class="p1">Перл тяжело дышит.
— Знаешь, — говорю я, — тебе вправду стоит бросить курить.
— Заткнулся бы ты, святой Леви!
Мы шагаем молча. Каким-то образом Цим и Перл догадываются, что мне не до болтовни.
На тропинке прямо перед нами лежит валун. Перл и Цим обходят его с одной стороны, я — с другой. Я чуть было не шепчу: «Хлеб с маслом», но только потому, что слышал, как эту присказку сто раз говорила мама, а не потому, что я суеверный.
— Раньше он только меня игнорировал, — наконец произношу я, — а теперь игнорирует весь мир.
Перл замедляет шаг, идет рядом со мной.
— Если тебе от этого хоть капельку легче, то меня он тоже игнорировал.
— А меня — нет, — встревает Цим. — Со мной он всегда себя вел круто. И ты на меня не кидайся, Леви, но и к тебе он тоже круто относился. Просто у него столько забот было, когда он школу заканчивал, да с предками вашими надо было разбираться, да решение его в армию пойти всех черт знает как напугало. Так что я тебе так скажу: не бери это так уж сильно в голову.
Я останавливаюсь как вкопанный. Перл хватает меня за руку.
То ли хочет меня удержать, чтобы я не врезал Циму, то ли просто хочет показать, что она на моей стороне.
Перл разжимает пальцы, и из меня словно бы пробка вылетает и вся кровь вытекает из тела. Я не врежу Циму.
Нет у меня никакого желания драться.
Меня переполняет беспокойство.
— Просто… Я не знаю. Не знаю, что с ним творится. Он ничего не делает. Только дни и ночи напролет торчит в Интернете.
— Ты только что описал все население Америки младше сорока пяти лет, — замечает Перл.
— И еще он изучает карты. Просто чертовы кучи разных карт. Может быть, это и стоит считать хорошим знаком, ну, типа, он вообще хоть чем-то интересуется, но как-то это все-таки… если и интерес, то какой-то нездоровый.
— А на какие сайты он заходит? — интересуется Цим.
— Откуда мне знать?
— Как откуда? Ты же проверяешь историю пользования Сетью после того, как он возвращает тебе твой лэптоп.
— Да? Я проверяю?
— Ну да, чувак. Проверяешь.
— Точно. Проверяю.
— И?
Я тяжко вздыхаю:
— Нет там ничего.
Мы вернулись к парковке.
Почти полночь. Я бы начал тревожиться насчет того, что поздно вернусь домой, если бы у меня был «комендантский час» или если бы я знал, что меня кто-то ждет.
— Совсем ничего? — почти одновременно спрашивают Перл и Цим.
Они переглядываются. Они так редко что-то говорят синхронно, что оба не удерживаются от улыбки.
Я рассказываю им, как Боаз проводит дни, просматривая видеозаписи сражений в пустыне, снятые на маленькие камеры дрожащими руками солдат. Про то, что он посещает веб-странички, пережившие своих создателей и превратившиеся из сайтов, где сексуально озабоченные парни с именами вроде Спайк когда-то кляли на чем свет стоит грубую, шершавую армейскую туалетную бумагу, в онлайн-мемориалы. Виртуальные склады, где хранится чужое горе.
Я говорю друзьям о том, о чем они уже знают. О том, что Боаз из тех людей, у которых когда-то было все. Но все же осталось то, чего он хотел. То, ради чего стоит воевать. Даже если эта его часть стоила нам всем слишком дорого.
Я рассказываю друзьям о том, как брат ушел и исчез.
Перл останавливается с ключами от машины в руке и смотрит на меня поверх крыши своей машины. Лицо у нее просто каменное. Совсем не привычное лицо Перл.
— Он пока где-то там, Леви. Правда, он там, и он вернется. Когда-нибудь обязательно вернется.
Цим кивает.
Мне хочется им верить. И я стараюсь.
Но луна уже ушла, пропала за какими-то облаками и унесла с собой теплый воздух. Это уже не та ночь, которая может принести кому-нибудь покой.
Это ночь, полная тревоги.
А для меня тревога вот какая: может быть, брат вернулся? Может быть, все так и есть?
Есть поговорка насчет службы в армии — что ты уходишь служить мальчиком, а возвращаешься мужчиной. Но я почти на все сто уверен в том, что Боаз ушел служить мужчиной, а вернулся призраком.
Когда я был маленький, я, бывало, спал с родителями. Я просыпался, на ощупь находил дорогу по темному коридору и придумывал какую-нибудь причину, почему я оказался посреди ночи около родительской кровати.
Нога болит. Какой-то шум за окном. Что-то в постели противное царапает меня — крошки на простыне или что-то еще.
Больше я с родителями не сплю, потому что… нет, ну это было бы чересчур. Но почти каждую ночь я просыпаюсь без какой-либо явной причины.
И когда я просыпаюсь, чаще всего я слышу звуки из комнаты Боаза. Иногда слышны щелчки клавиатуры. Сегодня я слышу, как брат негромко кричит.
Я не встаю. Не иду к его двери, не пытаюсь понять, могу ли я чем-то помочь ему пережить темные часы.
Дотягиваюсь до радиобудильника и наполняю комнату музыкой, которую передает моя любимая станция. Звучит песня, которую я никогда не слышал.
Сегодня я поворачиваю ручку настройки. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно, только чтобы не слышать голос брата.
И слышу только треск из колонок.
* * *
Мы идем с Перл в кино — не в тот кинотеатр, где работает Попкорновый Парень. И я вижу Кристину. Она сидит на три ряда впереди нас. С парнем. Он высокий и тощий. С длинными загорелыми руками. Со светлой бородкой. В футболке с эмблемой бостонского юридического колледжа.
В какой-то момент, во время первой половины фильма, парень наклоняется и что-то шепчет на ухо Кристины. Ее волосы едва заметно шевелятся. Он целует изгиб ее шеи.
Она опускает голову ему на плечо.
Я хватаю Перл за руку и пытаюсь утащить ее за дверь, как только на экране появляются титры, а свет еще не зажгли.
— Мне пописать надо, — объявляет она.
— Пошли, Перл! Можем, мы просто выйдем отсюда?
— Ты видел, какую бутылку минералки я выглотала? Извини.
Перл пожимает плечами и потешно прикрывает руками пах. Убегает к туалету.
Я выхожу наружу и разглядываю плакаты с фильмами, которые скоро будут показаны в этом кинотеатре. И гадаю, когда же мир, состоящий из людей, покупающих билеты, наконец устанет от киношек, воспевающих неформальные виды спорта.
— Леви!
Я мог бы сделать вид, что это не мое
