выходить совсем не обязательно. Я дважды замужем была, и что хорошего?.. И вот что я тебе скажу. Когда-то мне случалось ездить на гастроли. Жила я там в гостиницах с командированными. Платили им два сорок. Это в сутки. На эти жалкие гроши они должны были существовать. А именно: три раза в день питаться. Плюс сигареты, транспорт, мелкие расходы. Плюс непременно выпить. Да еще и отложить чего-то женам на подарки. Да еще и бабу трахнуть по возможности. И все это на два, пардон, рубля сорок копеек...
— К чему ты это говоришь?
— С тех пор я всех этих командированных упорно ненавижу. Вернее, дико презираю.
Маруся зло прищурилась:
— Ты посмотри вокруг. Я говорю о наших эмигрантах. Они же все — командированные. У каждого в руке — два сорок. Тогда уж лучше Рафаэль с его, что называется, любовью...
Я спросил:
— И у меня в руке — два сорок?
— Допустим, у тебя — четыре восемьдесят... Кстати, я тебе должна за сигареты... Но у большинства — два сорок... Есть тут один из Черновиц, владелец гаража. Жена по медицинской части. Вместе зарабатывают тысяч шестьдесят. Ты знаешь, как он развлекается по вечерам? Залезет в черный «олдсмобиль» и слушает кассеты Томки Миансаровой. И это — каждый вечер. Я тебе клянусь. Жена на лавочке читает «Панораму» от и до, а Феликс слушает кассеты. Разве это жизнь? Уж лучше полоумный Рафа, чем отечественное быдло.
— Владелец гаража свою жену, я думаю, не избивает.
— Естественно. Не хочет прикасаться лишний раз...
Переодевшись и накрасившись, Маруся явно осмелела. Хотя синяк под слоем грима и косметики заметно выделялся. Да и царапина над бровью производила удручающее впечатление. А вот разбитую губу ей удалось закрасить фиолетовой помадой...
Тут снизу позвонили. Маруся надавила розовую кнопку. Сказала:
— Возвращение Фантомаса...
Затем добавила спокойно:
— Вдруг он к тебе полезет драться? Если что, ты дай ему как следует.
— Ого, — говорю, — вот это интересно! Я-то здесь при чем? Он что, вообще, здоровый?
— Как горилла. Видишь эту лампу?
Я увидел лампочку, свисающую на перекрученном шнуре.
— Ну?
— Он ее вечно задевает, — сказала Муся.
— Подумаешь, — говорю, — я тоже задеваю.
— Ты головой, а он плечом...
Тут снова позвонили. Теперь уже звонок раздался с лестничной площадки. Одновременно повернулся ключ в замке.
Затем в образовавшуюся щель протиснулась громоздкая и странная фигура.
Это был мужчина лет пятидесяти в коричневой футболке с надписью «Хелло!» и узких гимнастических штанах. На голове его белела марлевая повязка. Правая рука лежала в гипсе. Ногу он волочил, как старое ружье.
Я с некоторым облегчением вздохнул. Мужчина явно выглядел не хищником, а жертвой. На лице его застыло выражение страха, горечи и укоризны. В комнате запахло йодом.
— Полюбуйся-ка на это чучело, — сказала Муся.
Увидев меня, Рафа несколько приободрился и заговорил:
— Она меня избила, сэр! За что?.. Сначала она била меня вешалкой. Но вешалка сломалась. Потом она стала бить меня зонтиком. Но и зонтик тоже сломался. После этого она схватила теннисную ракетку. Но и ракетка через какое-то время сломалась. Тогда она укусила меня. Причем моими собственными зубами. Зубами, которые она вставила на мои деньги. Разве это справедливо?..
Рафа скорбно продолжал:
— Я обратился в госпиталь, пошел к хирургу. Хирург решил, что я был в лапах террористов. Я ответил: «Доктор! Террористы не кусаются! Я был у русской женщины...»
— Заладил, — сказала Муся.
Рафа продолжал:
— Я ее люблю. Я дарю ей цветы. Я говорю ей комплименты. Вожу ее по ресторанам. И что же я слышу в ответ? Она говорит, что я паршивый старый негритос. Она требует денег. Она... Мне больно это говорить, но я скажу. Сегодня она плюнула на моего тигренка...
Я приподнял брови.
— На моего веселого парнишку...
Я не понял.
— Короче, она плюнула на мой восставший член. Не знаю, может быть, в России это принято? Но мне стало обидно...
Я спросил у Муси:
— Что же все-таки произошло?
— Да ничего особенного. Мне понадобились деньги, за квартиру уплатить. А он говорит — нету. Тебе, говорит, вечно нужны деньги. А я говорю, ты ничтожество. Я десять лет была женой великого артиста, русского Синатры. Ты ему ботинки чистить не достоин. Ты, говорю, паршивый черномазый сифилитик. А он говорит — я тебя люблю. Смотри, как я тебя люблю. И вдруг, ты понимаешь, стаскивает брюки. А я говорю — плевать мне на твое сокровище. И плюнула ему на это дело. А он мне говорит — ты сука. А я беру пластмассовую вешалку... И в результате происходит драка...
— Учтите, — вставил Рафаэль, — я не сопротивлялся. Я только закрывал лицо. Она меня загнала в угол. И я был вынужден ее толкнуть...
Рафаэль производил впечатление скромного и незлобивого человека. Вызывал если не жалость, то сочувствие. Застенчиво присел на край дивана.
Я сказал Марусе:
— Думаю, вам надо помириться.
И еще:
— Предложи ты ему чашку кофе.
— Я бы предпочел стаканчик рома.
— Еще чего?! — сказала Муся.
Тем не менее вытащила из холодильника плоскую бутылку.
Образовалась довольно странная компания. Женщина с подбитым глазом. Изувеченный ею латиноамериканец. И я, неизвестно почему здесь оказавшийся. А в центре — начатая бутылка рома.
Маруся говорила Рафаэлю:
— Ты посмотри на Серджио. Он — выдающийся писатель. Естественно, что у него проблемы в смысле денег... А ты? Ведь ты же — зиро, ноль! Так хоть бы зарабатывал как следует!..
В ответ на это Рафаэль беззлобно повторял:
— О, факен Раша! Крейзи рашен вумен!..
Я твердил Марусе:
— Он мне нравится. Оставь его в покое. К тому же от него есть прок. Смотри, как ты заговорила по-английски.
Маруся отвечала:
— Для того язык и выучила, чтобы ругать его последними словами...
Мы немного выпили. Маруся вскипятила чайник. Рафаэль сиял от удовольствия. Даже когда я спотыкался об его вытянутую ногу.
Забыв про все свои увечья, латиноамериканец явно жаждал благосклонности. Он смотрел на Мусю преданными и блестящими глазами. Все норовил коснуться ее платья.
Тем сильнее я был поражен, узнав, что Рафаэль — марксист. До этого я был уверен, что вожделение и политика — несовместимы.
Но Рафаэль воскликнул:
— Я уважаю русских. Это замечательные люди. Они вроде поляков, только говорят на идиш. Я уважаю их за то, что
