занесу, он болеет». Щелк по рукам. Куда лезешь? Все как доктор прописал.
Классы мы обошли быстро, потому что на улице был мороз, а в школе свирепствовал грипп – не так уж много было народу. В коричневых банках осталось немало ценного лекарственного сырья. Мы заслужили свой приз и съели аж по четыре штуки каждого сорта. Подождали пятнадцать минут. Ничего не случилось. Съели еще по две.
Потом была перемена, и к нам подошел Фарид.
– Везуха вам.
– Везуха.
– Дай штуки три.
– Да иди-ка ты.
– Да ладно!
– Вот тебе две. Вали.
Фарид не обиделся.
– А чего сами не едите?
– Вредно много.
– Ниче не вредно. Я маленький две банки сожрал, и хоть бы что.
– Не ври-ка.
– Слово пацана. Фигня все это. Не помер же.
Мы посмотрели на Фарида. Высокий, смуглый, похожий на безумного цыгана, он и впрямь мог выкинуть такое. Хотя чего ему будет? Такой всю аптечку съест и не икнет. Фарид убежал наверх. Мы остались со своими банками. В наши души закрались сомнения. Мы съели еще по штуке антиструмина и ревита.
– Это не антибиотик, – сказала подружка.
– И что?
– Антибиотики могут убить. Остальное – нет.
– Яд – тоже не антибиотик.
– Это же не яд.
Умозаключение звучало логично. Мы съели еще по две. Потом почитали геометрию, заскучали и съели еще несколько. Ничего не случилось. Медсестра не торопилась за своими склянками.
– Фарид говорит – съел две банки.
– Врет, поди.
– Вообще-то он никогда не врет. Сколько в одной?
– Сто штук.
– Значит – двести. И не умер.
Мы посчитали таблетки – их тоже осталось штук по сто в каждой банке. Мы решили не рисковать, потому что Фарид вряд ли имел в виду антиструмин. А вот ревита съели штук по тридцать. Не знаю почему. Так захотелось. Просто было интересно.
К вечеру зачесались пальцы, шея и подмышки. И все. Я уверилась, что нас запугивали зря.
В три ночи я уже так не думала.
Бабушка вязала. Я отвернулась к стене. Пусть думает, что сплю. Наверное, мою подругу увезли в больницу. Наверное, спасли. Никогда больше!
Звонок. Мама пришла на обед? Нет, не мама. Услышав знакомый голос, я проглотила подступившие слезы…
– Здравствуйте… Я вот уроки принесла… А можно? Спит, да?
Можно, конечно, можно! Не забыла. Пришла. Живая!
Голова весит двадцать килограмм и размером с хорошую тыкву. Она не может больше держаться на шее, она клонится вниз – тяжелая, горячая, гудящая. Я утыкаюсь лбом в учебник. Это невозможно.
Пять уроков. Сдача нормативов по лыжам. Бегом домой. Уроки… нет, врать не буду, уроки кое-как и кое-какие. Главное – геометрия. Сегодня в четыре вечера – зачет по геометрии. С ужасом смотрю на часы. Пора.
Потому что кое-кому пришло в голову выносить все зачеты на время после уроков, чтоб не загромождать опросами учебный процесс! «Меня в семье из-за вас не видят! В школе до ночи с вами сижу. А у меня, между прочим, тоже дети!». Ага, мы же еще и виноваты, красота просто!
Зимние сумерки чернильно-синие, прозрачные и хрустящие. На свежем воздухе головная боль проходит. Понятно, что ненадолго. Как только я окажусь в теплом душном кабинете среди гудения голосов и однообразных ответов, она вернется – я точно это знаю. В висках мучительно заломит, лоб нальется горячим. И я перестану соображать.
В прямоугольниках окон – теплый свет. Счастливые люди! Хочешь – сиди у телевизора, хочешь – чай пей, хочешь – в потолок плюй. А я иду на геометрию. Морозец щиплет за нос, коленки становятся стеклянными, на ресницах оседает иней. На холоде сразу хочется есть. В кармане позвякивает мелочь, хлебный магазин обволакивает теплом, кекс в руках вкусно крошится, изюм похож на засахаренных жучков. Скорее, опаздывать нельзя.
И вот мы сидим в тепле, окна зашторены, желтый свет ярок, учебники закрыты. Мы разделены, снабжены методичками и карточками, мы должны пройти уровни, должны заслужить звездочки и плюсики, и – господи! – чего только еще не должны сделать!
Площадь трапеции равна произведению полусуммы оснований на ее высоту.
Ага. Полусуммы на ее высоту… полусумма… соображаю с трудом. На этот раз пронесло. Мигрень не вернулась. Прошло два часа, сделано уже две попытки пересдачи, а голова, как ни странно, еще не стала раскаленной тыквой.
Доказательство. Рассмотрим трапецию ABCD…
Я пытаюсь понять. Трапеция похожа на палатку с подпорками. Какая мне от нее польза?
– Нет. Вернись на место. Внимательно читай, ты не поняла.
Да черт! Трапеция ABCD… ага… рисунок. Что-то должно тут быть… Наконец, до меня доходит. Эти подпорки… это же прямоугольник и два треугольника! А ну-ка… Где-то такое уже было, помнится…
Четвертая попытка.
– Так как отрезок DH равен… (быстро пишу на доске, мел срывается и крошится)… таким образом (быстрее-быстрее, пока не забыла)… теорема доказана (уф!).
Отпустите меня, а. Я хочу домой.
– Хорошо, будем считать, что сдала. Теперь задачи.
Веер карточек.
Через вершину А проведите две прямые так, чтобы они…
Докажите, что площадь ромба равна половине его…
В выпуклом четырехугольнике диагонали взаимно перпендикулярны. Докажите, что площадь…
Докажите, что отношение периметров подобных треугольников равно…
Через вершину левого полушария мозга провели перпендикуляр. Докажите, что шизофрения наступит в четверг после захода солнца…
– Каких треугольников?
Подруга нехотя отрывается от тетради. В глазах тоска.
– Подобных, дура. Страница семьдесят.
– Спасибочки.
Я ложусь головой на парту и пальцем оттопыриваю креповую занавеску. За окном густая тьма. Жара и гудение усыпляют. Сколько мы уже сидим в этом душном царстве? Два часа? Три? Сутки? А может, вся жизнь прошла здесь, и больше ничего нет, и только ромбы и подобные треугольники топорщатся враждебным забором, криво ухмыляются биссектрисами, сплевывают, как семечковую шелуху, круглые обозначения углов? Может, нет и не было свежего холода и искристого снега? Только занавески цвета беж и раскаленные калориферы?
Допустим, искомый треугольник ABC построен…
Допустим! Конечно, построен, вот же он! Долго пытаюсь въехать в хитросплетение отношений катетов и гипотенуз. Кто это придумал вообще?
– Я решила.
– Так… Вот здесь недоработочка, – сладкий-сладкий голос. – Да. Иди оформи аккуратно.
Да как так?!
Я отворачиваюсь от учительского стола, закатываю глаза к потолку и поэтому не сразу вижу толпу людей в проеме двери. Впереди мой папа. По бокам от него, как гвардейцы гренадерского полка, – две очень толстые и большие чужие мамы. За ними – еще человек пять родителей.
– Десять. Часов. Вечера, – раздельно произносит мой отец.
Лично я пугаюсь, когда он начинает так говорить.
– Да что вообще
