в своем теле, одетая в лоскуты и ленты, двигаясь медленно, очень медленно: кости ее легки, точно щепки. Изящные туфельки, подаренные мной, смотрелись очень странно на ее коричневых узловатых ногах. Мягкий изгиб черепа покрывал серебристо-мшистый пушок.
– Я же говорила, что ты можешь передумать, – сказала она, пристально глядя на меня. – Ветер нашептал, что твой молодец нашел себе девицу покрасивее.
Я ответила ей злобным взглядом.
– Есть отворот, который поможет тебе освободиться от него.
– Я не хочу освобождаться от него. Я хочу, чтобы он освободился от нее.
Древнейшая пожала плечами.
– Легкая задача. Но это не вернет тебе свободы и не сделает его верным.
– Мне все равно, – покачала я головой.
– Хорошо. Я открою тебе, как сделать отворот. Но когда ты снова передумаешь, приходи ко мне. Я помогу.
– Я не передумаю. Какова цена отворота?
Древнейшая улыбнулась, и ее коричневое лицо паутиной прорезали глубокие морщины.
– Для начала отдай мне красивое зеленое платье, что надето на тебе. Оно согреет меня зимой.
Я стянула с себя платье. Оно не шло ни в какое сравнение с дорогими нарядами, которые я носила в замке. Однако платье было теплым и хорошо пошитым, без него мне стало холодно. Я задрожала, оставшись в одной нижней юбке. Древнейшая надела платье и, похоже, удовлетворилась результатом.
– Для отворота, – произнесла она, – тебе понадобится три вещи: горстка пепла, пропитанная девятью каплями твоей крови и оплетенная нитью из молний. Скрепи все это рунами наудр и турис и убери в кошель, сделанный из савана человека, похороненного без отпущения грехов. Положи кошель под подушку соперницы, и она потеряет всю власть над возлюбленным.
Я закляну возлюбленного пеплом, что пропитан кровью, пролитой в свете луны. Закляну его нитью из молний летних гроз, и, что бы ни случилось, никогда больше не отпущу, даже если за ним придет сама смерть…
Древнейшая кивнула и улыбнулась. В моем платье и туфлях на высоких каблуках она еще менее походила на человека, нежели в лохмотьях и перьях. Потом она повернулась и пошла через лес к себе – медленно, очень медленно, – и лесная живность расступалась, пропуская ее: Древнейшая дряхла, как сама старость, коварна и беспощадна.
Сентябрь
Соломенный месяц
Мне он письмо лишь прислал,В письме обо всем написал:Не любит он больше меняИз-за кожи моей, что темна.«Баллады Чайлда», баллада 295
1
Самым сложным оказалось подсунуть кошель под подушку Фионы. Она спит в моей замковой спальне, на кровати с шелковым покрывалом. Мои вестники говорят, что она прокрадывается туда ночью, под покровом тьмы, ведь Фиона – добродетельная служанка с хорошей репутацией.
Но мне необходимо было пробраться в свою бывшую спальню, чтобы оставить там амулет-отворот, и я стала планировать, как попасть в замок. Для начала мне нужно было замаскироваться, и я стащила с бельевой веревки чистую одежду, фартук и белый чепчик, чтобы походить на прачку. Я вошла в замок вместе с остальными служанками, пряча лицо. Дождалась, пока они все уйдут, а потом пошла с чистым бельем в покои Уильяма. Тайком сунуть амулет в чистую наволочку было делом несложным. Однако я не ожидала увидеть в спальне самого Уильяма – моего возлюбленного, обещавшего любить меня вечно, – и Фиону, в серо-голубом шелковом платье сидящую у окна.
Волосы Уильяма отросли, но он по-прежнему был красив. Красив, как в день нашей первой встречи, в своем зеленом жакете, когда повернулся и посмотрел на меня своими голубыми глазами с золотистыми искорками.
У меня так резко и сильно закружилась голова, что я покачнулась и чуть не упала. Уильям этого не заметил. Он посмотрел на меня и не узнал, как бы много я для него ни значила раньше. Для него я была лишь одной из загорелых прачек, с убранными под накрахмаленный белый чепчик волосами, хмурым лицом и опущенными долу глазами.
Мне вспомнилась сказка о кухонной принцессе и искавшем ее принце. Если бы я была вооружена ножом, а не выглаженными простынями, то убила бы их обоих на месте: залила бы всю постель кровью и оставила глаза Фионы на подушке, а язык Уильяма – у ее ног, перерезав ей горло так, чтобы рана выглядела широченной улыбкой.
Но у меня не было ножа. И я чувствовала странное оцепенение. Амулет сработал бы, я знаю. Но увидел бы Уильям меня?
Я поспешно вышла из комнаты. Сердце билось пойманной в клетку птицей. Я прислонилась в коридоре к стене и попыталась успокоить дыхание. Амулет я все еще сжимала в руке. Теперь использовать его не получится. Неважно. Ярость схлынула. Мне хотелось умереть. Хотелось свернуться опавшим листом и улететь прочь.
Но сейчас, в моей хижине из бревен, я вновь обрела храбрость. Нужно написать Уильяму письмо и отослать со своим вестником. Его доставит белоголовая ворона, она же подождет ответ. Из-за чего бы ни переменились чувства Уильяма ко мне, я не приму случившегося, не услышав правды от него самого.
Древнейшая права: если изменчиво сердце Уильяма, то не следует винить Фиону. Она – ничто и не обладает ни малейшей властью. Если бы обладала ею, то узнала бы меня за маскировкой. И если я избавлюсь от нее, то ее место займет другая Фиона. Нет, я должна пообщаться с Уильямом и снова найти путь к его сердцу. Мне все еще не верится, что он меня позабыл. И я пишу возлюбленному любовное послание, надеясь, что смогу подобрать слова.
«Мой дорогой Уильям!
Услышь меня, если ты когда-нибудь питал ко мне чувства. Я не знаю, почему ты покинул меня. Я была твоей возлюбленной. Ты по-прежнему мой возлюбленный. Мое сердце не лжет. Я не могу поверить, что твои чувства ко мне переменились. Пожалуйста, пришли свой ответ с белоголовой вороной. Она знает меня. Она найдет меня. Молю, напиши и успокой меня. Душа болит, и я думаю лишь о тебе.
С безграничной любовью,Малмойра».
2
Я весь день ждала ответа. Белоголовая ворона улетела на рассвете, но лишь на закате я слышу над головой ее хриплое карканье. Спустя несколько минут она садится на нижнюю ветвь возле костровой ямы, принеся с собой свернутый лист бумаги.
Я вознаграждаю белоголовую медовым пряником и медленно читаю письмо.
«Дорогая Малмойра!
Мне искренне жаль, если ты чувствуешь себя обманутой мною. Отец приказал мне ясно выразить свою позицию. Недопустимо, чтобы теплые чувства к тебе ослепляли меня и мешали выполнять свой долг. Положение не позволяет мне общаться с людьми, подобными тебе: такими дикими, неотесанными и смуглыми. Прости за прямоту.
Со всем уважением, твой покорный слугаУильям Мак-Кормак».
Я не сразу осознаю написанное. Уильям словно нарочно изъяснялся так, чтобы сбить меня с толку. Но смысл ясен. Ему нельзя меня любить. Мы с ним слишком разные. Я – смуглая, грубая и дикая, а Уильям
