class="p1">Причем тофу обязательно должен быть из магазина, что на углу, – на третий день праздников он уже как раз вернулся к работе. Об этом мне поведала мама, пока с довольным видом готовила для меня отварной тофу.
– Вкусно, – похвалила мамино угощение я.
– Помнится, ты с детства полюбила тофу, – вспомнила мама.
– И почему у меня никак не получается так его готовить?..
– Ну так у тебя и тофу другой. Такой там, где ты живешь, не продают.
Мама замолчала. Умолкла и я. Все так же молча мы отламывали палочками кусочки тофу, молча обмакивали их в разбавленный саке соевый соус и молча ели. Больше мы не проронили ни слова. Может, говорить было просто не о чем? Хотя темы для разговора вроде были… Но я вдруг перестала понимать, о чем и что говорить. Казалось, ответ был близко, но именно поэтому у меня ничего не получалось. У меня было такое чувство, что, если я заставлю себя заговорить, то сорвусь с обрыва и полечу вверх тормашками вниз.
Что бы сказал об этом учитель? Наверняка что-нибудь вроде: «Ну, знаешь ли… Ладно еще, если бы у меня появилось такое ощущение при встрече с женой через столько лет… Но вы живете в одном городе! Не слишком ли сильные чувства для простого визита к маме?»
Но несмотря на это, в тот день у нас больше не получилось заговорить друг с другом. По-видимому, мы с мамой действительно похожи: мы продолжали избегать друг друга, пока брат не вернулся.
Лучи тусклого январского солнца, пробиваясь сквозь бумажные створки, падали на котацу [14]. Я доела тофу, и мама, забрав горшочек, тарелку и палочки, пошла на кухню мыть посуду.
– Давай я буду вытирать? – предложила я, и она кивнула.
Подняв голову, она неловко улыбнулась. Я улыбнулась в ответ – с той же неловкостью. А потом мы обе молча убирали посуду.
Четвертого числа я вернулась в свою комнату. До выхода на работу оставалось два дня, и я почти все это время просто спала. Это был уже совершенно не тот же самый сон, что в родительском доме.
После двух рабочих дней снова наступил выходной. Отсыпаться мне уже не хотелось, так что я просто валялась, закутавшись в одеяло. Я поставила рядом с кроватью бутылку с чаем и чашку, принесла книги и несколько журналов и лежа листала глянцевые страницы, попивая чай. Даже о еде забыла.
Сев на неубранный футон [15], я приложила туалетную бумагу к кровоточащему порезу на стопе и стала ждать, когда прекратится головокружение. Перед глазами все плыло и мерцало, как на экране еле живого телевизора. Я легла на спину, приложив руку к груди. Ритм сердца и ритм текущей из раны на ноге крови немного отличались.
Когда лампа перегорела, было еще довольно светло. Сейчас же из-за непрекращающегося головокружения я даже не понимала, село ли солнце.
В комнате стоял сильный запах яблок – он исходил от корзинки в изголовье кровати. В холодном зимнем воздухе аромат ощущался ярче обычного. Я рассеянно подумала о том, что сама чищу яблоки, сначала разрезав их на четыре дольки, а мама их чистит целиком. Когда-то в прошлом я чистила яблоки для своего тогдашнего возлюбленного. Готовить я никогда особо не умела, да и даже если бы умела – не в моих привычках было готовить для любимого бэнто, приносить ему еду в комнату или тем более приглашать на самолично приготовленный ужин. Я всегда боялась, что, стоит мне сделать что-нибудь такое, и я уже не смогу вырваться. Загонять в ловушку партнера тоже не хотелось. И казалось бы, ничего страшного в такой взаимозависимости нет, но у меня так думать не получалось.
Мой возлюбленный удивился, когда я почистила ему яблоко.
– Оказывается, и ты тоже чистишь яблоки, – заметил он.
– Чищу, конечно! – кивнула я.
– Ну да, чего это я.
– Вот именно – чего это ты?
Кажется, какой-то такой диалог состоялся у нас в тот день, и с тех пор мы стали отдаляться друг от друга. Нет, ни один из нас не говорил, что хочет прекратить общение. Просто в какой-то момент мы перестали друг другу звонить. И не то чтобы мы возненавидели друг друга – просто пропала необходимость видеться, и без встреч дни проходили вполне неплохо.
Подруга даже назвала меня бесчувственной.
– А ведь он мне несколько раз звонил – хотел посоветоваться. Спрашивал, что ты на самом деле о нем думаешь. Почему ты ему не позвонила? Он так ждал… – говорила она, пристально глядя на меня.
И почему он не поговорил со мной напрямую, вместо этого обратившись за советом к моей подруге?.. Я совершенно его не понимала, а потому стояла в растерянности. Когда я прямо сказала об этом, подруга вздохнула:
– Ну, знаешь ли… Он же тебя любит, беспокоится… А у тебя разве не так?..
Так-то оно так, но ведь дело в другом! О своем беспокойстве он должен был рассказать мне, а не чужому, в сущности, человеку, каковым была моя подруга, и мне его поступок казался совершенно неправильным.
– Прости за беспокойство. Кажется, мы говорим о разных вещах, – извинилась я, на что подруга лишь еще глубже вздохнула.
– Да каких разных-то…
На тот момент мы с ним не встречались уже три месяца. Подруга упорно заставляла меня поговорить с бывшим, но я ее почти не слушала. Я начинала думать, что просто не создана для любовных чувств. Я даже подумала, что если любовь вся состоит из таких глупостей, то не хотелось бы мне ее испытывать. А всего через полгода та самая подруга вышла замуж за моего бывшего возлюбленного.
Головокружение прекратилось. Я увидела потолок. Здесь лампочка не перегорела – я просто ее еще не включала. На улице стемнело. Холодный воздух проникал сквозь окно. К вечеру резко похолодало. Пока я валялась на кровати, в голове всплывали воспоминания о прошлом.
Кровь уже почти остановилась. Наложив широкую повязку, я надела носки, сунула ноги в тапочки и отправилась на кухню убирать осколки у раковины.
Мелкие стекляшки на полу бледно мерцали, отражая свет включенной в соседней комнате лампочки.
Вообще-то, я любила его. Я должна была ему позвонить. И я хотела это сделать, но я буквально оцепенела от мысли, что могу услышать его холодный голос. Я не знала, что он чувствовал тот же самый страх. А когда узнала – мои чувства уже не были прежними, я уже успела подавить их, пряча в самой глубине души. На свадьбу бывшего возлюбленного и
