь без божества», – не учитель ли человечества – вселенной? не выразитель ли гениальный вселенскости идеала нашего, как вдохновенно сказал это Достоевский полвека тому назад!