дождь.
Это ты говоришь, это ты!
А для нас он
Настоящий муссон!
Дхар ловко шевелил губами под фонограмму, но при этом не слишком усердствовал на ниве злодейства. Один из критиков отделал его словами «ленивая губа». Другой критик сожалел, что Дхара ничто не возбуждало, вообще ничто. Как актер Дхар был абсолютно востребован массами – возможно, потому, что он, казалось, постоянно пребывает в депрессии, как если бы мерзость жизни сама притягивалась к нему и его неизбежный триумф над злом был для него вечным проклятием. Посему определенную тоску вызывала у него каждая жертва, которую Инспектор Дхар разыскивал ради спасения или мести; злодеев – всех и каждого – Дхар наказывал с живописной жестокостью.
Что касается сексуальных сцен, то здесь преобладала сатира. Занятия любовью заменялись кадрами из старой кинохроники с несущимся паровозом (колеса-поршень); эякуляцию характеризовали бесчисленные волны, бьющиеся о берег. Кроме того, нагота, которую в соответствии с требованиями цензуры нельзя было показывать, заменялась «мокростью» – многочисленными сценами под дождем влюбленных героев (полностью одетых), как если бы Инспектор Дхар расследовал преступления исключительно в сезон дождей. Под полностью промокшим сари можно было случайно разглядеть сосок или, по крайней мере, представить его – это возбуждало больше, чем откровенная эротика.
Социальные проблемы и идеология просто замалчивались, если не полностью отсутствовали. (И в Торонто, и в Бомбее обе эти темы мало занимали доктора Даруваллу.) Кроме общеизвестного – что полиция полностью коррумпирована системой взяток, других назиданий почти не было. Сцены проникновенно снятой насильственной смерти, сменявшиеся сценами скорби с обилием слез, были более важны, нежели послания, призванные вдохновить национальное самосознание.
Герой Инспектора Дхара был беспощадно мстителен; он был также абсолютно неподкупен – за исключением лишь секса. Женщины легко и просто делились на хороших и плохих; однако Дхар позволял себе все, что хотел, и с теми и с другими, то есть со всеми. Ну почти со всеми. Инспектор не церемонился с европейскими женщинами, и в каждом его фильме была по крайней мере одна европейка, ультрабелая женщина, страстно желавшая сексуального приключения с Инспектором Дхаром; то, что он честно и с жестокосердным презрением отвергал европейку, было его фирменным знаком, его торговой маркой, – именно за это и обожали его индийские женщины и девушки. Отражала ли эта черта персонажа чувства Дхара к его матери, подтверждала ли озвученное им намерение иметь только индийских детей – кто ж это знает? Кто на самом деле знает хоть что-нибудь об Инспекторе Дхаре, ненавидимом всеми мужчинами, любимом всеми женщинами (кто это сказал, что его ненавидят?).
Даже те индийские женщины, что встречались с ним, были едины в рвении защищать его личную жизнь. Они говорили: «Он совсем не такой, как в своих фильмах» (никаких примеров за этим не следовало). Они говорили: «Он очень старомоден, настоящий джентльмен» (и никогда никаких примеров в доказательство). «На самом деле он очень скромный – и очень тихий», – говорили они.
Каждый мог допустить, что Дхар «тихий»; были подозрения, что он всегда строго придерживался текста сценария, – все это были вполне уместные и лишенные смысла противоречия относительно слухов о его идеальном английском. Никто ничему не верил, или же все верили любому слуху. Что у него две жены – одна в Европе. Что у него дюжина детей, и все внебрачные, которых он не признает. Что на самом деле он живет в Лос-Анджелесе, в доме своей ужасной матери!
Перед лицом всех слухов, при диком контрасте между исключительной популярностью его фильмов и исключительной враждебностью по отношению к нему, которую лишь провоцировала его усмешка, Дхар сам по себе оставался непроницаем. В его усмешке нельзя было обнаружить даже малой доли сарказма; казалось, никакой другой крепко сбитый мужчина не мог бы проявлять такое самообладание.
Дхар поддерживал только один вид благотворительности; он провел свою личную кампанию столь активно и убедительно, что был поддержан общественностью, и достиг при этом такого статуса, как мало кто из меценатов Бомбея. На собственные средства он организовал телевизионную рекламу для госпиталя детей-инвалидов, и она оказалась невероятно эффективной. (Разумеется, доктор Дарувалла был автором и этих рекламных роликов.)
На телеэкране камера показывает Инспектора Дхара либо крупным, либо средним планом – на нем свободная белая рубашка, без ворота или, как у мандаринов, типа курты [8], – и он пускает в ход свою усмешку, лишь пока рассчитывает с ее помощью полностью овладеть вниманием зрителей. Затем он говорит: «Вам, возможно, нравится меня ненавидеть – я получаю много денег, и я никому ничего не даю, кроме как этим детям». Затем следует серия снимков – Дхар среди детей-калек в ортопедическом госпитале: маленькая девочка с деформацией конечностей ползет к Инспектору Дхару, а он протягивает к ней руки; Инспектор Дхар между инвалидными колясками с детьми, которые неотрывно смотрят на него; Инспектор Дхар поднимает из джакузи маленького мальчика, несет его на чистый белый стол, где две медсестры прилаживают на ножки малыша ортопедические шины, – ноги мальчика тоньше его рук.
Несмотря на это, Инспектора Дхара по-прежнему ненавидели; иногда на него даже нападали. Местным громилам хотелось проверить, действительно ли он так крут и ловок во всех видах боевых искусств, как инспектор полиции, которого он изображал; судя по всему, так оно и было. На любые словесные выпады он отвечал странновато-сдержанной версией своей усмешки. Выглядело так, как будто он хватанул лишнего. Но при физической угрозе он не колеблясь принимал равнозначные ответные меры; однажды, когда человек замахнулся на него стулом, Дхар ударил его столом. В жизни у него была репутация человека такого же опасного, как и его герой на экране. Бывало, что он невзначай ломал людям кости; возможно, благодаря знакомству с ортопедией он мог серьезно повредить суставы нападавшим. Он действительно мог нанести большой урон. Но Дхар не искал стычек, он просто побеждал.
Низкопробные фильмы с его участием делались наспех, презентации сводились к минимуму; говорили, что он почти не бывает в Бомбее. Его шофером был неприветливый карлик, бывший цирковой клоун, которого околокиношная молва уверенно окрестила бандитом (Вайнод гордился этим мнением). И, кроме большого числа индийских женщин, которые встречались с Дхаром, иных друзей у него не наблюдалось. Его самое известное знакомство – с редким гостем Бомбея, почетным хирургом-консультантом в больнице для детей-инвалидов, который привычно исполнял функции пресс-секретаря, чтобы собирать зарубежные пожертвования на ее счет, – принималось как долгосрочные отношения, устоявшие несмотря на нападки массмедиа. Доктор Дарувалла – выдающийся канадский врач и достойный семьянин, сын бывшего управляющего бомбейской больницей для детей-инвалидов
