Окно выходило на восток и Элис проснулась от солнечного лучика, который упал ей прямо на лицо. "Надо прикрыть шторы", - подумала она, приподняла голову и тут же со стоном уронила ее на подушку. Why is this unbearable splitting headache? Jesus Christ...
Она повернулась на другой бок, коснулась рукой чего-то непонятного, с трудом раскрыла опухшие веки и увидела рядом с собой в постели волосатую спину. "Мужчина, - с ужасом зажмурилась она. Превозмогая слабость и внезапную дрожь во всем теле, приподнялась на локте, чтобы взглянуть на его лицо. - Как две капли воды похож на короля викингов в новом кинофильме, который я видела перед отъездом. Большой. Волосатый. Сильный... Случайный знакомый из ресторана... Какой позор! Где мы? Как сюда попали?" В оба виска мерно и гулко стучали молоточки - тук-тук-тук-тук-тук. Губы и рот пересохли. Безумно хотелось провалиться в небытие сна, но сон бежал от нее. Наконец, она, затаив дыхание, чтобы не разбудить его (кого?), сползла с постели. Еле удержавшись на ногах, подошла к столу, брезгливо отодвинула от себя бутылку водки, с содроганием понюхала другую - раскрытую, с зеленой этикеткой. Содержимое ее приятно щипало язык, было солоноватым на вкус. Выпив из горлышка все до капли, Элис повернулась. И наткнулась на взгляд "короля викингов". Взгляд был внимательный, изучающий, одобрительный. Увидев себя в зеркале шифоньера обнаженной, она ойкнула и мгновенно прикрыла одной рукой грудь, другой - низ живота.
- Кто есть ты? - растерянно и вместе с тем требовательно вопросила она.
- Здрасьте! - широко улыбнулся он. - Ну что ж, давайте знакомиться. Сергей, корреспондент "Гудка".
Она хотела что-то сказать, но он опередил ее.
- Не надо. У меня память не настолько коротка. Вы - Элис, стрингер группы чикагских газет.
- А как я попал здесь?
- Очень просто - на "лихаче".
- Ах, да, "лихач", шкура медвед. Русский лубит быстрый езда, извиняющимся голосом протянула она. - Американский тоже.
Кивнула - "отвернись". Он понимающе ухмыльнулся - "пожалуйста". Быстро оделась, заставляя себя вспомнить вчерашний вечер. В ресторан она пришла со знакомой парой из Нью-Йорка. Мистер Ван Дер Лейн, известный строитель, один из авторов проекта "Эмпайр Стейт Билдинг" был другом ее отца, крупного чикагского банкира. Обоих больно ударила Великая Депрессия. Однако, если банк отца Элис, изрядно похудев и пошатавшись, как боксер, получивший почти нокаут, все же устоял, то Ван Дер Лейн потерял все свои компании и деньги, приехал в СССР по выгодному контракту на строительство Днепрогэс. Миссис Ван Дер Лейн, красавицу Грэту, пятую жену Фридриха (как болтали злые языки - "она ему не во внучки, а в правнучки годится!") Элис знала по совместной учебе в колледже в Пенсильвании. Сопровождал Ван Дер Лейнов заместитель какого-то большого русского босса с невероятно труднопроизносимой фамилией - Ордженикидзе. Пытаясь ее несколько раз повторить, Элис путала "дже" и "дзе", потом махнула рукой и попросила услужливого зама, кстати имевшего простейшее имя - Гурвич, записать ее в репортерский блокнот латинскими буквами. С Гурвича и началась традиционная русская водка и икра. Впрочем, сам он не пил, да и гостям предложил маленькие водочные рюмки. Фридрих, Грэта и Элис вступили на тропу открытия знаменитого российского сочетания с веселой отвагой бесстрашных пионеров Дикого Запада. На Сергея ее внимание обратила сексуальная ханжа Грэта.
- Ты смотрела фильм "Король викингов"? - тихо спросила она подругу, когда Ван Дер Лейн и Гурвич углубились в дискуссию о прочности железобетонных конструкций, максимальных допусках, минимальных нагрузках и усталости металла. - Вылитый главный герой. Вон за тем дальним столиком.
- С ним вместе красавчик, готовый сыграть роль первого любовника? заметила Элис, глядя на Ивана.
- Да, он в моем вкусе, - промурлыкала Грэта.
- А "король" в моем, - так же тихо объявила Элис, застенчивая Элис, недотрога Элис, гордая и предельно разборчивая Элис. "Russian vodka" действовала коварно и безотказно. Ах, вот и первый запрет ослаблен, сломлен, побежден. Она сама, первая (мрак!) подошла к "королю викингов"", совершенно незнакомому мужчине, сама пригласила его на танец. Ей наплевать, что подумают ее знакомые Ван Дер Лейны, окружающие, наконец, этот невесть как и зачем оказавшийся здесь русский. Судьба дает повод покуражиться и она пускается во все тяжкие. Долой чопорные препоны, долой окутанный легендами о "голубой крови" каких-то далеких, древних англо-саксонских предков осточертевший этикет. Это все там, в Чикаго. Здесь, сейчас она хочет свободы, воли, отрицания всех и всяческих запретов. Второй и более серьезный запрет - не пить крепкого спиртного (в отцовском роду три колена были хроническими алкоголиками) она уже нарушила по милому предложению Гурвича. Подумаешь, всего-то три рюмочки-наперстка, три тоста: за президента Гувера, за премьера Сталина и "за удачу с нами и за хрен с ними". Теперь что - она испугается этого гоблета, этой огромной рюмки на тонкой ножке. О-ля-ля! Все так забавно кружится, все лица смазаны, столики пустились в сумасшедший квик-степ, и она сама плывет, плывет неизвестно в чьих объятиях и неизвестно куда. Это навзничь опрокидывается третий запрет - ни при каких обстоятельствах не отправляться никуда с незнакомым человеком. Ей беспредельно вольготно и весело, она и не видит никого вокруг себя. Есть она - и весь остальной мир. И этот мир у ее ног, она его царица, его властительница, его божество. И при чем тут какой-то король викингов? У нее сотни, тысячи таких вассалов. Она и лица-то его не помнит. Есть кто-то услужливый, кто ухаживает за ней. И слава Богу, на то он и вассал. Стоп, все. Тут как раз сознание и отключилось. Помнится лишь необычный густой запах, исходивший от какой-то лохматой шкуры и гирлянды огоньков-звездочек, словно развешанных по небу специально для нее чьей-то ласковой, заботливой рукой...
И вот она здесь, в этой трущобе, провалялась в нищенской постели, словно на собачьей подстилке, с этим знакомым ей несколько часов мужчиной-комиссаром (а кто же он еще, как не комиссар?) целую ночь. И что теперь? Она вспомнила рассказ известного американского писателя, в котором описывалась отдаленно похожая ситуация из времен Гражданской войны Севера с Югом. И точь в точь, как дочь плантатора-южанина, проведшая пьяную ночь в хижине рабов с плебеем офицером-янки, подняла юбку, обнажив кружевные трусики, и с нагловатой ухмылкой потребовала:
- Где есть душ? Жидкое мыло? Духи?
- Душ? - Сергей замялся, впервые почувствовав себя неловко с этой американкой. - Вообще-то душа нет. Я обычно хожу в баню. И духов нету. А жидкое мыло - это что такое?
- А! - уничтожающим взглядом Элис, казалось, хотела его испепелить. Туалет тоже нет?
- Почему же нет? - обиженный, он подвел ее к окну и показал на деревянное строение метрах в пятнадцати от дома в углу двора.
- Такси, - она набросила шубку, добавила почти без акцента, по слогам: - Не-мед-лен-но!
- Может, стоит опохмелиться? Или - чай? - голос Сергея звучал почти умоляюще.
- Такси! - капризно и вместе с тем жестко приказала она. И тут вдруг почувствовала, что кожа всего ее тела горит от нестерпимого зуда. Не дожидаясь Сергея, Элис бросилась вон из комнаты, сбежала по лестнице и выскочила на улицу. Шальное в это время и в этом месте такси ей посчастливилось поймать метрах в пятистах от дома, у церкви Святого Воскресения. В своем гостиничном номере она мгновенно разделась и села в просторную чистую ванну. По мере того, как она наполнялась приятно горячей водой, нервное напряжение постепенно спадало и вскоре никакого зуда не было и в помине.
- Давай-ка проведем психоанализ. Почти по Фрейду. Итак, это мой второй мужчина в жизни. Первый вообще не в счет. Мальчишка Грегори и девчонка Элис в ночь после школьного выпускного бала, трясясь от страха и возбуждения, обоюдно теряют невинность. Все это происходит неловко, больно, неприятно, длится две с половиной минуты и имеет последствия диаметрально противоположные. Грегори приобретает самоуверенность мужчины, которому теперь следует покорить всех женщин мира, и уж во всяком случае, своего родного Хартфилда. Элис преисполняется патологической брезгливости (и на какое-то время - ненависти) ко всей мужской части человечества. Теперь то, что произошло минувшей ночью. Да, в какой-то момент она отключилась, потеряла способность логически мыслить и запоминать свои действия. Но ощущения - они не были отключены. Собственно было одно единственное ощущение, ощущение сладкого, божественного, никогда ранее не испытанного парения, полета, скольжения в голубой, беспредельной, завораживающей выси. И музыка - чарующая, нечеловечески нежная, щемящая душу, заставляющая замирать и слушать, слушать, слушать...
Что из того, что Грегори она знала пять лет, а этого Сергея пять часов? Выходит, дело вовсе не в продолжительности знакомства. В чем же? В психологическом настрое? Несомненно. В обстоятельствах места, времени, действия? Конечно. В опьянении? Да. Что же в таком случае главное, решающее? В каждом homo sapiens - в возвышенном, бессмертном гении и заземленном, ничтожном смертном - звериное начало постоянно борется с человеческим, мерзость с благородством, похоть с целомудрием. И проявлениями индивидуума руководит побеждающее в данный момент начало. Допустим, минувшей ночью торжествовал зверь. Допустим. Но разве он способен породить божественный восторг, неземные мелодии, вызывающие беспредельную бурю радости и бездонную, сладкую муку, поднять тебя на крыльях в небеса и баюкать в волнах ласки и неги? Если это так, то коварству зверя нет предела и греху нет прощения. А покаяние? Да-да, покаяние ему неподвластно, покаяние идет к Богу, к пресвятой Деве Марии. И она стала страстно молиться: "Всесветлый, всемогущий, всемилосердный господь наш Иисус Христос и царица небесная Богородица! Простите грехи мои тяжкие и помилуйте меня! Не по злому умыслу преступила я заповедь, но по слабости. И его простите Сергея, короля викингов. Ибо я чувствую - душа его чиста, как у ребенка..." Слова о прощении Сергея пришли незванно из глубины сознания, но не удивили ее, а, напротив, вызвали волну тихой радости. Утирая слезы, которые текли и текли по ее щекам, Элис вдруг подумала, что эти слезы - знак прощения свыше (последний раз она плакала, когда ей было семь лет, мать пребольно отшлепала ее за то, что она разбила ее любимую старинную китайскую шкатулку для драгоценностей).
