период начался с «После сказки» («Белый пароход») Здесь еще: «Ранние журавли», «Пегий пес, бегущий краем моря», пьеса «Восхождение на Фудзияму», написанная совместно с Калтаем Мухамеджановым, роман «И дольше века длится день». Тут он выходит к самым первоначалам бытия: личность — перед судом совести, человеческое общество и его деятельность — перед судом первостихий природы. Художественная мысль писателя обретает, с одной стороны, жесткую рационалистическую крепость и строгость высокого стиля, а с другой — выходит к детски первообразному мифу, сказке, притче И герой его тут выведен к вратам бытия.
Личность и Жизнь, Народ и История, Совесть и Бытие — вот проблемные пары трех означенных ступеней восхождения Айтматова ко все более глубинным сущностям. Соответственно и жанр повести, постоянный у него, изменяется внутри. Вначале это — повесть-новелла, драматический рассказ с катастрофическим, как гроза, событием в центре Затем — монолог-воспоминание, эпос о бывшем И, наконец, высокая философическая трагедия, художественное исследование предельных возможностей человека.
Да, человеку, задумывающемуся над смыслом жизни, повести Ч. Айтматова дают добротный материал, где и проблемы жизни поставлены крепко, без обману, да и решение дается искреннее и бескомпромиссное Но, прежде чем мы, читая, начинаем подставлять себя под героев и раскидывать умом, как бы мы стали поступать в их случаях, нас незаметно влюбляет в себя, околдовывает тот мир гор и степей, где разворачивается действие, откуда исходят герои и начинают свой поиск смысла или верной линии жизни. Это очень много значит, что арена действия — не помещение, не клетушка в городе, но пространство, открытый космос Природа — совсем не фон, оттеняющий жизнь человека. Это те силы, которые сгущаются в человеческое существо и получают в нем самую энергичную и просветленную свою жизнь. И катастрофы страсти, борения в человеке — это реальные грозы и потрясения, содрогания земли и неба, и читатель Ч. Айтматова все время слышит гул этого переливания космических сил в человеке.
Герой Айтматова поначалу растет в патриархальной среде, где все заведено и предусмотрено от века: дитя, затем пастух и джигит; потом введут в дом тебе жену — и умножатся дети и скот… Хотя события, описанные в повести «Джамиля», происходят на третьем году Великой Отечественной войны, жизнь в аиле во многом течет таким порядком, который установился до того, как в человечестве начались какие-либо даты. Этот уклад становится тесен тогда, когда в человеке пробуждается тяга в даль, в неопределенный, но более широкий мир, а в душе образуется свой компас: мечта, идеал, который оказывается в силах не только противостоять традиционной норме жизни, но и вырвать из нее человека. «Эфемерный» духовный рычаг этот взрывает плотную толщу быта и обычаев. Такого мы и называем «романтиком» — человека, у которого зов мечты, идеала сильнее притяжения окружающей действительности. «Мирно сидел бы — чуда б не видел» — как говорит об этом умонастроении человека болгарская пословица.
Что же манит? Откуда идут импульсы и к чему притяжение? Произошла революция. Волны ее все прибывают и преобразуют патриархальную жизнь и внутренний мир человека. Они и возбуждают тягу и интерес: что же это за большой мир? Поначалу о нем ничего определенного еще и не мыслят. Но знают твердо одно: там можно то, чего нельзя здесь: любить, жить по своей воле, учиться, «не хлебом единым» жить. Там люди живут иначе, а это дорого каждому человеку: возможность жить по-иному, потому что и сам он в определенный момент остро ощущает, что он — тоже иной, не такой, как все (каким его побуждает быть сложившийся круг жизни), и мир с его появлением на свет должен как-то потесниться, расшириться и измениться. Человек и отправляется внешне — вдаль, на подходящее ему дело, а по существу — на поиски самого себя. Персонажи раннего Айтматова — бегущие, те, кто уходит. «Джамиля» кончается бегством Джамили и Данияра. Первый учитель Дюйшен основывает школу, и с этого «космодрома» уносится в иной мир, в пространство большой советской жизни — девочка Алтынай, будущий доктор философии. Шофер Ильяс уводит из шумного аила Асель, и в конце мы видим ее в одинокой избушке на большой дороге. Внимание писателя упорно приковано к этому рывку — он его исследует в разных вариантах. И он стоит того, ибо человек в этом рывке словно на машине времени стартует: из доисторической вечности — в современность, с пятачка аила — в мировое пространство.
Как же набирает человек столько силы, чтобы стал возможен этот скачок? Чтобы этот вылет из родного гнезда состоялся, необходимо ослабление родовых связей. И действительно, у героев Айтматова — тех, что первыми пробуждаются, — подточены кровнородственные корни. Данияр — пришелец в аил, шофер Ильяс — «детдомовский», Алтынай — сирота, Дюйшен — «сын того самого Таштанбека, который ушел из аила на железную дорогу еще в голод, много лет назад, да так и пропал». Этих людей меньше, чем других, окружает тепло семьи, потому раньше они ощущают свое отличие и тягу к независимости. Как Золушка, сиротка или падчерица в народной сказке — забытая, «неполноценная» с точки зрения узкого круга жизни, но именно ей уготовано стать принцессой, властительницей большого и истинного мира.
И вот наш беглец на свободе. Какое-то из нее он сделает употребление? Но что значит «на свободе»? Ведь он опять попадает куда-то: в новых местах, на новой работе тоже свой порядок, свой устав. Ты волен выбрать ту или иную работу, место в жизни, но раз взявшись за гуж… На планете пустых мест нет. Кругом люди и сложившиеся уклады.
Если представить себе возможную последующую жизнь Данияра и Джамили после того, как страсть вытолкнула их из аила, то мы имеем ситуацию Ильяса и Асель — героев повести «Тополек мой в красной косынке». В рассказе о том, как шофер умыкнул невесту чуть ли не прямо со свадьбы, здесь как бы вкратце повторяется история любви и бегства Данияра и Джамили, но дается почти скороговоркой — в повести это не главный сюжет, не история, а предыстория, так как автора и нас уже интересует: а что же дальше может случиться с ними? Люди вырвали себе право самим быть кузнецами своего счастья, чтобы не вмешивалась родня, обычаи и не решали бы за них, как жить, кого любить. Ну-ка, какое такое счастье могут они сами себе построить?
Вот Данияр и Джамиля селятся где-нибудь на целине или в рабочем поселке. Здесь все люди — чужие (по происхождению) и объединяются лишь общей работой и местом жительства. Каково-то тебе здесь будет, своевольный романтик?
