голове. Теперь они напоминали серебристые нити, обрамлявшие ее лицо, как нежный мох. Их вид наполнил Дросте нежностью, в то время как он вел себя, как настоящий муж, и сделал мягкий выговор по поводу неоплаченного газового счета. Потушив свет, он вдруг испытал страстное желание взять Эвелину в свои объятия, совершенно раствориться в ней, забыв фрау Рупп, забыв все на свете, заснуть вместе с ней… Действительно, ее тонкое, теплое тело приблизилось к нему и осталось у него в руках. Осторожно обняв ее, он ощутил нежный изгиб над ее бедрами. Но, несмотря на то, что он внимательно следил за каждым, самым легким ее движением, он не почувствовал в ней ответной дрожи.
– Устала? – спросил он, чтобы испытать ее.
– Очень! – последовал ответ.
Дросте не вздохнул. Он прислушивался к собственному дыханию и к биению своего сердца, постепенно разочарованно успокаивавшемуся. Он почувствовал тоску, но, как он внезапно обнаружил, это была тоска по Марианне. Марианна была сильна. Марианна была хороша. С ней можно было утомиться и наконец получить возможность заснуть. Рука, настороженно лежавшая на подымавшейся и опускавшейся груди Эвелины, ослабела, и Эвелина отодвинулась дальше, в свою собственную постель.
В окне мелькнула зарница. Фрау Рушп. Процесс. Марианна. Эвелина. Милая Эвелина. Фрау Рупп. Подушка нагрелась. В воздухе чувствовалась гроза. Он не мог спать. Он не мог заснуть. Свидетели обвинения… «Где вы были в день смерти вашей матери?…» Полубезсознательное состояние…
Дросте очень осторожно протянул руку. Высунув кончик языка, он без малейшего шума открыл ящик ночного столика. Ощупью он старался найти веронал. Оп прислушался к дыханию Эвелины. Его совсем не было слышно. Теперь таблетки веронала были уже у него в руке. Он нашарил стакан с водой, набрал воды в рот и запил веронал быстро, как будто это было постыдным и запретным действием. Потом снова прислушался. Эвелина беспокойно дышала, не так, как во сне.
– Эвелина… ты спишь? – спросил он. Никакого ответа. Звук дыхания на соседней кровати совсем прекратился. Дросте вздохнул, повернулся и постарался заснуть.
Когда Франк Данел среди дня приехал в Париж, шел дождь, мелкий, серебристый, кокетливый дождь, бывший очень к лицу городу. Франк перевел часы по парижскому времени. До заседания оставалось как раз два часа. Отель, в котором он всегда останавливался, находился за палатой депутатов на маленькой сонной Плас де ла Бургон. Франк не любил больших отелей близ Этуаль, всегда битком набитых американцами. Кроме того, однажды он прожил здесь больше года и с тех пор регулярно останавливался здесь. Он довольно хорошо, хотя и с признаком Нью Орлеанского акцента, говорил по-французски и чувствовал себя в Париже совсем, как дома. Мадам, владелица отеля, была очень обрадована его появлением в маленьком вестибюль. Отправившись на короткий срок в Берлин, он оставил часть своего багажа в Париже, и потому его приезд походил на возвращение домой. Конторщик протянул ему письма и телеграмму. Лифт ремонтировался, довольно обычное явление в «Отеле де Бургон», и Франк пешком взбежал по лестнице к себе в номер.
Телеграмма была из Санта-Барбары. Пирсон, его управляющий, сообщал низшую цену, по которой калифорнийские апельсины могут быть отправлены во Францию, Франк нахмурился, глядя на телеграмму, и подсчитал в уме. Яблоки из Британской Колумбии вытеснили на рынке европейские яблоки, он не видел никаких причин, по которым то же не могло произойти и с апельсинами. Само собой, Франк был не очень высокого мнения о фруктах, которые он продавал. Он не считал их замечательными фруктами их единственным достоинством был их сок. Ho они были вкусны и дешевы. А хорошо поставленная рекламная кампания может в конце концов заставить многих признать всю благотворность стакана апельсинового сока, выпитого перед завтраком. Распаковывая свой бритвенный прибор, Франк уже составлял текст объявления на целую страницу.
Письмо от Пирл из Лондона. Там по-видимому все было в порядке. Кое-как нацарапанная открытка от Марион: она ждала его телефонного звонка. Телеграмма от Пирл, тоже просившей его позвонить. «Пожалуйста, позвони в 7 час. веч. Клеридж». Характерно для Пирл всегда ясна и точна.
Калифорнийские апельсины все же не могли сравниться по цене с испанскими и сицилийскими. Кроме того европейские апельсины были лучше по качеству. А затем нужно было принять во внимание ввоз из северо-африканских колоний. Нужно было решить, что будет лучше, выпустить ли их на рынок в первый год с убытком или окончательно бросить всю затею. Франк не любил бросать что бы то ни было. Он предпочитал рисковать. Это гораздо больше волновало, напоминало гигантскую игру в покер. Все время, пока он брился и принимал ванну, он в уме производил расчеты и подсчеты. Франк обладал способностью оперировать в уме шестизначными числами, подсчитывая их быстро и безошибочно, хотя ему вовсе не давалась высшая математика. Апельсины, ящики, доллары, франки – ими он мог жонглировать и орудовать по желанию. Выйдя нагишом из ванной в спальню, он набросал ряд цифр на листке отельной почтовой бумаги с адресом отеля и не со всем удачным портретом его владелицы.
Лакей Андре, принесший ему холодный завтрак, живо и горячо приветствовал его. Франк оделся и закусил не присаживаясь, потом закурил сигаретку. Он прекрасно чувствовал себя, берлинские разочарования были забыты. С Германией в настоящее время просто-напросто нельзя было вести никаких дел – страна была слишком бедна. Франк надел пиджак, встряхнулся так, что он удобно улегся на плечах, и вызвал Пасси. Взяв телефонную трубку, он услышал голос Марион:
– Алло! Алло, Жужу!
Каким-то чудом француженки всегда находились под рукой именно тогда, когда они были вам нужны и делали как раз то, чего вы хотели от них. Франк улыбнулся в ответ на журчанье речи, раздавшееся в трубке, но разговаривая он не сводил глаз с ручных часов.
– Я не могу позавтракать с тобой, у меня это паршивое совещание с Фаррером, – сказал он, – но как только оно закончится… И пожалуйста, будь свободна вечером.
– Паша приказывает одалиска повинуется, – ответила Марион из Пасси. Франк собрал свои заметки, спрыснул лавандовой водой носовой платок, быстро оглядел себя в зеркало и покинул отель. Дождь прошел и водянистое солнце блестело на вымытых улицах. Париж был охвачен живой, хотя и несколько меланхоличной весной. Когда такси переехало через, мост, проехав мимо толстых торговок-цветочниц, Франк неожиданно вспомнил маленькую женщину из Берлина, Эвелину. По всей вероятности, причиной этого были ветки мимозы, связанные в большие пучки. Он вспомнил о том, что Эвелина любила мимозу. Он хотел послать ей мимозу на прощанье и забыл.
