была напряжена, всем телом выражая раскаяние, просьбу простить, стыд.
Лайнус зашипел из глубины Большой комнаты, и Боб пошел присесть рядом с ним.
– Что ты тут делаешь в темноте?
– Шпионю, разве не видишь?
– Где все?
– Пошли спать.
– А где Чирп?
– В больницу отправили.
– Как она?
– Как всегда.
– И это ее сын?
– Ага.
– Злится?
– Еще б. Ты как, билеты купил?
Лайнус приготовил две монетки по четвертаку: он намеревался соскребать защитный слой на всех лотерейках локоть к локтю вместе с Бобом. Боб отсчитал по десять штук на каждого; Лайнус подравнял свою стопку и взял монетку. “Готов?” – спросил он, Боб ответил, что да, и они начали.
Весь день наблюдались приметы прихотливых извивов судьбы, и Лайнус с Бобом прониклись ее молчаливым потенциалом. “Надо ж было в этакой-то денек да сорвать джекпот!” – так они стали бы говорить потом, после выигрыша. Но ничего они не выиграли, ничегошеньки, ни единого доллара, и некоторое время сидели молча, подавленные своей неудачей.
Лайнус сказал:
– Садясь за азартные игры, мы спрашиваем Вселенную, чего мы стоим, и Вселенная, нам на страх, отвечает. – И, прихлопнув рукой по столу, прищипнул край своего берета: – Спокойной ночи, амиго.
– Спокойной ночи, – сказал Боб.
Лайнус укатил, а Боб остался сидеть в темноте, глядя, что там в кабинете Марии. Сын Чирп уже стоял, натягивая перчатки и шапку, и покачивал головой на Марию, которая устало смотрела на него, ничего ему не говоря.
Боб сумел рассмотреть сына Чирп, когда тот уходил из Центра. Лет за сорок, он явно был из рабочих, красивое его лицо было сурово, он что-то бубнил, тихонько, но все еще гневно, и Боб понимал, что для ярости у него основания есть. Но Марию Бобу было жаль больше, чем сына Чирп или даже саму Чирп. Он смотрел, как она встала, как надела пальто, а когда она вышла из кабинета, Боб скрипнул стулом, подавая ей знак, что он здесь; она вздрогнула и прищурилась, вглядываясь в темноту.
– Боб? Что ты там делаешь?
Было уже за полночь. Боб сказал, что хорошо бы она его подвезла.
– Ну, почему ж нет? – вслух сказала Мария самой себе.
Тесная машинка Марии была полна хлама: всюду валялись пустые картонки от фастфуда и смятые бумажные стаканчики из-под кофе.
Движения на дорогах не было, и Боб руководил:
– Здесь налево. Снова налево. Здесь прямо.
Машинка плавно огибала повороты и проскальзывала мимо знаков “стоп”, а Мария только посмеивалась; она ног под собой не чует, сказала она. Перед домом Боба они остановились.
– Славное местечко, – сказала Мария.
Бобу, который видел, как она расстроена и подавлена из-за истории с Чирп, хотелось утешить ее, напомнить, как все в Центре любят и ценят ее. Мария же, в свой черед, учуяв, что на нее катится некий наплыв откровений, предупредила Боба, что слишком устала, чтобы такое в себя принять.
– Одно доброе слово, и я разревусь, Боб, правда.
– Понял, – сказал Боб, поблагодарил ее за доставку, вышел из машины и заснеженной дорожкой пошел к дому. Только и слышалось, что его шаги да звук того, как отъезжает Мария. Ну, еще перезвон ключей и слабый сип его собственного дыхания. А в доме стояла тишина.
Он поднялся наверх, наполнил ванну, выкупался, надел пижаму и лег, но заснуть не смог. Накинул халат, спустился вниз и сел на диван почитать, но читать не смог тоже. Пересел в кухонный закуток и уперся взглядом в окно.
За окном был мир и покой, снег блестел в лунном свете, нетронутый, если не считать отпечатков, оставленных машиной Марии, и его же следов. Боб думал о событиях прошедшего дня. Никто не поздравил его с тем, что он нашел Чирп, и еще вопрос, поздравит ли кто-то когда-нибудь. “Никто никогда не поблагодарит тебя”, – в первую их встречу сказала ему Мария. Ему пришло в голову, что, если б не Чирп, он вообще не забрел бы в Центр; и как любопытно, что их с Чирп история закольцована в “Севен-Илевен”.
Боб подумал о сыне Чирп, о гневе, который написан был у того на лице, а еще о том, до чего он красив и как это несообразно, что у Чирп в сыновьях такой красавец. И кого-то он Бобу напоминает, будто бы кого-то из знаменитых в прошлом киноактеров или политиков. Или просто лицо из прошлого, какой-нибудь завсегдатай библиотеки? Вопрос растревожил Боба, он решил отыскать ответ.
Включившись, в подвале тяжко вздохнула топка, от конвертора пошел теплый воздух, и заколыхалось платье Конни, которое Боб так и оставил висеть. Что-то в этом зрительном впечатлении подтолкнуло Боба к ответу, и когда ответ прояснился, Боб на мгновение оторвался от самого себя и воспарил, как если бы его освободили от привязи.
На Итана похож сын Чирп, вот на кого. Боб схватился за рот. Да, он решил эту задачку. Ответ верен. Где-то была у него визитная карточка Марии. Он обошел кухню и обнаружил ту приколотой к пробковой доске рядом с телефоном, который висел на стене. Часы, встроенные в духовку, показывали, что уже почти два ночи, но не позвонить Боб не мог.
Он набрал номер и стал ждать. После четвертого звонка включился автоответчик. Он нажал на рычаг и позвонил снова, и теперь Мария сняла трубку, но не отозвалась.
– Как зовут Чирп? По-настоящему? – спросил Боб.
Марии, не сразу проснувшейся, показалось, что она угодила в еще одну камеру страшного сна, навеянного исчезновением Чирп, сна, в котором за тобой гонятся, а ты убегаешь. Сдавленным голосом она произнесла:
– Конни Огастин.
И повесила трубку.
Боб пристрастился к чтению с детства. Все та же старая история про то, как одинокий отрок находит утешение в школьной библиотеке, в то время как его сверстники носятся по спортплощадке, воплями оповещая округу о своих победах и поражениях.
Книги привели Боба в библиотеку, где были библиотекари, что привело к тому, что он стал одним из них. Его первая библиотекарша звалась мисс Миддлтон. Благовоспитанна она была до кротости, Боб ей нравился, и ей нравилось его баловать. Время от времени она пересекала бесшумно комнату и ставила на стол рядом с ним очищенный апельсин или чашку с водой. И не то чтобы улыбалась ему, но одаривала порой мягкой косой усмешкой, в чем Боб усматривал доказательство ее расположения, и впрямь оно так и было.
Читал он исключительно книжки про приключения, читал запоем, с беспримесной, всепоглощающей увлеченностью наркомана – вплоть до поры, когда наступил подростковый возраст и Боб открыл для себя такие важные литературные темы, как утрата, смерть, разбитое сердце и одиночество, отчужденность.
В выпускном классе средней школы он начал подумывать о том, чтобы выбрать
