на встречу с Мариной, новость, без всякого сомнения, отрадная. Но она же означает, что ей придется снова спать с Нефедовым. А она уж надеялась, что этого больше не повторится.
Дана грустно вздохнула и повернулась к панно. Взгляд ее уставился на зайца, тот весело и задорно смотрел на нее. Дане стало грустно, она знала, что у нее так никогда бы не получилось.
Наступило воскресенье, и Дана решила сделать перерыв. За предыдущие дни она сильно утомилась и понимала, что если не отдохнет, то не сможет дальше работать с прежней интенсивности. Да и вообще, она стала чувствовать, что это панно начало ее утомлять. Эти зайчики, лисички, медвежата с какого-то момента стали вызывать отторжение. Сколько можно их рисовать, и кто на это будет смотреть, детишки да их воспитательницы — прямо скажем, не самая престижная и изысканная публика. Есть ли смысл ради нее так упираться?
К тому же была еще одна проблема; как только взгляд Даны падал на того самого зайчика, которого коснулась кисть Нефедова, ею овладевало мрачное настроение. Она несколько раз пыталась повторить то, что он сделал, но ее постигала неудача. И Дана была вынуждена снова и снова себе признаться, что так у нее никогда не получится. Хотя родители наградили ее редким именем — Дана, ей этого не дано, хоть тут тресни! Это обстоятельство угнетало ее, она не хотела быть менее талантливей Нефедова. Наоборот, подсознательно считала себя выше его. Вот только никак не могла это доказать на практике.
Радовало только одно; когда она позвонила Марине и сообщила, что Нефедов согласился ее принять у себя, Аничкова очень обрадовалась и пообещала, что на Дану совсем скоро прольется золотой дождь. И вот теперь она с нетерпением ждала этих осадков.
Дана поздно встала, выпила кофе и задумалась, чем бы себя занять в свободный день. Никаких конкретных планов у нее не было. Можно было заняться живописью, тем более, несколько картин стояли в углу неоконченными. Но она ощущала, что переработалась и ей требуется полноценный отдых. Надо же щадить себя; она молодая и красивая девушка, ей хочется веселья и любви. И так как никто ее этим пока не обеспечивает, то ей придется самой обо всем позаботиться.
Но делать это ей не пришлось. Позвонила Марина. Ее голос звучал радостно и приподнято.
— Я сегодня разговаривала по телефону с твоим Нефедовым. Он был со мной холоден, но вежлив. Мы договорились, что я приду к нему завтра.
— Я очень рада, — сказала Дана, хотя никакой радости от этой новости не испытывала. — А что Гершович?
— Гершович будет, подожди совсем немного, — обнадежила Аничкова. — Сначала я должна встретиться с Нефедовым, сделать про него материал и уговорить, чтобы к нему пришел бы Александр Яковлевич. А уже потом дойдет очередь и до тебя. Видишь, какой сложный расклад, — рассмеялась Марина. — Но не горюй, если мне кто-то делает хорошего, я тоже этому человеку помогаю. К тебе сегодня зайдет один бизнесмен, его зовут Михаил Анатольевич Гребень.
— Как ты сказала? — не поняла Дана.
— Гребень, у него такая фамилия. Ну, немного не повезло с нею парню. А все остальное так очень даже ничего. Я тебе это как женщина говорю.
— Я верю, — проговорила Дана. В интонации подруги было нечто такое, что когда она заговорила об этом Гребне, то у Даны возникло ощущение, что это близкий ей человек. По крайней мере, она почти не сомневается, что их что-то связывает. Да, Марина этого практически и не скрывает.
— Этот Гребень недавно сильно разбогател. Я точно не знаю, на чем и как, да и какая нам с тобой разница.
— А что для нас важно? — поинтересовалась Дана.
— В первую очередь то, что у него много денег. И он решил коллекционировать современную русскую живопись. И я него что-то в роде консультанта. Сам он настоящий пенек, ничего в этом не разбирается, поэтому мне доверяет безраздельно.
— Это здорово! — оценила Дана.
— Не стану спорить, действительно неплохо, — согласилась Аничкова. — Я ему сказала про тебя.
— И что именно?
— Что ты молодой, начинающий живописец, но очень перспективный. И если он приобретет твои картины, то сделает хорошие инвестиции. Это его любимое слово.
— И что дальше? — поинтересовалась, заинтригованная Дана.
— Он к тебе сегодня придет. И вполне возможно что-нибудь купит. Только не заламывай цену, иначе он может отказаться.
— Он скуп?
— Не скуп, но деньги все время считает. Не человек, а калькулятор. Иногда это скучно, иногда противно, но уж ничего не поделаешь. Не кокетничай с ним, держись строго и официально. Ты продавец, а он покупатель — самая простая схема.
— Ты мне прямо проинструктировала, — улыбнулась Дана. Она уже не сомневалась, что этот Гребень — любовник Марины и скорей всего содержит ее. В крайнем случае, выделяет для нее неплохие деньги. Да, повезло ей. Дана почувствовала, как внутри в нее впились острые колючки зависти.
— Просто предупредила, — услышала Дана голос Марины. — Ты же не хочешь, чтобы мы поссорились?
— Ни капельки, наоборот, я тебе очень признательна.
— Это уже лучше. Мы с тобой только начинаем. В общем, причешись и жди, когда придет Гребень, — скаламбурила Аничкова.
Но Дана не обратила на это сомнительную шутку никакого внимания, ее занимали совсем другие мысли и чувства.
— А когда он придет? — спросила она.
— Понятие не имею, у него всегда какие-то дела, даже в выходные. И где он только их находит? В общем, никуда не уходи, я дала ему твой адрес. А если он обещал, то сделает. Пока, подруга.
Марина разъединилась. Дана же бросилась к своим картинам. Хорошо, что есть время, чтобы отобрать полотна для возможной продажи другу подруги. Она пожалела, что несколько работ не завершила, хотя чтобы их закончить, требовалось совсем немного времени. Но она элементарно поленилась. А вот Павел никогда не ленится, некстати вспомнила она Нефедова. И что он лезет у нее из всех щелей. Ну, хватит об этом, пора заняться делом.
Гребень оказался видным мужчиной, лет сорока пяти. Правда, не красивым, на вкус Даны у него было слишком простое, даже грубое лицо. Такие ей не слишком нравились, в них не доставало тонкости и интеллекта. Да и говорил он под стать своей внешности — грубовато и громко, словно его собеседник имел плохой слух. Но на него Дана совсем не жаловалась, и ей было неприятно ощущать в своей ушной раковины раскаты голоса своего гостя.
Гребень начал с того, что стал
