“Что же мне давать вам! Ведь самый-то предмет уж решительно не стоит никакого уважения. По полтине прибавлю”.[Вместо “По полтине прибавлю”: Я и так вам даю столько, как не знаю, кто бы мог дать. По полтине прибавлю. Два рубли и больше ни копейки”.]
“Да чего вы скупитесь?” сказал Собакевич. “Право, не дорого. Ведь иной мошенник обманет вас: продаст вам дрянь, а не души; а у меня уже всё, что называется, как один. И все: [уже все что называется как один. И всё: ] то мастеровой, то другой какой-нибудь тоже здоровый мужик. Вы рассмотрите хорошенько. Например, каретник Михеев: больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, что как бывает московская работа, что на один час, прочность такая… сам и обобьет и лаком покроет”.
“Да что ж из этого? Ведь его уж нет на свете”.
“А Авдеев, [коров<ье>] толстое брюхо, как прозвали его мужики!” продолжал Собакевич, не обращая внимания на слова Чичикова. “Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силище была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает, что дали: трех аршин с половиною ростом!”
“Да [ведь] что ж из этого…”
“А Парамон кирпичник?[А Парамон Кирпичников?] Мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги; что сапоги, [Вместо “что шилом ~ сапоги”: что [сделает сапоги] как бывало хватит, так и сапоги] то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А Миняй Протрухин? Да этот мужик один станет за всех; в Москве торговал. Одного оброку приносил по пятисот рублей. Вот какой народ! Это не то, что вам продаст какой-нибудь Плюшкин”.
“Да что ж из этого? Ведь они мертвые”, сказал Чичиков.
“Да. Конечно, мертвые…” сказал Собакевич, как бы немного опомнясь. “Впрочем и то сказать, что из этих людей, которые числятся теперь живущими: что это за люди? Мухи, а не люди”.
“Да всё-таки, по крайней мере, существуют. А это ведь мечта”.[Вместо “Впрочем и то сказать ~ мечта”: “Всё, однако ж, не то, что у других. Ведь вы у других что купите? такое купите: будут мухи, а не люди; а здесь, что ни человек, то…”
“Да ведь из них же теперь никакого нельзя сделать употребления. Ведь это просто мечта и больше ничего”.]
“Ну, нет, не мечта. Я вам доложу, каков[какой] был Михеев, так вы таких людей не сыщете: [с фонарем не сыщете] машинища такая, что в эту комнату не войдет. Нет, это не мечта! а в плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади. Хотел бы я знать, где в другом месте найдете такую мечту”.
“[Да], была силище, да [теперь] земля прибрала”.
“Эх, какие вы право [стр<анные>]. Да ведь потому-то я и прошу с вас так дешево, что земля прибрала, а будь они живы, так я бы по тысяче за душу не продал, ей богу, не продал бы!”
“По два рублика”, сказал в ответ на это Чичиков. [“Так по два рублика отдавайте!” сказал Чичиков. ]
“Извольте, чтобы вы не претендовали на меня, [Далее было: и не говорили] что дорого запрашиваю и не хочу сделать вам никакого одолжения, извольте: по семидесяти пяти рублей за душу, только ассигнациями. Право, только, [так только] для знакомства”.
“Я,[Я, право] не понимаю”, сказал Чичиков: “какое вам удовольствие заламливать такие цены? Вы знаете сами их ничтожность. На что они? Кому они нужны?”[Вместо “На что ~ нужны”: Кто их у вас купит? Они у вас пропадут даром; правда, они уж и без того пропали. Посудите сами, кому они могут быть нужны?”]
“Да вот вы же их покупаете: стало быть они нужны”.[стало быть нужны”]
“Ну я другое дело…” сказал Чичиков, да и остановился, несколько смешавшись. “Потому что мои особенные отношения, отношения семейственные…”[дела семейственные…”]
“Мне не нужно знать, какие у вас отношения. Это ваше дело, а не мое. Вам понадобились души — я и продаю вам, и, право, будете раскаиваться, что не купили”.[Далее было:
“Помилуйте, побойтесь бога”, сказал Чичиков. “Как же можно запрашивать по семидесяти рублей, вы верно позабыли, что это мертвые”.
“Потому-то я вам и продаю так дешево”, сказал Собакевич, “что они уже мертвые, а будь они живые, я бы вам их по тысяче рублей не продал, ей богу, не продал! Ведь что за народ!”]
“Воля ваша, два рубли и больше ниче<го” >
“[Вы, право] Затвердила Сорока Якова одно про всякого. Как наладили на два, так не хотите с них[“Воля ваша, два рубли, это самая последняя цена, какую я только могу дать”.
“Вы всё свое: как два, да два: как наладили на одно, так не хотите с него] и съехать. Вы давайте настоящую цену!”
“Помилуйте, за что же давать? Впрочем, [Впрочем, так и быть: ] полтину еще прибавляю”.
“Ну, извольте, и я вам скажу тоже мое последнее слово: пятьдесят рублей! право, убыток себе, [Далее было:
“Два с полтиною! больше ни копейки”.
“Эй, будете раскаиваться”.] дешевлее нигде не купите такого хорошего народа”.
“Будьте[О, будьте] уверены, что куплю. Никто не станет даже “брать цены за такой пустяк. [а. Никто не станет дорожиться из такого пустяка; б. Никто не станет заламливать какой-нибудь цены за такой пустяк] Напротив, даже рад будет от него отделаться”.
“Однако ж, знаете, что покупка такого рода не всегда! позволительна, и если бы этак рассказал кто-нибудь, положим я, или кто другой, то эдакому человеку может даже неприятность случиться… и никакой не будет доверенности касательно заключения контрактов, ниже вступления в какие-нибудь выгодные обязательства”.
“Подлец!” проговорил про себя, стиснув зубы, Чичиков, однако ж не показал вида, чтобы слова Собакевича произвели на него какое-нибудь впечатление, и отвечал равнодушно: “Как вы себе хотите, я этого ничего не боюсь… Я это покупал[Я души покупал] вовсе не для какой[-нибудь] надобности, но единственно для удовольствия только…[но просто для собственного удовольствия…] Впрочем, за ваши души я даю по два с полтиною. [по три рубли] Не согласны — так прощайте”.
“Тридцать пять ассигнациями и бог с вами, берите их себе”.
“Нет, вы не хотите, как я вижу, продать”, сказал Чичиков и взял в руки шляпу [однако ж, оборотившись, прибавил еще полтину].[Далее было:
“А вы не хотите купить. Право, будете жалеть”.
“Прощайте!” сказал Чичиков, подавая ему руку и уходя в переднюю.
“Право, будете пенять на себя! хотите: двадцать пять!”
“Нет”, сказал Чичиков: “Три рубли, больше ни ни. Я уже сказал раз и не хочу отступить от своего слова. Чтобы сделать, однако ж, последнее вам снисхождение, делаю надбавку по четверти, больше, хоть бы рад был, не могу”.]
“Позвольте, позвольте”, сказал Собакевич, взявши его за руку и ведя в гостиную: “Пожалуйте сюда, я вам что-то скажу”.
“Зачем же вам из пустого беспокоиться? Я уже вам <сказал?> мое последнее слово”.
“Позвольте, позвольте”, говорил Собакевич, не выпуская его руки и наступив ему на ногу, потому что Чичиков позабыл поберечься.
“Прошу прощения! Я, кажется, вас побеспокоил”, сказал Собакевич, заметивший свою неосторожность. “Пожалуйте, садитесь сюда”.[Далее было: Он показал ему на кресло. ] Здесь он усадил его на кресло с некоторою даже [даже с некоторою] ловкостью, как такой медведь, который уже побывал в искусных руках цыгана.
“Право, я напрасно только время трачу”, говорил Чичиков. “Мне нужно спешить”.
“Посидите одну минуточку”, говорил Собакевич: “я вам сейчас скажу одно приятное для вас слово”. Тут он приблизился к нему ближе и начал говорить так тихо, как будто по секрету: “Для вас по 20 рублей! Ей богу, из приязни. Пусть хоть сам потерплю, да вам, по крайней мере, докажу мое почтение”.
“Два с полтиною!” сказал Чичиков. [Вместо “Два ~ Чичиков”: “Право, не могу. По три с четвертью [возьму] если хотите, возьму”.[
“По двадцати”, сказал Собакевич.
“Не могу”.[Вместо “Не могу”:
“По три с [четвертью] полтиною”, сказал Чичиков.
“Так не даете по двадцати?”
“Не могу, ей богу, не могу!”]
Собакевич замолчал. Чичиков тоже замолчал. Минуты две[Целые две минуты] длилось молчание. Багратион с орлиным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку. [Далее было: и, как казалось, терялся в догадках насчет этого в первый раз случившегося казуса]
“Какая ж будет ваша последняя цена?” сказал наконец Собакевич.
“Два с полтиною”.[Вместо “Два с полтиною”: “Цена моя известна вам: по три с четвертью”.]
