даже без пробок часа полтора, а они с Лёхой договорились встретиться перед четвёртой парой.
Дорога ничуть не изменилась за десять лет, какой уж тут асфальт. Соседи давно уже ушли на работу, а вот Кузьмин на месте, только уже не в «Оке», а так, непонятно чего.
— Доброе утро, Тёма. Баб Оля ещё не вышла?
— Здрасьте, — бросил Артём и постарался ускориться, чтобы не заводить беседу.
На остановке столпилась уже большая очередь на маршрутку. Та, пыхая газами, подъехала почти сразу после того, как он встал в хвост. Полтора часа тычков в бока, невыносимых запахов и поедания чужих волос — и мы в центре.
«Эта, как её там. Ну которая вчера, с Белкиной. Маша? Ира?..
Мира.
Как будто спросил кто-то: чего тебе надо — чисто для души? А её имя ответило. И добавило потом: это я тебе обещаю».
Но в тот день было не так. Она отошла чуть в сторону от фонтана и стояла, обхватив себя руками. Губы скривились, а взгляд пролетал куда-то сквозь тех, кто шёл в её сторону по дорожке из глубины сквера.
За её спиной взорвался смех, и Артём остановился. Это была Белкина с её свитой.
Губы Миры скривились ещё сильнее, а ресницы захлопали. Внутри у Артёма больно шевельнулось что-то знакомое, и он как будто потрогал пальцами невидимое стекло между ней и собой.
— Сядь.
Она так и продолжала стоять, только слёзы уже лились из бледно-серых глаз.
— Сядь, я тебе говорю. — Он взял её за предплечье и подтащил к лавочке. — У тебя есть мои десять минут.
7
— Коллеги… попрошу внимания, — Гершель, преподаватель по выставочной деятельности, постучала ладонью по столу, с пустым ожиданием глядя в конец аудитории, где уже никто не сидел.
Стало немного тише, но гул всё никак не утихал. Мира, сидевшая на первой парте прямо перед кафедрой, стиснула зубы и ждала, пока однокурсницы замолчат и пара действительно начнётся. Сороковую аудиторию заполнила неловкая пауза — и тут же прервалась тем, что преподавательница кашлянула.
— Пять минут для решения организационного вопроса, и вы пойдёте радоваться майскому солнышку, — продолжила Гершель. — Целых полгода мы с вами говорили о выставочной деятельности, а теперь настала пора перейти к практике.
Голоса однокурсниц стихли окончательно.
— Восемнадцатого нас ждёт Международный день музеев и, как вы наверняка уже знаете, выставка студенческих работ. На факультете сложилась добрая традиция: для вас, наших первокурсников-искусствоведов, эта выставка означает первую возможность быть увиденными и услышанными… если вы, конечно, этого не сделали где-нибудь ещё.
Сзади кто-то спросил:
— А можно не рисовать?
— Ограничивать вас по формату я не вправе: рисуйте, пишите, лепите, шейте. Главное…
Гершель опять постучала ладонью по столу, чтобы не дать гулу аудитории вырасти.
— Вы посмотрите на себя со стороны в сравнении с коллегами, воспримете реакцию зрителей и осознаете результаты вашего творчества. А для того, чтобы ваш раздел выставки представлял собой целостное творческое высказывание… нужен куратор. Да, об этом позаботится куратор выставки от первого курса.
Мира мысленно отдалилась от аудитории, и голос Гершель стал звучать глухо. То, о чём она рассказывала, уже не имело значения: ну какой из Миры куратор? Кто-нибудь да выдвинется, чтобы перед всеми блеснуть, а она просто сдаст свою работу — и посмотрит на чужие. Первое и так беспокоило, потому что нужно было что-то выбирать и показывать, да и второе — это значило, что другие будут оценивать и её тоже. Тут с собой бы разобраться.
— Ну-у, у меня отчётное по танцам на носу, да ещё с сессией вместе, — протянула рядом Юлька, от чего Мира очнулась и поняла, что куратором быть ещё никто не вызвался.
— Коллеги, почему вы воспринимаете кураторство как повинность? Этот опыт даст вам…
Не успела Мира услышать то, что Гершель скажет дальше, как почувствовала, что её ударили по плечам.
— Осокина хочет!
По аудитории проползло хихиканье. Сзади сидела Рыжова, для которой такие выкрики были делом привычным. Гершель ненадолго забыла о шуме на задних партах и опустила голову, чтобы посмотреть на Миру, сидевшую
— Та-татьяна Максимовна… — Та перебирала в голове варианты отговорок и чувствовала, как несмотря ни на что в этом проваливается.
— Да, Мира? Ты хочешь быть куратором?
Мира мысленно пробежалась по лекциям о выставочной деятельности, а потом представила себе будущее. Вот она договаривается с волонтёрами. Вот они вместе составляют план, собирают работы и формируют экспозицию. А вот монтируют выставку — и потом работают на открытии и после него. Смешки, гул, хлопанья по плечам и другие забавы продолжаются, но она растёт и становится всё ближе к искусству — как ей и хотелось.
— Да, — сказала Мира, сглотнув ком в горле. — Я буду.
* * *
Теперь, когда всё было ясно, однокурсницы скопом вывалились из аудитории и унеслись в столовую. Гершель, посмотрев немного в окно на толпящихся во внутреннем дворике студентов, стала собирать бумаги в сумку. Мира прятала взгляд и делала вид, что уже осталась одна. Она никак не могла дождаться минуты, когда это и вправду случится.
Наконец Гершель, глядя на то, как Мира запрокидывает голову вверх и шумно выдыхает, сказала:
— Найдите себе пару хороших помощников, и дело пойдёт как по маслу.
Внутри всё заклокотало, но Мира только и смогла сделать, что кивнуть.
— Ну или хотя бы одного помощника, — добавила Гершель так, что теперь в её голосе почудилась нотка понимания. — Тогда всё тоже решаемо. Не думаю, что за пятнадцать лет на факультете значимо что-то изменилось с тех пор… как я сама курировала выставку на первом курсе.
То, что клокотало внутри, вдруг куда-то рухнуло, и теперь Мире оставалось лишь несколько секунд смотреть вслед преподавательнице, которая, попрощавшись, ушла. В аудитории настала долгожданная тишина, но мысли в голове никак не хотели замолкнуть.
Ну и что ей теперь со всем этим делать? Как собрать
