что живу в поселке, вытекающем из города, и что название его — Железноводский, то есть это как город, но с двумя дополнительными буквами, но его никто так не называет, для всех наш поселок — это просто «совхоз». Такое Вера точно не стала бы запоминать.
Вера молчала, я тоже. Вера провела ладонью над увесистой свечкой с запахом корицы, потом над свечкой с запахом ванили, потом над еще какой-то свечкой, у нее их было много. В одиннадцатом классе я думала и про филфак, но решила, что там будет скучно и бедно. А больше вариантов уехать в Москву не было. Вера все еще водила ладонью над свечками и молчала. Вдруг я поняла, что не спросила ее.
А ты почему пошла на журфак?
Ох, милая, у меня все сложно, точнее, просто, в общем, у тебя бывает такое, что ты видишь себя в конкретном месте, даже представляешь, какая на тебе одежда, бывает?
Ну, наверное.
В общем, я очень хорошо, детально вижу момент, когда я сообщаю что-то важное и это меняет абсолютно все.
Не поняла, что, например?
Ну, что-то полезное, важное, я же уже вхожу в поток, в сотапанну, я должна нести свет и добро…
Куда?
…и чтобы это добро услышали все, увидели, узнали, и я хочу быть проводником мира и света, и чтобы даже Абаев с Максимовым услышали и все поняли, раскаялись…
Это кто?
Да… так, одноклассники.
Вера сделала паузу, продышалась, вылила в рот последнюю желтую каплю из бокала, встала и пошла к «домашнему бару», как она его называла. Достала оттуда еще бутылку вина, посветлее, вынула пробку с помощью электрического штопора и вернулась. Все это время я ничего не говорила, потому что чувствовала: не надо ничего говорить. И Вера молчала. Когда она села, я поняла, что она немного успокоилась.
А еще знаешь что, Настя? Я мечтаю писать.
В журналы?
Литературу. Настоящую, большую. Мне кажется, это мой путь.
Ого. Тогда надо, может, на филфак?
Нет-нет-нет… что ты, милая. Надо начинать вот с этого, чем мы занимаемся, с самого низа. Только я пойду дальше. Но не говори никому, понятно? Это секрет.
Хорошо.
Вера разлила вино, сделала крупный глоток, протянула бокал, мы чокнулись стеклом, потом Вера так же легонько коснулась своим лбом моей головы, улыбнулась и закинула на меня руку.
Мне кажется, мы с тобой как сестры, — сказала она.
Нет, Вера, мы лучше.
Утром Вера сварила нам кофе. Мне было горько, и я попросила долить молока. Вера нахмурилась и сказала, что не знает точно, есть ли у нее молоко. Тогда я сама подошла к холодильнику и взяла из него полупустой тетрапак. Понюхала: молоко свежее. Я долила немного в кофе и собиралась глотнуть, но Вера тут же забрала у меня кружку. Подсыплю хоть муската или корицы, а то совсем бессмысленно, сказала она. Я попробовала, со специями получилось прикольно. Сказала об этом Вере, и она чмокнула меня в макушку.
Серый утренний свет обнаружил неуютность квартиры, а вместе с тем — и Верину одинокость. Я поняла, почему подоконники закапаны воском и почему Верина одежда, баночки с косметикой, мелкий мусор вроде чипсовых пакетов, пахучие палки из Индии и статуэтки в восточном стиле разбросаны по кухне, спальне, хозяйскому санузлу и немного вокруг. Вера сама была похожа на подожженный фитилек в большом холодном стакане с застывшим воском, тепло и уют наплывали вокруг нее, но как же, наверное, страшно и грустно здесь одной. Давай зажжем свечи, как вчера, сказала я.
Вера улыбнулась, бросила плед на то место, где мы пили вино, и выставила в ряд несколько свечей. Я вспомнила о неприязни, которую на несколько минут испытала к Вере вчера, скомкала это чувство в бордовый липкий шар и навсегда вытолкала из головы. Это было от вина, мне просто померещилось. Мы сидели на полу, Вера положила голову мне на плечо, и ее мягкие волосы разбрызгались молочной карамелью по моей груди. А пойдем покурим, сказала Вера.
Из красивого общего холла с лифтами мы вышли в маленькую дверь к лестничному пролету. В Верином доме никто не ходил на свой этаж пешком, поэтому вся ступенчатая конструкция была запасной и выглядела просто, по-деловому. Там можно было спокойно курить и не бояться, что соседи вызовут ментов.
Мы укутались в куртки и сели на подоконник с ногами. Он хоть и был широким, все равно с трудом вмещал два тела, поэтому нам с Верой пришлось сплестись ногами, втереться кожами, а ступни сунуть друг другу под ягодицы. Верины ноги побледнели, но еще оставались загорелыми и блестящими. Я погладила ее коленку и подумала, что кто-то наверняка эту коленку целовал.
У тебя есть парень, — спросила я.
Нет, да и не было, если честно, — ответила Вера и опустила голову.
Ее макушку лизнул тусклый умирающий луч. Он пробил тучу всего на минуту, а потом исчез насовсем. Вера повернулась ко мне профилем и стала смотреть в улицу.
Шутишь?
Не шучу, не знаю, как так получилось, за мной в музыкалке ухаживал скрипач, но что-то у нас не вышло, а в школе был маленький класс, всего два парня, и те придурки.
А во дворе?
Вера ничего не ответила, и я подумала, что сглупила, потому что ну какие дворы могут быть в Москве в элитном доме — это у нас были компании, пиво в складчину, сидения на лавках, катания по холмам на разбитых жигулях. Такого не могло быть у Веры, к тому же это все ей совершенно не подходило, эта жизнь была моей. Я всегда считала, что парней не бывает только у страшненьких, хотя у красивых тоже иногда не бывает, но это если они задротки, неуверенные в себе, вырастающие сразу в бухгалтерию, а Вера была очень красивая, еще смешная и умная, и вот поэтому я удивилась, потом разозлилась сразу на всех парней, потом хотела пожалеть Веру, но сказала то, чего совсем не хотела говорить.
Слушай, а секс-то у тебя был?
Мне для этого нужно полюбить человека, а я пока никого не любила. А у тебя был?
Мой первый секс был с Сережей, после уроков, в четверг, у него дома. Сережа уже имел какой-то опыт, и
