хочешь ли чего-нибудь?
— Нет, спасибо.
Герман умолкал, лицо его сохраняло серьезное выражение; нелегко было втянуть его в разговор. Но Христина радовалась уже тому, что Герман сидит у нее.
— Вы работаете здесь даже по воскресеньям, — сказала Христина. — Ты, должно быть, никогда не отдыхаешь, Герман?
Он покачал головой. Нет, сказал он, у него нет времени, он должен усердно работать, чтобы добиться своего.
Христина поражалась тому, как много Герман успел сделать за эти два года.
Да, он уже кое-чего достиг, соглашался Герман, но самое главное еще впереди. Предстоят еще годы напряженной работы.
— Годы напряженной работы? — Этого Христина не могла понять.
— Мне трудно тебе объяснить! — ответил Герман, улыбаясь. — Тебе нужно взглянуть на мои чертежи.
Его чертежи? Она охотно их посмотрит. Герман поднялся. Если только это ее интересует! Он пошел за чертежами, принес рулоны и развернул их на одеяле. Здесь все обозначено точно. Вот тут будет новый двор, обнесенный тремя постройками: сараем, амбаром и каретником. Все предусмотрено. Вот кладовая для корма, вот для сбруи, а здесь — для молочных продуктов. Все честь честью. Герман был не особенно словоохотлив, но о своих планах он мог говорить без устали.
Христина сидела в постели, пытаясь разобраться в чертежах.
— На это, наверное, уйдет еще несколько лет, Герман, — сказала она, качая головой.
— Разумеется, несколько лет! — ответил Герман, и лицо его стало серьезным. — Лет шесть, я думаю, — добавил он.
— Шесть лет?
— Да, шесть лет. А может, и больше. — В эту зиму он снес часть ограды — вот здесь — и заложил каменный фундамент нового хлева. За эти лето и осень он собирается двинуть дело вперед и отстроить к зиме хотя бы часть хлева, чтобы перевести туда лошадей. Каждый год он выполняет только часть своего плана, но всегда заранее радуется тому, что ему еще придется потрудиться. Работа — единственное настоящее счастье на земле. Создавать! Герман оживился, он говорил без конца.
Вдруг он замолчал. Христина устало откинулась на подушки. Ее слегка покрасневшие от бессонницы веки едва заметно дрожали.
— Продолжай, — сказала она, — я слушаю!
Ее голос звучал сонно, словно издалека. Герман продолжал говорить вполголоса и вдруг увидел, что се покрасневшие веки неподвижны. Христина уснула. Она спала глубоким, крепким сном — сомнений тут быть не могло. Он долго не решался пошевелиться. Христина спит! В его сердце внезапно вспыхнула радость, он покраснел.
Герман услышал шаги Альвины по двору, она несла Христине еду. Он тихо вышел и прошептал:
— Христина спит!
Вечером им захотелось сыграть в карты. Они сели играть в сторожке у Альвины и не шумели. Время от времени Герман отправлялся в дом и прислушивался у дверей Христины. Да, она все еще спит! Это было похоже на чудо.
В эту ночь Терман не сомкнул глаз. Он прислушивался к дыханию Христины. Неужели она действительно спит? Под утро Христина закашлялась, и он услышал, как она пошевелилась в постели.
Герман подошел к двери.
— Не пугайся, Христина, это я! — тихо проговорил он — Тебе что-нибудь нужно? — Он вошел в комнату Христины, наполненную лунным светом.
— Нет, — ответила она, — спасибо. Я спала, — подумай, Герман, я спала!
Он сел возле ее кровати.
— Да, ты действительно спала, Христина, и это очень хорошо.
Она положила руки ему на плечи.
— Может быть, я все-таки выздоровею? — сказала она.
— Конечно, выздоровеешь, Христина! А теперь поспи еще, тебе нужно выспаться.
Она легла опять и закрыла глаза. Он погладил ее по руке.
— Ну, спи, — сказал он.
Она уже спала опять.
Утром Герман косил траву; после бессонной ночи он выглядел утомленным.
— Послушай, — окликнул он Бабетту, — сегодня ночью Христина в первый раз спала.
Да, она уже знает, ей рассказала Альвина.
— Ну теперь я действительно верю, что самое худшее позади! — сказала Бабетта, и лицо ее просияло от радости.
Удивительно! Когда Герман садился вечером у постели Христины, разговаривал с ней и держал ее руку в своей, она каждый раз засыпала очень скоро.
— Это все голос Германа, — говорила Христина Бабетте, — в нем столько спокойствия и уверенности. Он убаюкивает меня.
Христина лежала в кресле под высокими каштанами. Мягкий, теплый ветерок доносил до нее запах сена и соломы. Он обвевал ее лицо. Ей казалось, будто ее ласкает чья-то нежная рука, кто-то добрый-добрый и она подставляла ветерку щеки, глаза и, губы. О да, она чувствовала ясно, что возвращается к жизни!
День за днем лежала она здесь, ощущая теплое дыхание лета. Каждый день она пробовала сделать несколько шагов, и с каждым днем это становилось все легче. Вчера она дошла до кухни Альвины и обратно, а сегодня решилась даже дойти до ворот и была взволнована собственной смелостью.
'Ласточки с пронзительным криком проносились мимо нее, озеро сверкало на солнце, чистый, прозрачный воздух омывал долину, как сплошная сверкающая капля росы. Ветер расчесывал молодые всходы, над озером тянулась стая диких уток — тонким шнурочком, как взвившийся кнут. Внизу на лугу она увидела Бабетту и Карла, сгребавших сено. Облака сена вздымались у их ног. Порой ветер доносил до Христины голос Бабетты.
Герман прошел через двор, ведя за собой обоих вороных. Он изумленно остановился у ворот.
— Ты сегодня расхрабрилась! — сказал он.
— Да! Возможно, я скоро спущусь к вам и буду помогать.
Герман улыбнулся.
— Должно быть, еще не так скоро, Христина!
— Как знать?
Христина ласкала мягкие лошадиные морды.
— Какие у них чудесные глаза! — сказала она.
«Такие же, как у тебя», — подумал Герман, но ничего не сказал. Ему нужно было опять приниматься за работу.
В эту минуту Христине пришла в голову блестящая мысль. Еще маленькой девочкой она больше всего любила скакать по полю, взобравшись на широкую спину лошади. Почему бы ей, собственно, не испытать это снова?
— Послушай, Герман, — произнесла она, — как ты думаешь? Повезет меня Бродяга или сбросит — как ты думаешь?
— Разумеется, повезет.
— Так помоги мне взобраться!
Герман колебался. Не окажется ли такое усилие чрезмерным для Христины? Но он уже поднял ее, она уже сидела на лошади. Она уже наверху! Спина у Бродяги была горячая, солнце нагрело ее; она была широкая, мягкая.
Как это чудесно! Лошади тронулись, Христина плавно покачивалась из стороны в сторону, ее волосы развевались на теплом ветру.
— Как только ты почувствуешь, что устала, ты должна сказать, Христина, слышишь?
Устала? Она устала? Христина тихонько засмеялась, сидя на спине лошади.
— Если бы ты знал, как это чудесно! — сказала она. — Герман, если бы ты знал! У меня голова кружится, у меня дух
