Из глубины аллеи показалось человек десять уже пожилых людей. Это и была делегация шефов лагеря из дома отдыха ЦИК в Ай-Су.
Натка поспешно встала и взяла Альку на руки.
Когда стихли приветствия и шефы сели на места, а праздник пошел своим чередом, Натка увидела, что крайний стул, как раз тот самый, с которого она встала, остался свободным. Она потихоньку подвинула стул, села и посадила Альку на колени.
В то время как девчата-физкультурницы строили замысловатую пирамиду, Натка искоса разглядывала прибывших шефов. И вдруг на соседнем стуле она увидела очень знакомое лицо.
"Кто это? - растерялась Натка. - Лицо смуглое, чернобородый. Седина, очки... Да кто же это?"
Как раз в эту минуту все дружно захлопали, засмеялись.
Засмеялся и чернобородый: карр! карр! И тогда обрадованная Натка сразу поняла, что это, уж конечно, Гитаевич, тот самый, который так часто бывал у Шегалова и с которым так подружилась Натка, когда два года тому назад она целый месяц гостила у дяди в Москве.
Натка придвинула стул, взяла Гитаевича за руку и взглянула ему в лицо.
Он узнал ее сразу и засмеялся-закаркал так громко, что удивленный Алька соскользнул с Наткиных колен и с откровенным любопытством уставился на этого странного, похожего на цыгана человека.
- Кто это у тебя? - шутливо спросил Гитаевич. - Для сына велик, для братишки мал. Племянник, что ли?
- Это Алька Ганин, сын одного инженера. Он к моему отряду прикомандирован, - пошутила Натка.
Гитаевич угловато двинулся.
Он протер очки и, как показалось Натке, что-то уж очень пристально посмотрел на стоявшего перед ним маленького человечка.
- Я побегу... мне пора. Я сюда вернусь, - заторопился Алька и с обидою добавил: - Эх, папка, папка, так и не пришел.
- Сережи Ганина? - глядя вслед убегающему Альке, переспросил Гитаевич.
- Да, Ганина. А вы его разве знаете?
- Я-то его знаю, - ответил Гитаевич, - очень давно. Еще по армии знаю.
- Значит, вы их всех хорошо знаете? - помолчав немного, спросила Натка. - А где, Гитаевич, у Альки мать? Она умерла?
Гром барабанов и гул музыки заглушили ответ. Это проходили лагерные военизированные отряды пионеров. Сначала с лучшими стрелками впереди прошла пехота. Шаг в шаг, точно не касаясь земли, прошли матросы-ворошиловцы. За ними - девочки-санитарки. Потом как-то хитроумно проползли фанерные танки. Затем по опустевшей площадке забегали какие-то прыткие ловкачи. Что-то по земле размотали, растянули и скрылись.
Музыканты ударили "Марш Буденного". Двойной ряд пионеров расступился, и в строю, по четыре, на колесных и игрушечных конях выехал "Первый сводный октябрятский эскадрон имени мировой революции".
Там был и Алька.
Поддерживая равнение, эскадрон проходил быстрым шагом и под взрывы дружного хохота, под музыку и песню буденновского марша, подхваченную и пионерами, и гостями, и шефами, скрылся на противоположном конце площадки.
- Жулики! - обиженно объяснил кому-то сидевший неподалеку Карасиков. Разве же они сами едут? Их с другого конца на бечевках тянут. Я уже все узнал. Это если бы и меня потянули, я бы тоже поехал.
Теперь почти вся площадка заполнилась ребятами. Затевались массовые игры, и выступали отрядные кружки.
Ночь была душная. Гитаевич вытер лоб и обернулся к Натке, отвечая на ее вопросы:
- У него мать не умерла. Его мать была румынской комсомолкой, потом коммунисткой, и была убита...
- Марица Маргулис! - почти вскрикнула пораженная Натка.
Гитаевич кивнул головой и сразу закашлял, заулыбался, потому что со всех ног к ним бежал с площадки всадник "Первого октябрятского эскадрона имени мировой революции" - счастливый и смеющийся Алька.
В это время Натке сообщили, что Катюша Вострецова разбила себе нос и ревет во весь голос, а у Федьки Кукушкина схватило живот и, вероятно, этот обжора Федька объелся под шумок незрелым виноградом.
Натка оставила Альку с Гитаевичем и пошла в дежурку.
Катюша уже не ревела, а только всхлипывала, придерживая мокрый платок у переносицы, а перепуганный Федька громко сознался, что съел три яблока, две груши, а сколько винограду, не знает, потому что было темно.
- Танком ее по носу задело, - сердито объяснял Натке звеньевой Василюк. - Я ей говорю: не суйся. Так нет, растяпа, не послушалась. Иоськина башня повернулась - и бац ей орудием прямо по носу!
Растяпу Катюшу и обжору Федьку Натка приказала отправить домой, а сама по-над берегом пошла к Альке.
Вскоре она остановилась. Перед ней расстилалось невидимое отсюда море, и только слышно было, как равномерно плещутся волны.
На небе ни луны, ни звезд не было, и только где-то, но очень далеко и слабо мерцал быстрый летящий огонек - должно быть, пограничного костра. И вдруг Натка подумала, что совсем ведь недалеко, всего только на другом берегу моря, лежит эта тяжелая страна Румыния, где погибла Марица...
Кто-то тронул ее за руку. Она нехотя обернулась и увидела Сергея.
- Алька где? Я спрашивал, и мне сказали, что он с вами, Наташа.
- Он со мною, - обрадовалась Натка. - Сейчас он сидит с Гитаевичем. Пойдемте... Он вас ждал, ждал...
- Опоздал я, Наташа, - виновато ответил Сергей. - Там у меня всякая чертовщина творится.
Они не дошли до Гитаевича всего несколько шагов, как опять разом погас свет к все смолкло.
- Стойте! - шепнула Натка. - Сейчас зажгут костер.
В темной тишине резко зазвучал горн, и сейчас же по краям площадки вспыхнули пять дымных факельных огней. Горн зазвучал еще раз, и огни стремительно, точно по воздуху, рванулись к центру площадки.
Долго огонь бежал и метался внутри подожженного костра. То он вырывался меж сучьев, то опять забирался вглубь, то шарахался по земле. И вдруг, как бы устав шутить и баловаться, огромный вихрь пламени взметнулся и загудел над костром.
Тяжелые ветви скорчились, затрещали. Тысячи горящих искр помчались в небо. Стало так светло и жарко, что даже те, кто сидел далеко, щурили глаза и вытирали лица, а сидевшие поближе повскакали и с визгом кинулись прочь.
Когда Натка обернулась, то увидела, что Сергей уже держит Альку на руках, а раскрасневшийся, взволнованный Алька быстро рассказывает отцу о делах минувшего дня.
Было уже поздно, когда кое-как, вразброд, вернулся Наткин отряд к дому.
Не успела еще Натка взойти на крыльцо, а к ней уже подбежала встревоженная дежурная сестра и тихо рассказала, что всего десять минут назад Владик Дашевский привел исцарапанного, разбитого Тольку Шестакова и у Тольки, кажется, вывихнута рука.
Натка кинулась в дежурку. Там, сгорбившись на клеенчатом диване, с лицом, заляпанным йодом, с примочкой под глазом и с рукою на перевязи, сидел Толька. Видно было, что ему очень больно, но что из какого-то упрямства он сознаваться в этом не хочет.
- Как же это? Где это вы? - подсаживаясь рядом, участливо спросила Натка.
Толька молчал. Вмешалась дежурная:
- Говорит, что когда заканчивался костер и стали ребята разбегаться, то, чтобы обогнать всех, бросились они с Владиком прямой тропинкой... А там ручьи, кусты, камни, овраги. Сорвался где-то на берегу и брякнулся.
Разыскали сонного Гейку. Гейка засуетился и быстро запряг лошадь.
Тольку повезли в свой же лагерный лазарет, а Натка, несмотря на полночь, собралась с докладом к начальнику: строго-настрого было приказано обо всех несчастных случаях доносить ему во всякое время дня и ночи.
Перед тем как идти, Натка завернула в палату. Она вошла бесшумно, неожиданно и, несмотря на полутьму, успела заметить, как Владик быстро повернулся и притих. Значит, он еще не спал.
- Владик, - спросила Натка, - расскажи, пожалуйста, где... как это все случилось?
Владик не отвечал.
- Дашевский, - строго повторила Натка, - ты не ври. Я же видела, что ты не спишь. Говори, или я сегодня же расскажу про тебя начальнику лагеря.
С начальником Владик разговаривать не хотел, и, сердито приподнявшись, сухо и коротко он слово в слово повторил то, что уже говорил дежурной сестре Толька.
- Черт вас ночью по оврагам носит, - не сдержавшись, выругалась Натка и в потемках устало побрела к начальнику.
А Сергей опоздал на праздник вот из-за чего.
Вернувшись из Ялты, после обеда Сергей пошел по участкам. На первом дела подвигались быстро и толково, поэтому, не задерживаясь, Сергей прошел на второй.
Там еще не закончили рыть запасной водослив, а крепить совсем еще не начинали. Он спросил: "Где Дягилев?" Ему ответили, что Дягилев на третьем. Тогда и Сергей пошел к плотине, на третий.
Поднимаясь к озеру, еще издалека Сергей увидел впереди на тропке того самого старика татарина, который и был ему нужен.
В это время верхом на тощей коняге Сергея догнал десятник Шалимов и, соскочив с седла, пошел рядом.
- Плохо дело, начальник! - вздохнул Шалимов и вытер концом башлыка пыльное морщинистое лицо. - Люди работают плохо.
- Сам вижу, что плохо. Водослив еще не кончили, крепить не начинали. Хорошего мало!
