было, конечно, не в кабинете. Может, я просто дозрела. Может, сменилась атмосфера. А скорее всего, дело было в новой учительнице.
Она была похожа на бурую медведицу – большая, плотная, краснощекая, с лихими темными кудрями, с тяжелым взглядом глубоко посаженных глаз. Говорила громко, басовито и быстро – как будто вместе с человеческими словами в груди намечалось опасное звериное рычание.
С такой не забалуешь – от звонка до звонка мы повисали в состоянии хорошего стресса, приправленного страхом. Могла рявкнуть. Могла так хлопнуть журналом по столу, что нас подбрасывало. Но могла и посмеяться, и подбодрить. По-хорошему так. От души. Ради этих моментов стоило приходить.
Где-то в конце осени я заподозрила, что геометрия не так уж плоха. Дальше больше – начала понимать. И в один прекрасный день что-то щелкнуло в голове, и до меня вдруг дошло, что это красиво, что вот он – закон гармонии. Оказывается, все это можно представить у себя в голове и потом решить. Словом, я воспряла. Не сказать, чтобы это принесло скорые и вкусные плоды. Они вообще не созрели – меня так и не озарило. Зато я перестала испытывать отвращение к математике, а это было уже кое-что.
Но случилось это не на геометрии, а на уроке труда.
Это были уроки… Нет, это был душевный санаторий. Там никогда не вызывали к доске, не ругали, не требовали дневник и даже не повышали голос. Что-то не получается – терпеливо помогут, получается лучше других – просто бери другое задание и радуйся. Уроки, пахнущие новой шерстью и хрустящим ситцем, ванильным печеньем и рыхлым сметанником, портняжным мелком и прорезиненным сантиметром; уроки, полные стрекота машинок, аккуратных стежков и хруста кальки…
Распластавшись на закроечном столе, я переделывала чертеж выкройки на свой мелкий рост. Работа была кропотливая – правильно перенести все четыре вытачки. Вдруг сзади пахнуло холодом, и на плечо тяжело легла рука. Я обернулась и увидела ее – в черной шубе и каракулевой кубанке поверх жестких кудрей. Шапка и шуба были обсыпаны водяными бусинками – она пришла с метели, и теперь снежинки растаяли. Настоящая Медведица.
– Пошли. По поводу контрольной работы.
И я поняла – это все. Так и знала. Нечего было и стараться.
Брошены на стол булавки. Мелок скатился и упал. Я потащилась к выходу из кабинета. Медведица дышала сзади духом талого снега и мокрого мутона.
– Уже полдороги прошла, – басила она, и низкие нотки терялись на границе инфразвука. – Потом думаю – не-ет, надо вернуться. Вот.
Она протянула двойной листок. Моя контрольная работа за полугодие. Руки у меня дрожали. Разворот.
Пять. Пять!
– Специально вернулась, хотела похвалить. Очень хорошая работа, постаралась. Есть, конечно, неровности, потом подойдешь, обсудим, но… молодец. Молодец, говорю! Эй, мадмуазель, выходите из транса!
В горле застыл комок. Из транса я вышла не скоро. А она развернулась и пошла – в злой декабрь, в колючую метель.
Она вернулась в школу из-за меня. Просто для того, чтобы порадовать.
Люди не делятся на добрых и злых, на плохих и хороших. Не делятся они и на красивых и некрасивых, на глупых и добрых. Все качества субъективны и относительны – невозможно провести грань. Все так просто, но мало кто об этом думает. Многие будто всю жизнь живут в сказке, где лиса – хитрая, а волк – злой.
И этого не понимают дети! Они еще дикие, в них не до конца подавилось первобытное животное чувство, помогающее выживать в самых невообразимых условиях.
Они живут в человеческой стае. Они детеныши. Они должны завоевать и занять свое место. Потом, много позже, если повезет, они смогут идти спокойным шагом, поглядывать по сторонам, взвешивать поступки и покупать блага. Но это потом. А пока… они зверьки. В ком-то животного больше, в ком-то меньше. Идет борьба за существование – острые зубки, сжатые кулаки, колкие слова. Устоишь ли царем горы? Успеешь ли укусить первым? Хватит ли ума объединиться, чтобы стать сильнее? Или быть тебе вечным омегой, подпоркой для стены и товарищем плинтуса? Все мы были зверьками.
В стае самым мелким и слабым зверьком был Айратик – мелкорослый, тонкокостный, с нежным маленьким личиком, тонкой рыжеватой челкой под линейку и коричневыми веснушками. Айратик был омегой. Он был парией. Он проигрывал еще и в том, что его поведение – набор искренних и естественных человеческих реакций – было неприемлемым в стае, нарушало ее законы. В стае можно быть слабым, но нельзя казаться слабым. Никогда. Айратик не хотел этого понимать. Он был не очень умный – обижался, кричал на всех высоким голосом, а потом плакал. Его личико сморщивалось, он закрывался руками и ложился головой на парту.
Мне было его жаль. Жаль – и все. Подойти и утешить я не просто не догадывалась. Я не знала, что так делается. У нас никто никого не жалел. Айратик тихо вздрагивал и визгливо отбивался, а вокруг уже гоготали молодые, более успешные самцы, генотип которых вовремя выстрелил высоким ростом, огрубевшим голосом и бурым пушком над верхней губой. Они не были злы по сути. Но в тот момент были воплощенным злом.
Однажды над Айратиком подшутили – налили сзади на пиджак розовый лак для ногтей. На следующий день он пришел в свитере.
– Так. А это что за вид? – классная с утра пораньше обходила наши ряды. Я судорожно доплетала косу и прицепляла на рукав красную дежурную повязку. – На сельскую дискотеку собрался?
Айратик молчал. Молчали все.
– Ты, ты и ты. Привести себя в порядок. Кто разрешил распущенные волосы? Тебе подстричься. Костюм погладь. Айрат, свитер снять.
И доходяга Айратик шесть уроков сидел в тонкой рубашке на последней парте, на первом от окна ряду. На улице стояли морозы. В школе было чертовски холодно.
В другой раз у Айратика пропал портфель. Он потерянно озирался и робко спрашивал у всех: «Ты не брал? Ты не видел?» Все пожимали плечами с каменными лицами. Айратик был в панике, звонок на математику уже прозвенел.
– А ты что, в гости пришел? Где тетрадь? Дневник? Что-о?! Кто взял портфель? Вот видишь – никто не брал. Конечно, иди ищи. За вещами смотреть надо. Итак, открыли тетради…
И Айратик плелся в коридор. Его не было до конца урока, и он, конечно, огреб по полной. А портфель был в женском туалете. Робкий Айратик не посмел туда зайти и попросить кого-то тоже не смог.
Однажды Айратику надели спортивные штаны на
