вздыхает и швыряет окурок в урну.
— Да знаю я. Кому вы рассказываете…
— Вот я и удивляюсь вопросам. Взрослая же девочка.
— Да просто как-то… Тошно.
— Юбилей, — пожимает плечами Зарина, как будто это слово всё объясняет. — Пошли в буфет, кофе попьём.
Но Сашка отказывается. Какой там кофе, и так давление шарашит наверняка. И потом, она будет кофеи распивать, пока сокровище на сцене пашет? Зарина уходит за кулисы, переодеваться, наводить марафет и общаться со старыми знакомыми из артистической тусовки. А Сашка, у которой никаких знакомых, кроме Рената, в этой тусовке нет, возвращается в зал. И очень невовремя. Потому что слышит то, чего предпочла бы не слышать никогда.
Репетируют идиотски-безобидный номер. Приятный дядька, которого Сашка помнит композитором, скачет по сцене и поёт что-то забавное про то, что ему не достался билет на концерт. Всеволод Алексеевич подпевает в двух местах, как бы отвечая, мол, не переживай, будет тебе билет. Ничего выдающегося, но и ничего трагичного. Сашка фонограмму уже слышала, и дядьку видела, как раз в студии была с Тумановым, когда номер записывали. Она спокойно идёт на своё место, листая ленту в телефоне — интересно же посмотреть, как в соцсетях Туманова поздравили, и какие газеты о нём написали. Тем временем номер заканчивается, приятный дядька подпрыгивает на финальном аккорде, а Всеволод Алексеевич выдаёт заранее вписанную в сценарий фразу:
— Не расстраивайся, Слава. Вот тебе билет на мой следующий, столетний юбилей!
В руках у него муляж огромного билета, на котором написано «Всеволоду Туманову 100 лет». Муляж заранее готовили, как и ещё кучу всякого концертного реквизита, в мастерских какого-то театра заказывали, кучу денег отвалили.
— Вот тебе билет на мой столетний юбилей, который, к сожалению, не состоится, — добавляет Туманов уже голосом настоящим.
Сашка застывает в проходе. Поднимает голову, забыв про телефон. А Туманов как ни в чём не бывало уже шагает к качелям, дожидаться следующего номера. Нормально у него всё… Дяденька композитор сделал вид, что не заметил ремарки. Балет шумно уходит со сцены, топая, как табун лошадей.
— Вы так на концерте скажите. Прямо в камеру, — шипит Сашка, понимая, что он её не услышит. — Чтоб у всех было такое же «праздничное» настроение, как у нас.
Репетиция заканчивается в пять. И Туманов уходит не в гримёрку отдыхать, а в вестибюль служебного входа, общаться с набежавшими журналистами. Сашка, конечно, его сопровождает, и слышит там ещё одну замечательную ремарку. В ответ на вопрос журналиста о приметах, в которые верит юбиляр, он сообщает, что любит загадывать на шаги. «Вот если отсюда до двери дойду за пять шагов, значит, сегодняшний вечер выдержу», — охотно делится Всеволод Алексеевич.
«А если не выдержу, то брошу концерт на середине, скажу: «А дальше как хотите», и уеду домой?», — мысленно уточняет Сашка.
Как же задолбало всё, господи. Как будто его заставлял кто-то. Жили же спокойно, гуляли по набережной, ели каштаны и грелись на солнышке. Нет, ты сам захотел юбилейный концерт. Сам согласился. А теперь героически преодолеваешь собственноручно созданные трудности.
В последний час перед концертом Сашке уже некогда рефлексировать. Потому что она наконец-то нужна: заваривает для сокровища чай, почти насильно впихивает яблоко и половинку банана, угрожая гипогликемией прямо на сцене, помогает одеться. Зарина Аркадьевна тут же, и без её едких замечаний Сашке пришлось бы гораздо сложнее. Ну и запонки она застёгивать не умеет, а у мадам Тумановой это отлично получилось.
— Всё, дамы, последние пятнадцать минут я должен побыть один, — вдруг заявляет уже одетый и накрашенный юбиляр.
Сашка удивлённо смотрит на Зарину. Их выставляют из гримёрки, что ли? Что-то новенькое. Перед обычными концертами ничего подобного не случалось. Но Зарина спокойно кивает и берёт Сашку под локоть.
— Пошли в зал. Мы тут больше не нужны, только мешать будем.
Вот за это она его сцену и ненавидит. За то, что «больше не нужны». Но идёт, куда деваться. Зрительный зал уже выглядит совершенно иначе: он ярко освещён и наполнен галдящим народом. После тишины и полумрака, к которым Сашка успела привыкнуть за день, это раздражает. Ещё больше раздражают первые ряды: стоит им с Зариной появиться, все взгляды приглашённых устремляются на них. И Сашка понимает, какую интересную картинку они представляют сейчас. Законная жена и «тётя доктор». Высокая, надменная Зарина Аркадьевна в переливающемся тёмно-зелёном платье, с распущенными волосами и яркими стрелками на глазах, и Сашка, не доходящая ей до плеча, в чёрной рубашке и чёрных же брюках, без макияжа и с мрачным взглядом. Идут к своим местам вместе, как могли бы идти лучшие подруги, пришедшие приятно провести вечер.
— Сделай морду кирпичом, — тихо советует Зарина, не меняясь в лице.
— Это моё обычное выражение, — хмыкает Сашка.
Кто-то с Зариной здоровается, кто-то норовит остановить, дабы пообщаться. Но она только отмахивается, мол, всё потом, всё после концерта. «Да-да, так рада вас видеть, чудесное платье», «А ты, Эллочка, совсем не постарела», «Аллуся, не ожидала тебя увидеть», «Да, я в полном порядке». Угу, с подтекстом «не дождётесь». Не хватает только «Королева в восхищении». Всё-таки умница Зарина, Сашке до неё ещё расти и расти.
Они садятся на свои места, рядом друг с другом, ровно в тот момент, когда гаснет свет. Зарина точно рассчитала время, чтобы ни одной лишней секунды не провести в окружении «бомонда». Концерт начинается.
* * *
Он справился. Это было единственное, что Сашку волновало. Потому что воспринимать концерт как эстрадное представление после месяца репетиций, после генерального прогона, после всех его и своих переживаний Сашка уже просто не могла. Тупо следила, чтобы дети встали левее, «арабески» не запутались в своих трёх куплетах, а Марина Степановна не прощёлкала вступление в «Вечной любви». Следила за Тумановым, надеясь вовремя увидеть признаки надвигающейся катастрофы и понимая, что ничего не сможет сделать, если всё-таки увидит. По крайней мере, он не забывал пить, а на столике у него стоял сладкий чай, Сашка с Ренатом заранее позаботились. Слова почти не забывал, в песнях не путался, и чем дальше, тем больше расслаблялся и явно входил во вкус. Месяц сжимавшаяся пружина постепенно разжималась, и в последние полчаса даже немножко верилось, что всё как раньше. Что юбиляру в кайф и эта сцена, и этот концерт, и эта, чёрт бы её побрал, жизнь.
— Устал, — сказала Зарина, до этого не произносившая ни слова, перед последней песней.
Сашка молча кивнула. Она тоже заметила. Но «устал» только сейчас, когда часы показывали половину одиннадцатого ночи… С учётом всех обстоятельств, бессонной ночи,
