сама, читая журналы.
Возвращаясь вечерами домой, я едва передвигала ноги от усталости, но все равно таскала машинку с собой, боясь оставить ее в доме Провера: вдруг кто-нибудь, например Томмазина, из любопытства решит поиграть с ней, покрутит ручку в обратную сторону, погнет, а то и сломает вал или иглодержатель? Лучше уж самой за ней приглядывать. Добравшись до своей комнаты, я с жадностью набрасывалась на минестру и хлеб c какой-нибудь скромной закуской, которые гладильщица оставляла для меня теплыми на плите, и не могла не задаваться вопросом, как же держатся мои компаньонки, за целый день съедавшие только по паре гренок: сама я, наскоро перекусив в полдень полентой с сыром, до вечера мучилась от голода. Но удовольствие от проделанной работы помогало забыть обо всех неудобствах.
Синьорина Джемма выбрала для приема и бала три очень похожие модели, отличавшиеся только вырезами, количеством складок на юбках, кружевами и лентами. У тех, что предназначались обеим девушкам, турнюр был совсем небольшим. Рукава-фонарики с буфами, как того требовала мода, сужались к локтям, лиф спереди заканчивался остроконечным мысом, а колокола юбок струились на бедрах. Когда платья наконец были готовы, никому бы и в голову не пришло, что их сшили дома. Переодевшись, синьорины, как я и предвидела, превратились в настоящих красавиц, особенно когда тетя в ходе некого подобия генеральной репетиции пышно уложила им жесткими щетками волосы, украсив прически перьями и лентами. Платье матери, как и подобало ее возрасту, было несколько скромнее.
Адвокат Бонифачо, также посетивший комнату для шитья ради окончательной примерки, ликовал от удовольствия. Словно не замечая моего присутствия (а может, зная о моей клятве), он сообщил дочерям, что переговоры с молодым офицером и с племянником епископа завершились успешно и теперь Альде и Иде предстояло завоевать одобрение и симпатию будущих свекровей, которые вместе со своими мужьями и епископом непременно будут присутствовать на королевском приеме. И конечно же, вызвать восхищение у обоих будущих супругов, которые не только впервые смогут хорошо рассмотреть их вблизи, но и во время бала не упустят возможности прижаться щекой к волосам избранницы, оценить мягкость ее рук, тонкость талии, гибкость и белизну шеи, почувствовать ее запах. «Не забудьте взять с собой мятные или фиалковые пастилки, – наставлял дочерей адвокат. – Нет ничего более неприятного для мужчины, чем дурной запах изо рта. И не болтайте много. Впрочем, разве вы можете им не понравиться?»
Услышав слова отца, обе синьорины покраснели. Я тоже должна была бы мечтать, представляя себе все волшебство этой первой встречи, зарождение влечения, расцвет любви. Но история синьорины Эстер и маркиза Риццальдо показала мне, сколько лжи скрывается за такими иллюзиями. Я смотрела на двух сестер в их прекрасных платьях с японским рисунком и думала о несчастной мадам Баттерфляй, соблазненной, обманутой, брошенной, доведенной до самоубийства. Синьорину Эстер спас отец, у Чио-Чио-сан отца больше не было, он покончил с собой, чтобы сохранить честь, как сделала затем и его отвергнутая дочь. Интересно, а как бы повел себя адвокат Провера, если после заключения брака зятья стали бы вести себя неподобающе по отношению к Альде и Иде?
Вечером я поговорила об этом с гладильщицей, но та, несмотря на то что муж-пьяница частенько поднимал на нее руку, обвинила меня в чрезмерном пессимизме. Впрочем, никто из нас тогда и представить не мог, чем закончится история помолвки синьорин Провера.
Платья были готовы за три дня до прибытия королевы. Синьорина Джемма заплатила мне оговоренную сумму, не добавив на чай ни единого чентезимо, и, напоследок еще раз напомнив о клятве, отправила домой. Учитывая объем выполненной работы, заплатили мне мало, но я была счастлива, поскольку полученный опыт и знания оказались для меня бесценными.
Утром следующего дня, несмотря на усталость, я рано поднялась, вышла на проспект и встала у дверей парикмахерской. Мне не пришлось слишком долго ждать, как появилась Томмазина. Она шла по тротуару босиком, с большими голубыми коробками на голове, выкрикивая: «Из Парижа прибыли наряды для нашей синьоры и синьорин!» Когда она проходила мимо меня, наши взгляды встретились, и я чуть не прыснула от смеха, но она сохраняла невозмутимость, ничем не выдав, что узнала меня.
Вскоре, как обычно, по городу разнеслось известие о прибытии «парижских платьев», столь же традиционно вызвавшее зависть и любопытство всех приглашенных на королевский прием дам, которые тотчас же принялись сплетничать и злословить о непонятной скупости адвоката, который тем не менее тщеславия ради позволял своим женщинам такие грандиозные расходы.
Но никто, включая меня, не сомневался, что Альда и Ида Провера будут на балу самыми элегантными «девицами на выданье». В гостиных всего города обсуждали успешное окончание переговоров о двойной помолвке: ожидалось, что о ней будет официально объявлено во время приема или, если придворный протокол этого не позволит, на следующий день.
Королева со свитой прибыли поездом. Путь из столицы оказался долгим, поскольку каждые несколько километров приходилось останавливаться, чтобы поприветствовать местное население, которое, протягивая цветы и размахивая флагами, заполняло перроны всех без исключения станций, даже самых маленьких. В каждой витрине нашего города были выставлены фотографии государыни в окружении юных принцесс и наследника престола в матросском костюмчике. Их с любопытством разглядывали знатные синьоры, жены зажиточных торговцев и даже домохозяйки из узких переулков, но особенно внимательно – мы, портнихи и швеи, которым не терпелось посмотреть на королевские платья. Ведь мы знали, что, когда будущая королева только приехала в Рим, будучи еще юной невестой, ее наряды посчитали слишком простыми и лишенными элегантности, а родственники со стороны жениха даже презрительно называли ее пастушкой. Но простые люди ею восхищались: у нас в городе огромная толпа, стремясь выразить признательность и уважение, растянулась вдоль станционных путей, и мне ничуть не стыдно признаться, что среди этой толпы была и я. Надо сказать, в своей наивности я даже гордилась тем фактом, что три платья, в создание которых я внесла вклад, сшитые на моей ручной машинке, увидит сама королева: возможно, «пастушка», привыкшая теперь одеваться у лучших портных Италии и Европы, даже притронется к ним, а то и будет ими восхищена.
Королева со свитой остановились в гостинице «Италия», самой роскошной в округе. В первый день государыня отдыхала после путешествия и приняла, да и то лишь в частном порядке, только первых лиц города: большой прием и бал планировали на завтра.
О том, что же именно случилось во время приема, я узнала только дня через три-четыре. Сначала скандал попытались скрыть, но разлетевшиеся повсюду слухи остановить не удавалось, сколь бы запутанными, расплывчатыми и неточными они ни были. Непонятно было, каким образом разоблачение того факта, что платья семейства Провера вовсе не доставлены из Парижа, а сшиты дома, помимо унижения для них самих, могло еще и задеть честь и тягчайшим образом оскорбить королеву и других присутствующих благородных дам. Ходили разговоры даже об «оскорблении величества», хотя против адвоката Бонифачо так и не выдвинули никаких официальных обвинений. Но репутация семьи, особенно обеих дочерей, как в таких случаях говорится, была безвозвратно погублена.
Некоторое время новости о случившемся передавались только из уст в уста, да и то шепотом. Ворота дома Провера на площади Санта-Катерина оставались закрытыми, а родственники и те, кого считали друзьями семьи, стоило только затронуть эту тему, краснели и отказывались что-либо говорить. Единственный оброненный кем-то из них комментарий состоял всего из одного слова: «Невероятно!» Но после отъезда королевы некоторые из присутствовавших на приеме (главным образом холостяки, не имевшие жен, а следовательно, и необходимости оправдываться перед ними за свои эротические похождения, которыми даже гордились), заговорили свободнее, рассказав о самых пикантных подробностях дела, и теперь префект и другие представители власти уже не могли заставить прессу молчать. Десять дней спустя одна особенно смелая сатирическая газета из тех, что не приносят в дома с дочерями на выданье, опубликовала пространный репортаж. Именно из этой газеты я наконец узнала, что же случилось, и хоть и была ошеломлена, но все же вздохнула с некоторым облегчением, поскольку репортер написал о том, где и как платья были сшиты, только вскользь, не придавая этому особого значения и не упомянув моего имени: просто «с помощью приходящей швеи». Я сохранила газету, чтобы показать синьорине Эстер после ее возвращения из-за границы, и храню вырезку из нее до сих пор: ведь меня впервые, пусть и анонимно, вовлекли в громкий скандал (надо сказать, он оказался не последним, но о втором подобном случае я
