со всех работы? Однокурсницы не сильно загорелись, да ещё и сессия приближается… Одной всё точно не успеть.
Может, Юлька так себя только напоказ повела, а если поговорить наедине — согласится? Наверное, она уже купила себе вафли в буфете и идёт обратно — так почему бы её и не встретить?
До следующей пары оставался ещё час с лишним. Мира накинула на голые плечи палантин, в котором всегда было уютнее, и направилась к выходу из аудитории. Хлопнула старой деревянной дверью, а потом вдруг опомнилась — пара же всё-таки — и осторожно, стараясь не сильно скрипеть паркетом, пошла в ту сторону, откуда должны были прийти остальные.
Преодолев одно крыло, она услышала, как впереди смеются одногруппницы — возвращаются из буфета. Так что можно было притормозить на повороте, а заодно поковырять носом туфли и без того разбитый паркет. Его на гумфаке не меняли уже со времён Союза, и выпускники, забегавшие в корпус по праздникам, с ностальгией хихикали о том, что главная черта факультета — постоянство.
Очнувшись от размышлений, Мира подняла глаза и увидела перед собой Юльку, что-то жующую. Ещё секунда, и они двинулись обратно в аудиторию.
— Я вот всё думаю, что теперь с выставкой, — начала Мира, избегая смотреть Юльке прямо в глаза. — Не успею ведь одна собрать со всех работы даже к восемнадцатому. А надо бы ещё на несколько дней раньше… Целостное творческое высказывание, понимаешь ли.
Юлька помолчала.
— Не факт, что я в эти две недели буду появляться в универе… Мир, мне бы свою успеть сдать, не то что с других собрать. Танцы. Да и ты же знаешь, каково мне вообще рисовать…
— По себе знаю.
Юлька приостановилась, на секунду чуть отстав:
— Прости.
Мира дала ей себя догнать, поправила палантин и обхватила плечи руками. Давить и спорить не было никакого смысла. Нужно было искать другие варианты, причём среди тех, кто по крайней мере не поднимет лишнего шума. Может, те, кого сегодня ещё не было, окажутся посговорчивее. Или кто-нибудь из полуавтоматчиков, загруженных чуть меньше, — Пономарёва, там, или Ионова. Сейчас все соберутся — и точно ясно станет.
А сейчас нужно просто дойти до своего места, сесть и выбросить это всё из головы. Чем больше тревожишься, бьёшься, силишься сделать лучше, тем сильнее всё, как назло, ускользает из рук.
* * *
Пара по искусству Древней Руси ползла по-досадному медленно — выбросить из головы мысли о выставке не получалось. Да ещё и через полчаса после начала пары в аудиторию прошмыгнула та, кто никогда не создавала шума, если к ней обращались с просьбами.
Мира даже не удивилась тому, что сразу не подумала о Таше — настолько она всегда была незаметной. Таша никогда не опаздывала — а сегодня, казалось, опоздала не просто так. Мира только и ждала момента, когда кончится пара и можно будет к ней подойти. Конечно, просить её собирать работы у других было глупо — наверняка многие даже имя её помнили плохо, — и Мире предстояло заниматься этим самой. Но ведь всегда есть и другая работа. Должна же Таша хотя бы понять… Должна же?
Мире тоже порой хотелось закрыться в себе и внутрь никого не пускать, но долго она так не выдерживала. Слишком велик был интерес к тем, кто вертелся вокруг неё, — хоть и страшно было натолкнуться на неприятие. Таша выглядела хотя бы человеком безопасным: в конце концов, у неё не вырвалось ещё ни одного глупого смешка, когда…
Когда все смеялись, она молчала и делала вид, что ничего не происходит. Когда все возмущались, или ликовали, или интересовались чем-то и задавали вопросы, её это будто не волновало. Если морской штиль воплотился бы в человеке — это, как казалось Мире, точно была бы Таша. Сейчас одно лишь это искупало её замкнутость, которая обычно мешала другим выйти с ней на контакт.
Конечно, она могла и тут сделать вид, что ничего не происходит. Тем более что они с Мирой особо и не общались. Вспомнив о своей привычке не замечать Ташу, когда это не несло в себе никакой выгоды, Мира почувствовала, как внутри всё сжалось. Какой же эгоизм. И теперь ты хочешь, чтобы помогли тебе.
Но что делать, если нет другого выхода? Можно, конечно, пойти обратно к Гершель — или даже не выдержать и написать ей… о том, что Мира не справится.
Тут Гершель, наверное, вспомнила бы что-нибудь о том, как она сама курировала выставку пятнадцать лет назад и чего боялась. Ей и теперь было тяжело держать дисциплину в аудитории — слишком тихим и тусклым казался её голос, слишком плавно она интонировала. Искусствоведы первого курса жили, дышали, говорили совсем иначе и заглушали Гершель, отчего её не было слышно из-за кафедры и она вынуждена была подходить ближе.
Мира в ответ на её просьбу хотя бы попытаться сперва замотала бы головой, а потом надтреснутым голосом сказала бы:
— Мне никто не хочет помогать.
И это было единственное, что она может сказать Таше после пары по Древней Руси, если ничего нового не придумает. Звучало бы как-то неубедительно.
Нужно подготовиться и придумать план. Такой, чтобы было понятно: она знает, что делает, и ни капельки не боится. Там будут видны все этапы и все сроки, ясно будет, кто за что отвечает, и Ташина роль покажется ей посильной. А может, на такой план со временем придёт и ещё кто-нибудь?
* * *
Она не согласилась даже продумать экспозицию. Для этого совсем не нужно было ни с кем общаться — Мира собрала бы все работы, и Таше осталось бы составить из них то самое целостное высказывание. Ну, может, помочь ещё с монтажом…
Но она не согласилась — и добавила, что занята делами в собачьем приюте «Омега». Да, она рассказывала о нём ещё тогда, когда все знакомились в прошлом сентябре. Пригласила всех хотя бы в один выходной, убрать за хвостиками. Но никто так и не пришёл, и Мира тоже.
Таша снесла это безропотно, и в её графике, похоже, ничего не изменилось. Она всё с тем же равнодушием к цветовым
