— Ха, ха, ха! раздается явственнѣй.
— Что такое? вскакиваетъ Русановъ.
— Какже, помилуй, говоритъ майоръ, — одиннадцать часовъ ужь, я и къ обѣднѣ сходилъ, смотрю, а онъ тутъ цѣлуетъ подушку…. Что это ты видѣлъ во снѣ?
— Мало ли что во снѣ привидится?
— Я дружочекъ поѣду; къ губернатору надо, еще кой-куда, ты меня не жди…. Сходи, городъ, осмотри достопамятности.
— Куда спѣшить? жить буду, все узнаю.
Владиміръ Ивановичъ, проводивъ дядю, одѣлся и сошелъ въ билліардную, народу набралось порядкомъ. Онъ велѣлъ дать себѣ чаю и усѣлся на диванчикъ.
— Сыграть что ли? предлагала одна личность съ багровымъ носомъ и щетинистыми усами въ военномъ пальто.
— Да вѣдь ты объегоришь, голова, возражала другая въ долгополомъ сюртукѣ, съ небритою физіономіей.
— Ну, наладилъ, на четвертакъ идетъ?
— Что, ай завелся? Гдѣ Богъ послалъ?
— Что я, жуликъ что ли?
— Много ль впередъ-то?
— Впередъ сколько угодно ныньче такъ и такъ.
— Ну ставь, маркелъ, пять шаровъ.
— Съ нашимъ почтеньемъ-съ. На чай будетъ съ кого получать?
— Ладно, заговаривай зубы-то!
— Партія съ того кто выиграетъ, что ли?
— Извѣстно, съ одного вола двухъ шкуръ не дерутъ.
Пальто прицѣлилось, поерзало кіемъ и съ трескомъ влѣпило желтаго въ уголъ.
— Упалъ? крикнуло оно носовымъ акцентомъ.
— На себя! крикнулъ другой.
— Не нашелъ лучше на кого упасть! проворчалъ пьяный горбунъ, облокотившись на бортъ и слѣдя за игрой.
Особа прекраснаго пола влетѣла въ заду въ необъятномъ кринолинѣ, напѣвая сиплымъ голосомъ разудалую пѣсню; за ней купчикъ съ французскою бородкой.
— Люблю, крикнулъ горбунъ, — никто не смѣй моему ндраву препятствовать.
— Кто это такой? спросилъ купчикъ половаго.
— Это горбатый-то-съ? отвѣтилъ тотъ, молодцовато тряхнувъ головою и перекинувъ полотенце на другое плечо:- учитель какой-то былъ, на музыкѣ что-ли; да больно ужь изъ себя-то не удались; опять же и жена бросила; таперича третій мѣсяцъ кутятъ. Это они еще въ своемъ видѣ, а къ вечеру не хороши бываютъ; зачнутъ это все бить, совсѣмъ не годится!
— Тридцать шесть и очень досадно! покрикивалъ маркеръ. — Не разойдтиться ли вамъ? сказало пальто, положивъ кій.
— Тридцать шесть и никого-то?
— Не разойдтиться ли?
— Катай, катай знай!
— Отходу не даешь? Ну, держись же!
Пальто съ удару кончило партію. Долгополый пустилъ ругательство; разряженная особа взвизгнула; всѣ хохотали, натягивали носы, стучали ногами; посуда звенѣла.
— Молодой человѣкъ, сыграемте, предложилъ побѣдитель, подсаживаясь къ Русанову:- отставной поручикъ Кондачковъ!
Отставной поручикъ произнесъ все это очень быстро въ носъ и нагло глядя въ лицо Русанову.
— Я не играю, отодвинулся Русановъ.
— Можетъ ли быть? Млодой чэаэкъ не играетъ на бидлліардѣ? Ну, на китайскомъ, по пирожку партія?
— И на китайскомъ не умѣю, сказалъ Русановъ улыбаясь. Собесѣдникъ начиналъ интересовать его.
— Ну, кто дальше плюнетъ — по рюмкѣ коньяку плевокъ!
И поручикъ, какъ пулю, влѣпилъ плевокъ черезъ всю комнату въ аспидную доску.
— Неискусенъ и въ этомъ, расхохотался Русановъ.
— Ну, хорошо! На порцію котлетъ…. Сколько въ комнатѣ шаговъ? Двадцать три — считайте!
— Постойте, я лучше такъ закажу. Не знаете ли, не отдаются ли тутъ квартиры?
— Вамъ велику ли надо? Вонъ у Пудъ Саввча комнаты три есть. — Почтеннѣйшій, пожалуйте сюда!
Небритый Пудъ Савичъ подошелъ и сталъ описывать Русанову удобства своихъ квартиръ. Потомъ замѣтилъ, что дѣло-то вести въ сухомятку какъ-то не приходится; надо бы, по русскому обычаю, чайку испить и малую толику пропустить.
Русановъ велѣлъ подать чаю, водки; подоспѣлъ завтракъ и новые пріятели усѣлись къ столику.
Отставной поручикъ, почувствовавъ себя окончательно въ своей сферѣ, развеселился.
— Я вамъ разскажу случай, молодой человѣкъ, заговорилъ онъ, кладя въ ротъ полъ-соленаго огурца. Игрнемъ разъ въ банкъ! Я, майоръ Бурзюкъ, помѣщикъ Бобырецъ, еще кто-то. Вдругъ входитъ въ енотовой шубѣ. Позвольте поставить карту? извольте. Ставитъ — беретъ; другую ставитъ — беретъ; третью — опять беретъ. Я, говорю, господа! шулеръ! Терпѣть не могу шулеровъ! Взяли его за ноги, окно отворили, до половины высунули…. Хочешь? говоримъ…. Такъ это онъ откровенно и говоритъ: не хочу!
— Скажите, какая странность!
— Ну, взяли мы его дегтемъ вымазали, въ пуху обваляли и съ лѣстницы въ три шеи! Такъ вѣдь это недоволенъ остался!
Пудъ Савичъ упрекалъ Русанова неумѣньемъ усидѣть графинчикъ.
— Вы не сумлѣвайтесь, говорилъ онъ, — только первая рюмка коломъ, вторая соколомъ, а тамъ ужь пошли мелкія птушки!
Отдавъ должное русскому обычаю, пріятели отправились въ домъ мѣщанина Растравилова (онъ же и Пудъ Савичъ), и порѣшили тамъ три чистенькія комнаты за сто рублей въ годъ. За столъ Русановъ будетъ платить пять съ полтиною въ мѣсяцъ; ему въ придачу будутъ сапоги чистить.
Потомъ они отправились по мебельнымъ лавкамъ, по магазинамъ, и цѣлый день прошелъ въ торгахъ и переторжкахъ. Только къ вечеру вернулись домой съ тремя возами, къ великому соблазну сосѣдей, которые пораскрывали окна и слѣдили за перетаскиваніемъ мебели съ такимъ участіемъ, какого не у всякаго историка заслуживаетъ великое переселеніе народовъ. Такъ и оставались до тѣхъ поръ, пока растворенныя на обѣ половинки двери не поглотили послѣдняго стула. И тутъ все еще чего-то ждали; въ окнахъ двигалась свѣча, изъ чего они заключили, что мебель разставляютъ; когда же свѣтъ сталъ неподвиженъ, успокоились на томъ что все въ порядкѣ и имъ тутъ больше нечего дѣлать.
— Такъ вотъ гдѣ ты устроился, дружочекъ, говорилъ дядя, входя къ племяннику.
Старикъ дивилося комфортабельной обстановкѣ, радовался каждой мелочи какъ ребенокъ. Въ кабинетѣ онъ пришедъ въ совершенный восторгъ.
— Вѣдь это дорого? спрашивалъ онъ.
— Я, дяденька, порѣшилъ наслѣдство-то….
— Володя, ты геній!
И майоръ шагнулъ къ третьей комнатѣ, но геній шагнулъ еще проворнѣй и загородилъ дорогу, заперевъ дверь на ключъ.
— Это что жь за комната?
— Тутъ всякій хламъ….
— Ничего, покажи и хламъ, у тебя и хламъ-то долженъ быть губернаторскій.
— Да это спальня…. Право, дяденька, не интересно.
— Ну, ну, не безпокойся; ты, братъ, не обзавелся ли ужь канареечкой какой, вишь ты какъ прытко!
Русановъ увѣрилъ дядю, что онъ вообще до пѣвчихъ птицъ не охотникъ, а до канареекъ въ особенности.
— Ой ли? сказалъ майоръ.
Уѣзжая и прощаясь, майоръ остановился въ раздумьи на крыльцѣ.
— Володя, комнатка-то? а?
— Что же?
— Кавуръ! сказалъ дядя, погрозивъ пальцемъ. — Ну, дай Богъ жать поживать, да добра наживать; пиши же хоть разъ въ недѣльку.
Въ послѣдствіи въ сосѣдствѣ распространился слухъ, что новый жилецъ — чернокнижникъ. Старухи даже подсмотрѣли съ соседняго чердака, въ чемъ заключается его спеціяльность. Оказывалось, что онъ по ночамъ не спитъ часовъ до двухъ. И все что-то пишетъ, пишетъ, а потомъ погаситъ свѣчку, и не видать, какъ онъ въ трубу вылетаетъ.
— Не русскій, матушка, человѣкъ, не русскій, сообщала хозяйка на рывкѣ какой-то старушкѣ-просвирнѣ. — Ни молебна не отслужилъ на новой квартирѣ, ни въ баню не ходитъ, ни что….
— Вотъ они жильцы-то, поди пущай ихъ, соболѣзновала та.
— А пожаловаться грѣхъ; за полгода впередъ деньги отдалъ; и такъ простъ, такъ простъ, что ни!… точно и не чиновникъ.
— Кто его знаетъ, родимая? Чужая душа потемки!
На другой день, часовъ въ десять поутру, Русановъ снималъ пальто въ пріемной гражданской палаты.
— Тутотка не вѣшайте, ваше благородіе, флегматически замѣтилъ ему сторожъ:- это для начальства мѣсто.
— Такъ куда же?
— Вы къ вамъ на службу, что ли? Вотъ съ чивновниками извольте….
— Не все равно?
— Нѣтъ-съ, ужь это у насъ порядокъ такой. Съ монаршею милостью честь имѣю поздравить, прибавилъ онъ, протягивая руку.
Русановъ далъ ему что-то и вошелъ въ канцелярію, поправляя волосы.
— Позвольте спросить, гдѣ тутъ вакантный столъ? обратился онъ къ одному чиновнику, усердно строчившему опредѣленіе.
— Не знаю, грубо отвѣтилъ тотъ и уткнулся въ бумаги.
Онъ очень хорошо зналъ, гдѣ былъ этотъ столъ, котораго онъ ждалъ цѣлыхъ три года, и радъ былъ хоть чѣмъ-нибудь кольнуть студентика, сѣвшаго ему на шею по протекціи.
— Пожалуйте, Владиміръ Ивановичъ, пожалуйте, подскочилъ къ нему маленькій, худенькій человѣчекъ въ потертомъ вицъ-мундирѣ въ обтяжку. — Позвольте рекомендоваться, коллежскій регистраторъ Чижиковъ, помощникъ вашъ!
Что-то пришибенное, покорное свѣтилось въ его прищуренныхъ глазкахъ.
