Перед собравшимися Кратий начал свою речь:
— То, что вы сейчас услышите, не должно быть никем записано или пересказано. Вокруг нас нет стен, и мои слова никто кроме вас не услышит.
Я придумал способ превращения всех людей, живущих на Земле, в рабов нашего фараона.
Сделать это, даже с помощью многочисленных войск и изнурительных войн, невозможно.
Но я сделаю это несколькими фразами. Пройдёт всего два дня, после их произнесения, и вы убедитесь, как начнёт меняться мир.
Смотрите: внизу длинные шеренги закованных в цепи рабов несут по одному камню. Их охраняет множество солдат. Чем больше рабов, тем лучше для государства — так мы всегда считали.
Но, чем больше рабов, тем более приходится опасаться их бунта. Мы усиливаем охрану.
Мы вынуждены хорошо кормить своих рабов, иначе, они не смогут выполнять тяжёлую физическую работу. Но они — всё равно, ленивы и склонны к бунтарству.
Смотрите, как медленно они двигаются, а обленившаяся стража не погоняет их плетьми и не бьёт, даже здоровых и сильных рабов.
Но, они будут двигаться гораздо быстрее. Им не будет нужна стража. Стражники превратятся тоже в рабов. Свершить подобное можно так.
Пусть сегодня, перед закатом, глашатаи разнесут указ фараона, в котором будет сказано:
«С рассветом нового дня, всем рабам даруется полная свобода. За каждый камень, доставленный в город, свободный человек будет получать одну монету.
Монеты можно обменять на еду, одежду, жилище, дворец в городе и сам город. Отныне вы — свободные люди».
Когда жрецы осознали сказанное Кратием, один из них, самый старший по возрасту, произнёс:
— Ты — демон, Кратий. Тобой задуманное демонизмом множество земных народов покроет.
— Пусть демон я, и мной задуманное пусть люди в будущем демократией зовут.
Указ на закате был оглашён рабам, они пришли в изумление, и многие не спали ночью, обдумывая новую счастливую жизнь.
Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на площадку искусственной горы. Картина, представшая их взорам, поражала воображение.
Тысячи людей, бывших рабов, наперегонки тащили те же камни, что и раньше.
Обливаясь потом, многие несли по два камня. Другие, у которых было по одному, бежали, поднимая пыль.
Некоторые охранники тоже тащили камни. Люди, посчитавшие себя свободными — ведь с них сняли кандалы, стремились получить, как можно больше вожделенных монет, чтобы построить свою счастливую жизнь.
Кратий ещё несколько месяцев провёл на своей площадке, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу.
А изменения были колоссальными. Часть рабов объединилась в небольшие группы, соорудили тележки и, доверху нагрузив камнями, обливаясь потом, толкали эти тележки.
«Они еще много приспособлений наизобретают, — с удовлетворением думал про себя Кратий, — вот уже и услуги внутренние появились: разносчики воды и пищи.
Часть рабов ели прямо на ходу, не желая тратить времени на дорогу в барак для приёма пищи, и расплачивались, с подносившими её, полученными монетами.
Надо же, и лекари появились у них: прямо на ходу помощь пострадавшим оказывают, и тоже за монеты. И регулировщиков движения выбрали.
Скоро выберут себе начальников, судей. Пусть выбирают: они, ведь, считают себя свободными, а суть — не изменилась, они, по-прежнему, таскают камни...»
Так и бегут они, сквозь тысячелетия, в пыли, обливаясь потом, таща тяжёлые камни. И сегодня, потомки тех рабов, продолжают свой бессмысленный бег...
— Ты, наверное, имеешь в виду простых рабочих, Анастасия? Пожалуй, с этим можно, согласиться. Но, к категории рабов нельзя отнести руководителей предприятий, чиновников, предпринимателей.
— Ты видишь в них различие, Владимир, так сформулируй, в чём оно?
— В том, что одни работают, таскают камни, как рабы. Другие руководят тасканием, а по-современному — производственным процессом.
— Но руководство — тоже ведь, работа и зачастую посложней, чем перенос рабом камней.
— Ну, в общем — «да», предпринимателям побольше думать надо. Их мысль с утра до вечера работой занята. Что ж, получается, тогда и фараон, и президент, и канцлер — тоже рабы?
— Да, это так. Стали рабами и жрецы, свершившие деянье роковое.
— Но, если есть рабы, должны быть рабовладельцы. Кто они? Если даже жрецов ты не относишь к ним?
— Рабовладелец — мир искусственный, людьми творимый. А стражники — сидят у большинства людей внутри, и хлещут их плетьми, и заставляют зарабатывать монеты.
— Печальная картина и безысходная получается.
За прошедшие тысячелетия возникали и исчезали целые империи, менялись религии, законы, а в главном, ничего не изменилось: как был человек рабом, так и остался им.
Неужели, такое положение невозможно исправить?
— Возможно.
— Как? И кто способен это сделать?
— Образ.
— Что значит, образ? Какой?
— Тот образ, что иную ситуацию представит для людей.
Сам посуди, Владимир, те люди, что, посредством денег, сегодня миром управляют, считают, будто счастье человеку лишь власть и деньги могут принести.
И большинство людей, стремящихся монеты заработать, их в этом убеждают.
Но, часто, очень часто страдают победители бессмысленнейшей гонки.
Иллюзорных высот достигают и острее других ощущают всю бессмысленность жизни своей.
Я картинку из будущей жизни тебе покажу, ты её опиши, пусть она претворится в реальность.
Миллиардер Джон Хайцман умирал на сорок втором этаже своего офиса.
Весь этаж был оборудован под его апартаменты. Две спальни, тренажёрный зал, бассейн, гостиная, два рабочих кабинета стали его прибежищем в последние три года.
За эти годы он ни разу не покинул своих апартаментов. Ни разу не спустился на скоростном лифте вниз в одно из помещений, где работали службы его финансово-промышленной империи.
Ни разу не поднялся на крышу, где стоял его вертолёт и постоянно дежурил экипаж, готовый выполнить указания хозяина, но хозяин, за последние три года, ни разу не появился.
Джон Хайцман, три раза в неделю, принимал, в одном из своих рабочих кабинетов, лишь четырёх ближайших помощников.
На коротких, длящихся не более сорока минут, совещаниях он, без особого интереса, выслушивал их доклады, иногда давал короткие указания.
Распоряжения миллиардера не обсуждались, выполнялись неукоснительно и быстро.
Финансовое состояние империи, которой единовластно владел Джон Хайцман, увеличивалось на 16,5 процента ежегодно.
И в последние полгода, когда Хайцман вообще перестал проводить даже какие-то совещания, прибыль не уменьшалась. Созданный им и отлаженный механизм управления сбоев не давал.
Никто не знал об истинном состоянии миллиардера. Его фамилия почти не упоминалась в прессе. Хайцман строго соблюдал правило: «Деньги не любят суеты».
Ещё отец наставлял молодого Хайцмана:
«Пусть эти выскочки от политики мелькают на экранах телевизоров и на газетных страницах. Пусть президенты и губернаторы разговаривают с народом, давая заверения о счастливой жизни.
Пусть публичные миллиардеры разъезжают на авто представительского класса в сопровождении охраны. Тебе, Джонни, всего этого делать не следует.
Ты должен всегда быть в тени и, с помощью своей власти, власти денег, управлять правительствами и президентами, миллиардерами и нищими разных стран. Но они не должны догадываться, кто ими управляет.
Схема — предельно проста. Это я создал валютный фонд, в нём числится много вкладчиков.
На самом деле, под разными именами, там находится семьдесят процентов моих капиталов.
Внешне, для тупой толпы, фонд создан для поддержки развивающихся стран. На самом деле, я создал его, как механизм сбора дани со всех стран.
Вот пример. Начинается военный конфликт между двумя странами, одной из них, а чаще всего двум, требуются деньги. Пусть берут, отдавать будут с процентами.
Происходят в какой-то стране социальные потрясения, и снова требуются деньги — пусть берут, отдавать будут с процентами.
Вступают в борьбу за власть «две политические силы, одна из них получит, через наших агентов, деньги, и снова отдавать будут с процентами.
Только одна Россия платит нам ежегодно три миллиарда долларов».
В двадцать лет, молодому Джону Хайцману особенно нравилось общаться с отцом.
Ранее всегда строгий и малообщительный, отец однажды позвал его к себе в кабинет предложил расположиться в кресле у камина, сам налил в чашку любимый Джоном кофе со сливками и, с неподдельным интересом, спросил:
— Нравится ли тебе учиться в университете, Джон?
— Не всегда мне интересно, папа. Мне кажется, профессора не совсем ясно и понятно объясняют законы экономики, — честно ответил Джон.
