немного развлекло меня.
А мой сосед убеждённо пульнул:
— Жизненно пашет этот гитаросексуал! [357] Сам музыку составил!
— Хрен Тихонов! [358]
— Он у нас болышо-ой человек… У-у какой большо-ой!.. Больше не только митрошки [359] — больше самого митрополита! [360] Бабай!.. [361] Ему фасонистая давилка из самого из Парижу доставлена на заказ! А ты говоришь — купаться!
— Если ему из Парижа на заказ возят галстуки, что он здесь делает?
— Откуда мне знать… Может, налаживается в сам Лондон за расчёской… Не слишком ли много ты задаёшь наводящих вопросов? Пахать языком здоров… Зовут-то хоть как?
Я назвал себя.
— А меня, — шепнул он, — зови Бегунчиком. Мне так к нраву… Ты куда бегаешь на кормёжку? В канну или в грелку?
— Послушай, — пыхнул я, — ты нормально можешь говорить? Что ты там чирикаешь на каком-то рыбьем языке? Я тебя не понимаю. Какая канна? Есть Канн. Приличный курортный городишко аж во Франции. На лазурном берегу Средиземного моря. И что, вы туда ходите по утрам кофий пить? Не далече ли?
— Э-э, — укорно вздохнул Бегунчик, — понесло парнишонку бешеной водой… Чего ж тут не понимать? Канна — ресторан, грелка — чайная. Чего непонятного? Может, ты того и не понимаешь, что все твои воробушки [362] давно разлетелись? Так ты скажи… Может, ты безработный?.. Может, тебя совесть заела, не даёт без честного пота прожигать молодую жизточку? Опять же скажи… Я найду, чем успокоить твою совесть. Я хорошо знаю одну фирму, упорно ищет таланты молодые. Нужны тому ёбществу, навпример, до зарезу нужны гравёры, блиномесы, блинопёки… [363] Ты каковски на это смотришь?
Я потрепал его по плечу.
— Бегунчик, скакал бы ты к своему табунчику… Дай я прилягу… Нога что-то печёт.
Едва рассло, когда Бегунчик разбудил меня, разломил сон.
— Мы линяем… Можь, тожеть с нами?
— Да нет…
— Почему? Прости мои мозги, не врубакен… Из-за ноги?.. Ну-к, как твоя сударыня ножка? У-у, колено красной шапкой оттопырилось…
Я попробовал поднять больную ногу и ойкнул.
— Хо-хо… Не миновать мясницкой, [364] — сказал Бегунчик. — Слушай, покуда наши то да её, давай-ка я тебя по-скорому верхи оттащу… Знаю поблизи одну… Хоть страшно и подпирает сменить воду в авариуме, [365] да потерплю… Ну, скачи!
Бегунчик дурашливо присел, подставил мне свою длинную мосластую спину.
Особо раздумывать было некогда. Вид ноги, плотно залившей опухолью всю серёдку штанины, обычно болтавшейся на ноге, как на палке, напугал меня, и я, обхватив Бегунчика за шею, сторожко переполз к нему на спину.
После сильного дождя на дворе было свежо, зябко.
Небо чистое.
Хоть одежда на мне за ночь и высохла, однако было холодно, я тесней жался к молодому горячему Бегунчику, чьё тепло ощутимо грело и через наши одежды.
Первые дворники, вскидывая мётлы, весело приветствовали нас, что донимало Бегунчика и на что в ответ он корчил жуткие рожи. Дворники незло посмеивались. Только один так съязвил:
— Сразу видать, што дуренькой, на цвету прибитый… То-то на те верхи катаются с самого с ранья.
В вестибюле гремела ведром и шваброй уборщица. Дверь была наразмашку, выпуская вон настоявшееся за ночь тяжёлое тепло.
Без передыху Бегунчик проскочил в простор больничного тепла, сел на корячки, привалил меня к дивану.
— Ну, рыжик, не живёт худо без добра!
Он ппробовал диван.
— До чего перинный! Пока приём… Выспишься до приёма на мягком, как король, и ни с одним ментярой не поздоровкаешься! И к врачу в первых лицах будешь. Первейше тебя никогошеньки нету во всём городе!
Усталая кость к мягкому лакома.
Пожалуй, Бегунчик ещё со ступенек не слетел — я уже уснул.
Молодой унылый хирург буркнул:
— Ну-ка, топнем пяточкой в пол. Топнем…
Я попробовал и, покривившись, сел.
Поддерживая ногу выше колена одной рукой, другой он широконько отвёл ступню влево, отвел вправо. Насуровил брови.
— В коленке ходит в стороны… как маятник… Разболтана… Надорвана наружная боковая связка… Эта нога попадала раньше в переделку?
— Ещё года три назад… Гоняли футбол… Вывихнул. Чашечка аж на бок заскочила… Бывает, идёшь, в ноге хрустит, как у старой козы.
— Эу! Не нравится она мне, детонька…
Он скользнул летучим постным взглядом по набрякшей ноге, кивнул сестре — выжидательно пялилась на него от окна:
— Лангетку.
Меня облило страхом. Я оцепенел.
Имел я уже счастье проваляться чуркой полтора месяца в больнице именно с этой, с левой, ногой, обутой в гипсовый сапожок. Неужели снова на полтора месяца?
Сестра наложила гипс лишь сзади по всей ноге от корени до вышки. Не думал, что можно так быстро обезобразить ногу.
Я чуже косился на прямую, уже негнущуюся ногу.
— Не узнаёшь? — с некоторой долей вины улыбнулась сестра.
— Не-е…
— Ещё до паралича налюбуешься своей лангеткой. А пока не совсем застыло, отгинай углы снизу, чтоб ребром гипса не тёрло щиколотки. Отогни и сверху по краям ушки. Не будет давить и при ходьбе за одно ушкё можно из кармана придёрживать эту чурку… Ня давай ей съяжжать на сами щиколотки. А натрёшь щиколки в кровя, так зялёнкой, зялёнкой…
Это что-то новое, уныло думал я, отгибая белый желобок с обоих концов. Гипс был ещё податливый.
— Какая зелёнка? Какая ещё ходьба? — растерянно бормотал я. — В прошлый раз ну все сорок пять дней честно припухал в больнице…
— В больницу? — спросил врач. — А может, ты ещё запросишься в пятую хирургию? [366] Успеешь… Её никто не обежит… А пока ни пятой тебе, ни шестой.
— Такие с утра строгости…
— Никакой больницы, — зажевал доктор зевок. — С этим не кладём.
— Спасибо вам…
— Спасибов много, да… — в усмешке он потёр три пальца, — маловато… Через недельку так начнём потихоньку расхаживать… Да-а, ходить… ходить… Жизнь в движении!
Он гулко постучал ногтем по застывшему у меня на ноге каменному желобку.
— Это удовольствие… Музыка эта всего на три недели… Отлежимся дома… — До хруста в челюстях зевнул, даже слезу трудовую выжало. — Хох… Сочи на дому!.. Мне б так… Ну, встаём потихоньку… Сейчас с ветерком домчим на скоряшке!
Голова у меня пошла кругом.
Какой дом? Какие Сочи? Какое отлёживание?
Может, бухнуть всё как есть? Глядишь, возьмут в больницу?
Но как скажешь?
Документов ни напоказ при себе, всё у этого панка Коржова. В регистратуре поверили так, на честное слово, всё записали со слов… И что я студент нового набора, и что живу по адресу бабы Клани… С горячих глаз наплёл густо.
Шофёр повёз, как я и сказал, в сторону вокзала.
Я принялся
