- Что же тут такого? Мертвая птица. Ничего не поделаешь. Пойдем! Зачем рассматривать?
Да, голубь был действительно мертв. Уже давно. С самого начала...
Я следовала за моим ангелом, не обращая никакого внимания на то, вдоль каких улиц лежит наш путь, куда мы поворачиваем и где пересекаем проезжую часть. Дождь больно хлестал нам в лицо, заставляя еще непривыкшего к такой непогоде Андреаса морщиться и прятать лицо в воротник куртки.
- Почему ты не сделаешь так, чтобы дождь прекратился? - спросила я.
- Что? - не понял он.
- Ты ведь можешь все, - объяснила я. - Вот и останови дождь, чего тебе стоит?
Он рассмеялся:
- Зачем же мне растрачивать свои магические силы по таким пустякам? Я лучше приберегу их на что-нибудь более важное.
Мы вышли к трамвайной остановке. Через некоторое время прозрачный, как аквариум, и пустой, как замок с привидениями, трамвай подобрал нас и, плавно покачиваясь на рельсах, поплыл вперед, подобно убаюкиваемому волнами кораблю. Поймав на себе внимательный взгляд Андреаса, который, казалось, тщательно изучал меня теперь, воспользовавшись ярким освещением в вагоне, я снова попыталась ему все объяснить:
- Понимаешь... понимаешь...
- Понимаю, конечно, понимаю, - сказал он серьезно, хотя мне так и не удалось закончить мою фразу.
Но ведь ангелы умеют читать мысли - это известно.
Мы покинули трамвай в какой-то незнакомой мне части города. Вокруг было удивительно тихо, лишь в редких окнах до сих пор горел свет. Андреас подвел меня к подъезду одного из домов, который я сначала приняла просто за серую стену, еле-еле обозначавшуюся своими бледными очертаниями на фоне черного неба. Он открыл ключом дверь, ведущую в парадное и впустил меня внутрь, шепотом попросив идти по лестнице как можно тише, чтобы не разбудить соседей. Мы поднялись наверх и зашли наконец в его квартиру. Она оказалась совсем небольшой: крошечный квадратный коридорчик вел в единственную комнату, хоть и довольно просторную, но вмещавшую в себя еще и уголок с кухней, отгороженный длинной деревянной стойкой. Впрочем, комната казалась просторной, вероятно, только оттого, что в ней не было почти никакой мебели - кровать и массивная стереосистема занимали бОльшую часть площади, не относившейся к кухне. В углу возвышалось несколько стопок компакт-дисков.
Андреас усадил меня на кровать, так как больше присесть здесь было некуда. Сам он пошел к плите готовить мне горячий какао. Я осмотрелась вокруг: на стене у изголовья кровати висел цветной плакат, извещавший об одном из выступлений хора, в котором пел Андреас. Для оформления плаката был использован рисунок, взятый, по всей видимости, из какого-то старинного нотного сборника и изображавший на удивление похожих друг на друга ангелов, сложивших перед собой руки для молитвы и раскрывших рты, чтобы излить из своих нежных уст прекрасную и набожную мелодию. Под картинкой стояла красиво выписанная готическими буквами строка из мессы, видимо, предусмотренной к исполнению на рекламируемом концерте: "Sanctus Dominus Deus Sabaoth! Pleni sunt coeli et terrae majestatis gloriae tuae" 4
Андреас вернулся из кухни с чашкой какао и, вложив ее мне в руки, устроился на противоположном конце комнаты, облокотившись о широкий подоконник. Я молча пила, стараясь сдержать снова нахлынувшее на меня желание заплакать. Однако вскоре слезы, вырвавшиеся наружу против моей воли, начали капать прямо в чашку, которую я держала перед собой.
- Ну что опять случилось? - спросил Андреас таким ангельски-мягким тоном, что я заплакала еще больше.
- Пожалуйста, - проговорила я, умоляюще подняв на него глаза, - не отказывай мне...
Андреас приблизился к кровати, забрал у меня чашку, поставил ее на пол и сел рядом со мной.
- Кто же тебе отказывает? - сказал он тихо, погладив мои еще мокрые от дождя волосы.
Он наклонился надо мной, и я не могу в точности сказать, что произошло в следующую секунду, так как принятое в таких случаях слово "поцелуй" подходит в применении к Андреасу не больше, чем термины традиционной физики к описанию теории относительности. Смертельно опасен и в то же время слаще всех сладостей мира был тот яд, который он вкладывал мне в рот на кончике своего языка! Но эта первая процедура показалась ему недостаточной: придерживая пальцами мои губы таким образом, что я при всем желании не могла бы их сомкнуть, он снова - теперь уже почти с какой-то жестокостью накинулся на мой рот. Оторвавшись от меня, мой ангел испустил стон нетерпения и начал поспешно расстегивать на мне одежду. Я помогала ему из страха, что он может усомниться в моей покорности. Когда я оказалась перед ним совершенно голой, он, весь дрожа от предвкушения, развернул меня лицом к поющим ангелам на плакате и тоже начал сбрасывать с себя одежду: пиджак, брюки, рубашка - все пролетело над моей головой в отдаленный угол комнаты. Я не решилась оглянуться и потому так и не увидела его перед тем, как он со всей силы ворвался в меня. Ах, как это было больно! Я и не думала, что ангелы могут причинять такую боль! Впрочем, нет - когда я в первый раз увидела его лицо, было еще намного больнее: словно бритва проехалась тогда по сердцу, слишком слабому, чтобы без потерь устоять перед этой безупречной красотой. Так что если по моим щекам потекли теперь слезы, то не от боли, а от счастья, что я могу так беспрекословно покоряться ему.
"Наконец-то, - думала я, - все в руках у моего ангела, а значит все будет хорошо..."
Он почти рычал, время от времени притягивая меня к себе за волосы, будто я и так уже не достаточно была в его власти.
- О! - воскликнул он, обжигая мой затылок своим горячим дыханием. - Это просто Небо!
"Да, это Небо!" - повторила я про себя, так как действительно никогда еще не чувствовала небесное блаженство так близко.
Когда мой ангел наконец снова повернул меня к себе, на его губах играла та самая, довольная и не обращенная ни к кому конкретно улыбка, с которой он подошел ко мне вчера после концерта. Все еще немного вздрагивая, Андреас нежно обнял меня и проговорил, едва сдерживая готовый сорваться с губ стон:
- Какое наслаждение!.. Я люблю тебя!
- Я тоже, - прошептала я.
- Не говори "тоже", - осуждающе покачал он головой. - Что это за признание? Скажи мне все полностью...
- Я люблю тебя, мой ангел...
- Вот так-то лучше, - и он начал закутывать мое тело в свои ласки, как в сладкую и прочную паутину, из которой не было никакой возможности спастись...
В ту ночь он еще раза два или три, развернув меня лицом к поющим ангелам на плакате, доказывал мне безграничность своей власти.
- Ты не устала? - спросил Андреас под утро.
Я отрицательно покачала головой:
- Разве это трудно?.. Только немного больно...
Всю следующую за этой ночью неделю я провела у Андреаса в квартире, не выходя даже в университет. Андреас спрятал мою одежду, чтобы я никуда не сбежала. Впрочем, у меня и так не было подобных намерений: сопротивляться ангелам - это ведь безумие и ни к чему хорошему привести не может! Другое дело послушание! Послушанием можно много чего добиться. И то абсолютное душевное спокойствие, которое я обрела, начиная с первой нашей с Андреасом недели, служило тому доказательством и полностью вознаграждало меня за мою безупречную покорность.
Те первые семь дней у него мало чем отличались друг от друга: когда Андреас уходил на работу, будь то в дневную, в вечернюю или ночную смену, я оставалась в постели, чтобы наконец поспать. Впрочем, проснувшись, я, как правило, тоже не покидала постели, так как ходить абсолютно голой по квартире было холодно и неуютно. Иногда, правда, завернувшись в одеяло, я выбиралась на балкон и смотрела на то, что происходит во дворе. Но там, как назло, ничего не происходило, даже дети почти никогда не играли, только какой-то старичок время от времени подстригал кустики.
Книг у Андреаса никаких не было, только нотные тетради, и если мне становилось скучно, я слушала один за другим принадлежавшие ему компакт-диски с записями духовной хоровой музыки. Мой неискушенный слух практически не мог отличить друг от друга все эти мессы и оратории, и мне казалось - из колонок доносится все время одна и та же мелодия. Но это было все-таки развлекательнее, чем ничего, и помогало мне как-то скоротать время до возвращения Андреаса.
Когда мой ангел наконец приходил домой, мы первым делом принимались за еду, уплетая еще неостывшие произведения кулинарного искусства, которые хозяин ресторана разрешил ему захватить с собой после рабочей смены. Правда, он приносил их не на фарфоровых тарелках и серебряном подносе, а в бумажных пакетах, что, в принципе, было, конечно, намного практичнее для транспортировки на дальние расстояния. Никогда прежде не пробовала я таких вкусных и экзотических блюд. Один раз мы даже ели вареных раков и рагу из страусиного мяса.
Как только с едой было покончено, Андреас залезал ко мне в постель, чтобы утолить свой аппетит тем блюдом, которое всегда было в его распоряжении. Трапеза длилась весь остаток дня или ночи, до тех пор, пока он в конце концов не засыпал. Что касается меня, то мне никак не удавалось сомкнуть глаз, когда Андреас лежал рядом со мной: ничуть не заботясь о покое моего ангела, я беспрерывно теребила его мягкие волосы, гладила постепенно покрывающиеся жесткой щетиной щеки, целовала нежную кожу за ушами. Он довольно быстро понял, что отмахиваться от меня бесполезно, и каким-то образом научился спать под моими беспрерывными ласками.
