садим в баночки из-под йогуртов. Стоит огород на окошке, глаз радует, а мы его потихоньку стрижём. Убираюсь у мужа в кабинете… А у него кабинет — самая маленькая комната в доме, под лестницей, как у Гарри Поттера. Окошко крохотное, но выходит на юг, а на подоконнике стоит пара баночек из-под йогуртов, а в них сантиметров десять лучок вытянулся. Ну я его срезала и в салат. Муж приехал на следующий день… Что было! Сказал, что мы вообще романтики не достойны, коль в любой зелени жратву видим! В прошлом году на его окошке опять стояли, правда, уже не две, а четыре банки с зеленушкой, а на них записка на четырех языках: «Это — нарциссы! НЕ ЖРАТЬ!» К Восьмому марта каждая получила по живому нарциссу. Правда, мелкие все равно норовили их сожрать. Так и тянули в рот.
Девчонки хохотали.
— А в этом году? — спросила Аня.
— В этом году луковицы уже лежат в холодильнике, правда, лилий. На картинке вроде как красивые, — ответила Света.
— Значит, Ник твой романтик! — подытожила Вилка и разлила настойку по стопкам. — Что, девочки? За романтиков? Пусть не переводятся!
Подруги дружно выпили, закусили. Света, уже достаточно выпившая, с грустью поглядывала на стопку, вертела ее в руках.
— Ну да, романтик. Я знаю, — проговорила она. — Вот только если бы не Лера, мы б не поженились, но я залетела и… Глухомаааань какая! Просто жуть! Вокруг ни друзей, ни знакомых, ни родных! Если бы не Лерка, я б не выдержала. Мне двадцать четыре. На руках ребенок, муж где-то. И так долго, очень долго…
— Да, тоска. Такая, что хоть вой, — вдруг пробормотала Лера.
— Нет, не согласна! — вдруг возразила Света. — Только две недели. Пока привыкала. А как привыкла, так даже интересно стало. Заказала книги из России. Я столько прочитала за тот первый год! Научилась шить, вязать, вышивала бисером картины. Их как-то увидела соседка, предложила выкупить. А мне что? Стала скупать в России (просто в разы дешевле) картины для вышивки крестиком, а вышивала бисером. Стала зарабатывать. С людьми общаться. А потом поняла своим умишком, пока ты сама — сама! — не изменишь свое отношение к жизни, все будет плохо! Можно, конечно, было плюнуть, уехать в Россию, кричать, закатывать скандалы, оторвать его от работы, которая в месяц приносила такой доход, что в России и за год не заработать...
— Ну это ты загнула! — встряла Вилка. — Зарплаты здесь высокие, но и налоги ого-го!
Света усмехнулась.
— Это да, но все же! Здесь и цены на продукты иные. Девочки, я переживала, что дети не будут знать родины, но к маме я езжу каждые каникулы: могу себе позволить. Так что… А потом Ник… Да ладно…
Она махнула рукой.
— Как говорила моя бабушка: «Сказала А, говори и Б»… Давайте, девочки! За нас! — проговорила Вилка и наполнила стопки. — Вот прелесть, а не настойка!
Света подняла на нее уже осоловелые глаза.
— А! Даже матери не говорила… Я знаю, что, если бы не Лерка, мы бы не поженились. Ник меня замуж не звал. В любви не признавался. Я сама за ним поехала, сама предложила жить… Но залетела случайно, Богом клянусь! Ему призналась. Он как-то отреагировал… странно. Смотрел не в глаза мне, а на живот. Смотрел, смотрел, а потом спрашивает: «Выйдешь за меня?» А я… люблю я его. С того момента, как увидела. С первого взгляда. Я согласилась. Так и поженились. Потом переехала к нему совсем. Долго училась жить без него, привыкать, что он в вечных непрекращающихся отъездах! Знаете, у нас все дети родились осенью! А, не все… Девчонки, Алёнка с Ольгой, тоже должны были родиться в октябре, а родились в августе. Раньше срока. На два месяца раньше срока. Отслойка плаценты… И Ник изменился.
Света замолчала. Обвела взглядом россиянок, улыбнулась.
— Что-то меня развезло, — пробормотала она, жалея о собственной откровенности, и опустила голову на руки.
— Света, Света, ау! Свет! — звала ее Аня.
Практически сразу зазвонил телефон Светланы, Вилка глянула на дисплей и ответила на вызов:
— Ник! Вашу жену следует отвести в номер, приходите.
Аня трясла Свету за плечи и что-то приговаривала. Вилка же смотрела на Леру, не спускавшую глаз с жены Николая. И в карих глазах была такая тоска, что словами описать невозможно. А потом прибежал Ник, замотал любимую в куртку, надел шапку и, подхватив на руки, ушел, кивнув подругам. Он что-то нашептывал жене и улыбался. Лера смотрела им вслед, пока за ними не закрылась дверь.
— Ладно, — проговорила она и поднялась. Обмотала шею шарфом, взялась за куртку.
— Лер, ты чего? Рано же еще! — сказала Вилка удрученно.
— Так сидите! А я устала что-то. Пойду, — ответила та и ушла.
Снег хрустел под ногами. Идти было легко и здорово. Хмель едва-едва дурманил. Лера предпочитала шампанское, и когда приходилось пить что покрепче, она пила маленькими глоточками, так как ужасно боялась похмелья. Похмелье у нее было один раз, но ощущений на всю жизнь хватит. Да и не относилась Лера к любителям выпить.
Она думала о Николае, о Свете. Пыталась представить себя на месте Светы и не могла. Не хватало в ее картине какого-то фрагмента, а какого она никак не могла понять. Словно смотришь на картину и не видишь целиком.
Небо шевелилось над головой живым одеялом, и смотреть на него было интересно, и ощущения были иными, не такими, как в Мурманске. Северное сияние в Мурманске — обыденность, что-то обыкновенное и простое. А сейчас ощущения походили на детские. В детстве Лера в этих восхитительных всполохах видела волшебство: это сражались темные и светлые маги… Лера остановилась у крыльца коттеджа. Заходить не хотелось. Лера стояла, задрав голову, смотрела на небо, улыбалась, а руки прятала в рукавах куртки. Она вдохнула поглубже и тут же скривилась: откуда-то тянуло сигаретным дымком. Лера оглянулась. В темноте за ней заалел огонек сигареты, снег хрустнул под тяжестью ног, и к женщине из темноты вышел Николай. Лера даже не удивилась.
Мужчина затушил сигарету и бросил бычок в урну, а потом повернулся к Лере. Освещения хватало ровно настолько, что они видели и узнавали друг друга.
— Как Света? — спросила Лера, потому что нужно было что-то сказать.
Николай
