Егор не слушал ее.
-- Давай я научу тебя... Хорошая есть одна песня. -- И Егор запел:
Калина красная-а-а,
Калина вызрела-а...
-- Да я ее знаю! -- сказала Люба.
-- Ну? Ну-ка, поддержи. Давай:
Калина...
-- Егор, -- взмолилась Люба, -- Христом Богом прошу, скажи, они ничего с тобой не сделают?
Егор стиснул зубы и молчал.
-- Не злись, Егорушка. Ну что ты? -- И Люба заплака-ла. -- Как же ты меня-то не можешь понять: ждала я, ждала свое счастье, а возьмут да... Да что уж я -- проклятая, что ли? Мне и порадоваться в жизни нельзя?!
Егор обнял Любу и ладошкой вытер ей слезы.
-- Веришь ты мне?
-- Веришь, веришь... А сам не хочет говорить. Скажи, Егор, я не испугаюсь. Может, мы уедем куда-нибудь...
-- О-о!.. -- взвыл Егор. -- Станешь тут ударником! Нет, я так никогда ударником не стану, честное слово. Люба, я не могу, когда плачут. Не могу! Ну, сжалься ты надо мной, Любушка.
-- Ну, ладно, ладно. Все будет хорошо?
-- Все будет хорошо, -- четко, раздельно сказал Егор. -- Клянусь, чем хочешь... всем дорогим. Давай песню. -- И он запел первый:
Калина красная-а-а,
Калина вызрела-а...
Люба поддержала, да так тоже хорошо подладилась, так славно. На минуту забылась, успокоилась.
Я у залеточки
Характер вызнала,
Характер вызнала-а,
Характер -- ой какой,
Я не уважила,
А он ушел к другой.
Из-за плетня на них насмешливо смотрел Петро.
-- Спишите слова, -- сказал он.
-- Ну, Петро, -- обиделась Люба. -- Взял спугнул песню.
-- Кто это приезжал, Егор?
-- Дружок один. Баню будем топить? -- спросил Егор.
-- А как же? Иди-ка сюда, что скажу...
Егор подошел к плетню. Петро склонился к его уху и что-то тихо заговорил.
-- Петро! -- сказала Люба. -- Я ведь знаю, что ты там, знаю. После бани!
-- Я жиклер его прошу посмотреть, -- сказал Петро.
-- Я только жиклер гляну... -- сказал Егор. -- Там, навер-но, продуть надо.
-- Я вам дам жиклер! После бани, сказала, -- сурово мол-вила напоследок Люба. И ушла в дом. Она вроде и успокои-лась, но все же тревога вкралась в душу. А тревога та -- стой-кая, любящие женщины знают это.
Егор полез через плетень к Петру.
-- Бренди -- это дерьмо, -- сказал он. -- Я предпочитаю или шампанзе, или "Рэми-Мартин".
-- Да ты опробуй!
-- А то я не пробовал! Еще меня устраивает, например, виски с содовой...
Так, разговаривая, они направились к бане.
Теперь то самое поле, которое Егор пахал, засевали. Егор же и сеял. То есть он вел трактор, а на сеялке -- сзади, где стоят и следят, чтоб зерно равномерно сыпалось, -- стояла молодая женщина с лопаточкой.
Подъехал Петро на своем самосвале с нашитыми борта-ми -- привез зерно. Засыпали вместе в сеялку. Малость пого-ворили с Егором:
-- Обедать здесь будешь или домой? -- спросил Петро.
-- Здесь.
-- А то отвезу, мне все равно ехать.
-- Да нет, у меня с собой все... А тебе чего ехать?
-- Да что-то стрелять начала. Правда, наверное, жиклер.
Они посмеялись, имея в виду тот "жиклер", который они вместе "продували" прошлый раз в бане.
-- У меня дома есть один, все берег его.
-- Может, посмотреть -- чего стреляет-то?
-- Ну, время еще терять. Жиклер, точно. Я с ним давно мучаюсь, все жалко было выбрасывать. Но теперь уж сменю.
-- Ну гляди. -- И Егор полез опять в кабину. Петро по-ехал развозить зерно к другим сеялкам.
И трактор тоже взревел и двинулся дальше.
...Егор отвлекся от приборов на щите, глянул вперед, а впереди, как раз у того березового колка, что с края пашни, стоит "Волга" и трое каких-то людей. Егор всмотрелся... и узнал людей. Люди эти были -- Губошлеп, Бульдя, еще ка-кой-то высокий. А в машине -- Люсьен. Люсьен сидела на переднем сиденье, дверца была открыта, и, хоть лица не бы-ло видно, Егор узнал ее по юбке и по ногам. Мужчины стоя-ли возле машины и поджидали трактор.
Ничто не изменилось в мире. Горел над пашней ясный день, рощица на краю пашни стояла вся зеленая, умытая вче-рашним дождем... Густо пахло землей, так густо, тяжко пахло сырой землей, что голова легонько кружилась. Земля собрала всю свою весеннюю силу, все соки живые -- готовилась опять породить жизнь. И далекая синяя полоска леса, и об-лако, белое, кудрявое, над этой полоской, и солнце в выши-не -- все была жизнь, и перла она через край, и не заботилась ни о чем, и никого не страшилась.
Егор чуть-чуть сбавил скорость... Склонился, выбрал га-ечный ключ -- не такой здоровый, а поаккуратней -- и поло-жил в карман брюк. Покосился -- не виден он из-под пиджа-ка? Вроде не виден.
Поравнявшись с "Волгой", Егор остановил трактор и за-глушил мотор.
-- Галя, иди обедать, -- сказал помощнице.
-- Мы же только засыпались, -- не поняла Галя.
-- Ничего, иди. Мне надо вот тут с товарищами... из ЦК профсоюза поговорить.
Галя пошла к отдаленно виднеющемуся бригадному до-мику. На ходу раза три оглянулась на "Волгу", на Егора...
Егор тоже незаметно глянул по полю... Еще два трактора с сеялками ползли по тому краю; ровный гул их как-то не на-рушал тишины огромного светлого дня.
Егор пошел к "Волге".
Губошлеп заулыбался, еще когда Егор был далековато от них.
-- А грязный-то! -- с улыбкой воскликнул Губошлеп. -- Люсьен, ты глянь на него!..
Люсьен вылезла из машины. И серьезно смотрела на под-ходящего Егора, не улыбалась.
Егор тяжело шел по мягкой пашне... Смотрел на гостей... Он тоже не улыбался.
Улыбался один Губошлеп.
-- Ну, не узнал бы, ей-Богу! -- все потешался он. -- Встретил бы где-нибудь -- не узнал бы.
-- Губа, ты его не тронешь, -- сказала вдруг Люсьен чуть хриплым голосом и посмотрела на Губошлепа требовательно, даже зло.
Губошлеп, напротив, весь так и встрепенулся от мсти-тельной какой-то радости.
-- Люсьен!.. О чем ты говоришь! Это он бы меня не тро-нул! Скажи ему, чтобы он меня не тронул. А то как двинет святым кулаком по окаянной шее...
-- Ты не тронешь его, тварь! -- сорвалась Люсьен. -- Ты сам скоро сдохнешь, зачем же...
-- Цыть! -- сказал Губошлеп. И улыбку его как ветром сдуло. И видно стало -- проглянуло в глазах, -- что мститель-ная немощность его взбесилась: этот человек оглох навсегда для всякого справедливого слова. Если ему некого будет ку-сать, он, как змея, будет кусать свой хвост. -- А то я вас ря-дом положу. И заставлю обниматься -- возьму себе еще одну статью: глумление над трупами. Мне все равно.
-- Я прошу тебя, -- сказала Люсьен после некоторого молчания, -- не тронь его. Нам все равно скоро конец, пусть он живет. Пусть пашет землю -ему нравится.
-- Нам -- конец, а он будет землю пахать? -- Губошлеп показал в улыбке гнилые зубы свои. -- Где же справедли-вость? Что он, мало натворил?
-- Он вышел из игры... У него справка.
-- Он не вышел. -- Губошлеп опять повернулся к Егору. -- Он только еще идет.
Егор все шел. Увязал сапогами в мягкой земле и шел.
-- У него даже и походка-то какая-то стала!.. -- с восхи-щением сказал Губошлеп. -- Трудовая.
-- Пролетариат, -- промолвил глуповатый Бульдя.
-- Крестьянин, какой пролетариат!
-- Но крестьяне-то тоже пролетариат!
-- Бульдя! Ты имеешь свои четыре класса и две ноздри -- читай "Мурзилку" и дыши носом. Здорово, Горе! -- громко приветствовал Губошлеп Егора.
-- А чего они еще сказали? -- допрашивала встревожен-ная Люба своих стариков.
-- Ничего больше... Я им рассказал, как ехать туда...
-- К Егору?
-- Ну.
-- Да мамочка моя родимая! -- взревела Люба. И побежа-ла из избы.
В это время в ограду въезжал Петро.
Люба замахала ему -- чтоб не въезжал, чтоб остановился.
Петро остановился...
Люба вскочила в кабину... Сказала что-то Петру. Само-свал попятился, развернулся и сразу шибко поехал, прыгая и грохоча на выбоинах дороги.
-- Петя, братка милый, скорей, скорей! Господи, как сердце мое чуяло!.. -- У Любы из глаз катились слезы, она их не вытирала -- не замечала их.
-- Успеем, -- сказал Петро. -- Я же недавно от него...
-- Они только что здесь были... спрашивали. А теперь уж там. Скорей, Петя!..
Петро выжимал из своего горбатого богатыря все что мог.
Группа, что стояла возле "Волги", двинулась к березово-му колку. Только женщина осталась у машины, даже залезла в машину и захлопнула все дверцы.
Группа немного не дошла до берез -- остановилась. О чем-то, видимо, поговорили... И двое из группы отделились и вернулись к машине. А двое -Егор и Губошлеп -- зашли в лесок и стали удаляться и скоро скрылись с глаз.
...В это время далеко на дороге показался самосвал Петра. Двое стоявших у "Волги" пригляделись к нему. Поня-ли, что самосвал гонит сюда, крикнули что-то в сторону лес-ка. Из леска тотчас выбежал один человек, Губошлеп, пряча что-то в карман. Тоже увидел самосвал и побежал к "Волге". "Волга" рванула с места и понеслась, набирая скорость...
Самосвал поравнялся с рощицей.
Люба выпрыгнула из кабины и побежала к березам.
Навстречу ей тихо шел, держась одной рукой за живот, Егор. Шел, хватаясь другой рукой за березки. И на березах оставались ярко-красные пятна.
Петро, увидев раненого Егора, вскочил опять в самосвал, погнал было за "Волгой". Но "Волга" была уже далеко. Петро стал разворачиваться.
