Жемчужина, сломавшая свою раковину - Надя Хашими

Портрет получился замечательный, я была очень похожа на себя, на прежнюю себя — с длинными волосами и немного испуганными глазами. Мама-джан бросила взгляд на рисунок и прошептала что-то вполголоса, так тихо, что мы не разобрали. Затем она сложила листок пополам и положила на стол.

— И всё? Это всё, что нужно? Теперь она мальчик? — с некоторым недоверием спросила Шахла.

— Да, это всё, — спокойно ответила мама-джан. — Именно так это и делается. Люди поймут, почему мы так поступаем. Вот увидите.

Мама-джан прекрасно понимала, что труднее всего будет убедить принять меня как мальчика и брата именно моих сестер. Остальные — наши тетки, дяди, знакомые, соседи, учителя в школе — совершенно спокойно отнесутся к тому факту, что отныне у моей мамы вместо дочери сын. Мы были не первой семьей, где появился бача-пош. [7] Это давняя традиция. Так что если мама и переживала, то совершенно по иному поводу — уже сейчас она с беспокойством думала о дне, когда ей снова придется переодеть меня в женскую одежду и назвать дочерью. Но это произойдет лишь тогда, когда я повзрослею и из девочки превращусь в девушку. В запасе у нас было еще несколько лет.

— О, вот это да! — сказала Парвин, возвращаясь во двор. Она уходила в дом за новым грифелем и пропустила мой первый выход в мужском наряде.

— Да, теперь она мальчик, — сказала Шахла.

— Нет, пока еще нет, — невозмутимым тоном заявила Парвин.

— Почему? — спросила Рохила.

— Потому что сначала она должна пройти под радугой.

— Под радугой? — вытаращила глаза Рохила.

— О чем это ты? — удивилась Шахла.

— Святые небеса, — с улыбкой воскликнула мама-джан, — не помню, чтобы я читала вам эту поэму! Откуда ты ее знаешь, Парвин?

Парвин пожала плечами. Впрочем, ничего удивительного: она не всегда помнила, завтракала ли сегодня, зато порой могла сообщить такие вещи, что мы только диву давались.

— О чем она толкует? — спросила я маму-джан. Мне не терпелось выяснить, говорит ли Парвин правду, или фантазии сестры в очередной раз взяли верх над реальностью.

— Она говорит об одной старой легенде. Не уверена, помню ли подробности, но там рассказывается о том, что произойдет, если пройти под радугой.

— И что произойдет? — спросила Рохила.

— Если верить легенде, девочки становятся мальчиками, а мальчики — девочками.

Слова мамы-джан потрясли меня до глубины души. Ни разу в жизни я не то что не ходила под радугой, я ее даже не видела. Неужели это правда? Но как такое возможно?

— Расскажи нам, мама-джан, — попросила Парвин. — Я знаю, ты помнишь… «Напоил нас ручей, мы резвились в степи…» — начала Парвин.

Мама-джан вздохнула и пошла в гостиную. Мы последовали за ней. Она опустилась на пол, и мы уселись перед ней широким полукругом. Мама-джан прислонилась спиной к стене и вскинула глаза к потолку, вспоминая слова древней поэмы. Мы затаили дыхание, ожидая начала рассказа.

Мама-джан заговорила нараспев:

Шекиба лежала, прижавшись спиной к холодной стене. Была ночь. Дом спал, храп, доносившийся из разных комнат, звучал на все лады. В мягком свете луны, падавшем через небольшое оконце над головой Шекибы, видны были громоздившиеся вокруг кастрюли и сковородки, которые Шекиба сдвигала в сторону, чтобы освободить место на полу. Расстелив одеяло, она устроила постель, но сегодня, как и в предыдущие ночи, Шекиба лежала с открытыми глазами. Пока мир вокруг был погружен в сон, она в который раз возвращалась к одной и той же мысли: поведи она себя иначе, оставили бы ее в покое?

Нет, пришедшие в тот день дяди Шекибы ни за что не ушли бы, не выполнив поручение матери. Теперь, когда и сама Шекиба близко познакомилась с бабушкой, она не могла винить их за настойчивость. Никто не решился бы рассердить Шагул-биби — даже в добром расположении духа она нагоняла страх на своих родственников.

Дядям Шекибы потребовалось не очень много времени, чтобы сообразить — в доме брата что-то неладно. Кругом царило запустение, а в воздухе стоял явный запах гнили. Шекиба давно бросила убирать в комнатах и даже картофельную шелуху больше не выносила во двор, просто сметала в угол кухни. За собой Шекиба тоже перестала следить. Почти всю зиму она провела, свернувшись калачиком на старом матрасе, с головой накрывшись одеялом. С приходом весны, когда свет и тепло заполнили отсыревший дом, Шекиба оживилась и даже начала изредка мыться, но этого было недостаточно, чтобы справиться с тем, во что она превратилась за прошедшие зимние месяцы. Волосы Шекибы, давно нечесаные, свалявшиеся, словно старый войлок, кишели вшами. Она страшно исхудала, а кожа приобрела сероватый оттенок. В первый момент дяди Шекибы решили, что видят то ли джинна, то ли привидение. Они никак не могли поверить, что это грязное существо, в котором едва теплится жизнь, может быть человеком.

Когда братья Исмаила выбили дверь и зашли в дом, все трое замерли на пороге, в изумлении глядя на открывшуюся перед ними картину. Они вновь растерянно позвали Исмаила по имени, хотя понимали, что его здесь нет. Шекиба, дрожа всем телом, затаилась в дальнем углу кухни. Дяди не видели ее, но чувствовали запах — запах страха, пота и крови.

Они заметили Шекибу, только когда она, выскочив в окно кухни, издала протяжный вопль и помчалась прочь. Мужчины выбежали во двор и увидели закутанную в голубую паранджу странную фигуру, метнувшуюся к изгороди из камня и глины, которую когда-то сложил их брат, отделившись от клана Бардари.

Еще один вопль — Шекиба падает на землю, руки преследователей хватают ускользающий призрак. Дяди Шекибы поразились: кажется, у нее совсем не осталось плоти, одни кости.