пошел дальше.
Лайнус сказал:
– Это огромная ошибка.
Боб промолчал.
Лайнус развернул коляску лицом к Бобу.
– Зачем я только тебя послушал!
– Но это была твоя идея, – напомнил ему Боб.
– Хорошо, – сказал Лайнус, – напраслину возводить не будем.
Так или иначе, но Боб признал, что долго на улице в такую погоду оставаться нельзя, и когда он предложил зайти куда-нибудь и выпить горячего кофейку, Лайнус пришел в восторг. Джилл, однако же, покачала головой.
– От кофе меня в туалет тянет.
– Так сходить в туалет – чем это не приключение? – спросил Лайнус.
Джилл не знала, что на это сказать.
– А как насчет горячего шоколада? – спросил Боб, и Джилл ответила, что вот эта идея пожалуй что неплоха. Боб сказал, что знает одно заведеньице в четырех или пяти кварталах отсюда; на это Джилл сказала: “Если нам так далеко идти, мне понадобится курнуть”, – и остановилась выбить сигарету из пачки. Боб заметил, что у нее “Кэмел”. Он в свое время тоже курил “Кэмел”, и ему захотелось попросить у Джилл сигаретку. Он этого не сделал, но потом, когда Лайнус сказал: “А давай выкурим по сигарете, Боб, Джилл нас угостит”, – сам себя удивил тем, что согласился мгновенно.
Джилл выдала каждому по “кэмелу” и пустила по кругу свою зажигалку. Все закурили и постояли немного, вдыхая и выдыхая, наслаждаясь проказливым днем, несмотря на погоду.
– Это все равно как когда школу прогуливаешь, правда похоже? – сказала Джилл.
Она была почти что в добром расположении духа, ни Лайнус, ни Боб раньше ее такой никогда не видели, так что втайне обменялись между собой взглядами в честь такого ее необычного состояния.
Снегопад, казалось, замедливался по мере того, как никотин пропитывал их тела.
Лайнус сказал:
– Я не курил уже десять лет.
А Боб сказал:
– А я с 1959 года.
И оба перенеслись в те времена, когда они беззаветно любили табак; ужасающая эффективность процесса захватывала и в равной мере пугала.
Они продвигались к кафе, а Джилл, все более оживляясь, радостно повествовала о повальных смертях в ее семействе. Все поумирали, кроме нее, сказала она. Мать и отец, это само собой, но они умерли не от старости, а в расцвете сил от ужасной хвори. От того, что Джилл назвала пожирательными болезнями.
– Что ты имеешь в виду, пожирательными? – переспросил Боб.
– Я имею в виду болезни, которые их пожрали.
– Это, что ль, как проказа? – спросил Лайнус.
– Да, они с проказой одного вида. Не припомню сейчас правильное название. Что-то там экзотическое, с кучей букв.
Сестры Джилл были мертвы, и ее братья были мертвы, дядья и тетки были мертвы, и двоюродные братья были мертвы. Ее муж был мертв, но что-то в ее тоне подсказывало, что эта трагедия не столь значительна, как другие. Боб предположил про себя, что Джилл угодила в ловушку многолетнего брака с тираном-алкоголиком; но, когда он осведомился, был ли союз воинственным, Джилл покачала головой.
– О боже, нет. В Кларке не было ни капли злой крови. Но вот кисляк он был, это да.
– Кто? – переспросил Лайнус.
– Душнила.
– Это как? – переспросил Боб.
– Да скучный же, – недовольно пояснила она. – Но это был его сознательный выбор.
– А, так он был против веселья.
– Категорически. Он тяготел к торжественному.
– А вот это достойно восхищения, вообще говоря.
– Спасибо, Боб. Я и вправду им восхищалась. Мне просто хотелось, чтобы он хоть иногда сводил меня поужинать и угостил гамбургером. – В последний раз затянувшись, она бросила свой “кэмел” на проезжую часть. – Когда Кларк умер, я подумала, что вот теперь-то уж оторвусь. Но нет. Нет, так и не вышло.
Боб сказал, что удивлен тем, что она испытывает тягу к развлечениям.
– Еще как испытываю! Разве ты не видишь, что я их ну прямо жажду?
– Нет, не вижу. А ты, Лайнус?
– Нет, я тоже не вижу, – сказал Лайнус. – Но ведь меня – и вы, надо полагать, это заметили, – по правде сказать, очень мало волнует чье-нибудь умонастроение, кроме моего собственного.
Они прибыли в кафе и укрылись там за обитыми искусственной кожей стеночками кабинки. Отогреваясь в тепле, решили побаловать себя полноценным питанием. Бобу захотелось позавтракать; Джилл и Лайнус последовали его примеру, и вскоре им принесли еду. Джилл взяла с тарелки ломтик бекона, принюхалась к нему, протянула им и спросила:
– Как вам этот бекон, не странный ли у него запах?
Боб сказал, что не хочет нюхать чужой бекон, а Лайнус сказал, что хочет, и Джилл поднесла ломтик к его носу.
– Бекон как бекон, – был его приговор, и Джилл бекон съела.
Они закончили трапезу, но посидели еще немного; на улице все валил снег. Боб приметил кого-то в розовом, кто шел мимо кафе, и поспешил через зал, чтобы выглянуть за входную дверь, не Чирп ли там, но это была не Чирп. Когда он вернулся к столу, Джилл и Лайнус обсуждали высадку на Луну.
– Нил Армстронг хитрил, – говорил Лайнус, – что его озарило и свои исторические слова он сказал под влиянием момента, а на самом деле он их вызубрил, эти слова, еще до того, как “Аполлон” от земли оторвался. Он всегда утверждал, что сымпровизировал эту фразу, между тем как факты свидетельствуют о том, что ее сочинили в рекламном агентстве, нанятом через НАСА.
– Ну, может, он все-таки сам сочинил, – сказала Джилл. – Может, действительно придумал с лету.
– Да я тебя умоляю, – сказал Лайнус. – Ты когда-нибудь вглядывалась в глаза Нила Армстронга? В них космическая пустота. Можно прозреть вечность в его красивеньком личике. Да он список покупок и то составить не смог бы. Конечно, нам нравится видеть в астронавтах воплощение всего самого распрекрасного, что наличествует в нашей коллективной плоти и крови, но на деле наполовину они манекены, а может, и больше, чем наполовину.
– Один маленький шажок для человека, – низким голосом произнесла Джилл.
– Для человечества! Он так сказанул, что острота весь смысл потеряла. Но сам Армстронг потом говорил, что там тогда связь прервалась, а сказал он все правильно.
– А ты что, не веришь ему? – спросил Боб.
– Питаю сомнения.
– Похоже, ты об астронавтах вообще неважного мнения.
– Любовью не горю, это точно.
– Ну, – сказала Джилл, – все-таки, на мой взгляд, мистер Армстронг справился со своим делом неплохо.
– Можешь утешиться тем, немногословная подруга моя, что твое мнение совпадает с мнением большинства.
– А интересно, что сказал второй человек на Луне? – сказал Боб.
И Лайнус ответил:
– Базз Олдрин: “Прекрасный вид. Великолепное запустение”.
– И что ты скажешь на это?
– Первая часть ужасает своей банальностью. Но вторая в общих чертах указывает, что все-таки выражена человеческим существом, хотя это совсем не то существо, с которым я был бы рад, знаете ли, выехать на природу.
Они направились обратно в Центр, следуя своим собственным отчасти занесенным вьюгой следам и колеям
