Ознакомительная версия.
Любовь Герасимовна заметила мое волнение. Спросила, отчего я такой сумной? Я объяснил. Она участливо на меня глядела, а затем повела разговор о том, как дружно и хорошо жила с мужем.
Он был стрелочником на железной дороге, она проводницей.
Любовь Герасимовна, расчувствовавшись, достала из шкатулки свою фотокарточку, на которой была сфотографирована до замужества. О Наде она лестно отозвалась. Сказала, что давно уже ее знает. И если у меня "серьезные намерения", то и обо мне замолвит слово.
— А твои родители? Дадут ли они свое родительское согласие?
Может быть, сочтут, что Надя не ровня им?
Я с жаром рассказал об отце. Он-фронтовик. И, может быть, вместе с Надиным отцом на одном фронте воевал. А если Надин отец погиб, а мой раненый вернулся, то разве он будет возражать?
Нет, он у меня такой, что, если я напишу ему о своем решении, он будет Наде отцом.
И вот Надя приехала. Мы каждый вечер встречались. После прогулок в парке, катаний на лодке, хождений по тихим переулкам на душе было легко. Казалось, и ей было хорошо со мной. Мы понимали друг друга с полуслова. Иногда достаточно было намека, и мы постигали то, что хотели сказать и не могли выразить.
Иногда мы долго молчали, и это молчание не было тягостным. Все в ней меня умиляло и восхищало. Особенно чистые переливы ее искренне звучавшего голоса, движения доверившейся мне девичьей души. Я понял, что не могу без нее. Наконец я решил высказать ей свое чувство.
Это произошло осенью в безлюдном, порывисто шумевшем вершинами берез, парке.
— Хочешь быть моим другом? — спросил я. — Верным другом на всю жизнь? Возможно, придется уехать далеко… Поедешь со мной?
Она стояла в простеньком демисезонном пальтишке и трогательно смотрела мне в глаза сияющими, блестящими от навернувшихся слез глазами. Уже лунный свет залил по-осеннему дышавший парк, а мы все мечтали о будущем, потом обнялись и долго кружились. Под ногами шуршали опавшие листья.
— А знаешь, Миша, — сказала она тихо, — ведь у меня приданого всего-одеяло и две подушки! — и так виновато заглянула мне в глаза. В ответ я притянул ее еще ближе к себе и поцеловал.
Голова кружилась от счастья, словно хмельная.
— Какое еще приданое! Все у нас будет свое, трудовое, нажитое нами вместе.
Вскоре состоялась свадьба-не простая-комсомольская.
Все в сборе… За столом, в центре, посадили Любовь Герасимовну. А вокруг-молодежь, мои товарищи по службе и Надины подруги.
— Горько!
И Любовь Герасимовна, прослезившись, сказала:
— Родные вы мои! Будьте счастливы и верны друг другу! Живите, как жили мы с мужем. Жалели друг друга. Внимание дорого!
* * *
Итак, м-еня направляют служить на Камчатку.
"Что ж, посмотрим белый свет, пока молоды".
Оформив документы и упаковав вещи-два чемодана и походную раскладушку, — созвал друзей на прощальный вечер. У меня было такое чувство, словно я еду не на Дальний Восток, а за пятьдесят километров.
О Камчатке рассказывали, будто зимой там по веревке ходят, а летом носят теплое пальто! Движение только на собаках!
Каково же было мое удивление, когда, приехав в город, я увидел комфортабельный автобус. Сойдя с парохода, сели на чемоданы, думая, что приедут встречать.
Напряженно всматриваюсь в очертания города. Улицы расположены одна над другой по склонам сопок. Вдали-два крупных вулкана. На вершинах-снег.
— Долго ли еще будем ждать? — спросила Надя с упреком.
Н9 к нам уже подошел лейтенант в брезентовом плаще.
— Вы приехали по замене?
— Да!
— К кому?
— К старшему лейтенанту Удальцову.
Лейтенант, улыбнувшись, сказал, что он служит в одном полку с Удальцовым.
— Я сейчас за ним поеду и вернусь с ним!
Через час мы уже тряслись в кузове полуторки. Улица хоть и заасфальтирована, но то и дело встречались трещины и выбоины.
Рядом с большими красивыми домами стояли одноэтажные домики. Город обосновался на сопках, самые верхние напоминали большие гнезда.
Скоро мы выехали на шоссе, которое лежало меж сопок. Дорога привела к военному городку. Полк занимал здание буквой П.
Дом шлакоблочный, добротный, с большими окнами. Неподалеку столовая. Внизу артиллерийский и автомобильный парки в круглых деревянных боксах. Штаб полка обсажен ровными деревцами. Рядом стадион и офицерский городок.
* * *
На следующий день я представился полковому начальству.
Возле штаба стоял командир полка полковник Ворожейкин в суконной гимнастерке и высоких армейских сапогах. После обычных вопросов он поинтересовался, каким взводом я командовал.
Узнав, что я огневик, усомнился, справлюсь ли со взводом управления батареи? Под конец беседы все же высказал уверенность, что смогу заменить своего предшественника, если меня эта должность устраивает.
Откровенно говоря, новая должность меня — обрадовала. В моем взводе-три отделения: связи, радио и разведки. От того, как налажена их служба, зависит успех огневиков. Я это хорошо знаю на своем опыте.
Войдя в казарму, увидел кирпичи, песок, трубы, балки, дощатые подмостки у стен, работающих солдат в гимнастерках, без ремней. Ремонт шел полным ходом. Я направился в свою батарею.
В боксах-двухэтажные кровати. Дневальный отдал честь и спросил, кого мне нужно.
— Комбата Ардамасцева!
Комбат Ардамасцев совсем не похож на Ярцева. Высокий, статный. В добродушно-шутливом тоне рассказал про здешний холостяцкий быт, о трудностях здешней службы.
Пока он говорил, я думал, что он-то холостяк, а мне ведь нужно позаботиться о ремонте квартиры, сложить заново печь, завезти к холодам дрова. Предстоящая камчатская зима тревожила.
* * *
Прошло несколько дней моего пребывания в полку, и мы выехали на учения. День побаловал нас. Солнце припекало, осенняя природа словно ожила. Желтые листья кружились возле палатки.
Крохотные озерца переливались всеми цветами радуги. Согнутые сильными ветрами, обнажились тонкие кривые березки и лишь кедрач сохранил всю свою зеленую прелесть.
Ардамасцев принялся чертить карту, а я пошел к солдатам. Они рыли НП. Работа шла медленно. Молодые парни, раскрасневшиеся на солнце, вспоминали свои дома, глядя на этот пейзаж. Медленнее других работал молодой солдат с озорными глазами по фамилии Котик.
— Сейчас бы граммов сто, веселей бы кидал! — улыбнувшись, сказал он.
— И без ста граммов веселый и озорной, — сдержанно заметил я.
Он, видно, утомился на солнце, но виду не подавал и кидал "емлю, покрякивая и утирая рукавом пот.
Я взял у Котика лопату и показал, как надо копать траверс в темпе. Котик, поглядывая на меня, скинул с себя гимнастерку и, получив свою лопату, принялся копать быстрее.
— Печет солнце! — сказал он, словно извиняясь.
Постепенно солдаты втянулись в работу: засверкали на солнце лопатки, и только пыль шла от земли, дружно выкидываемой, из окопа.
Вдалеке послышался гул мотора.
— Обед везут! — обрадовался Котик.
Машина остановилось, и довольный старшина, соскочив с кузова, крикнул:
— На обед!
Поев солдатских щей и каши, я направился в палатку. После обеда потянуло ко сну.
Приятно улечься в тени после обеда, но сама мысль об этом вредна в такой обстановке.
И точно:- не успел я подумать об отдыхе, вызывает комбат.
— Вы назначены посредником к соседям. Через пятнадцать минут быть на их наблюдательном пункте!
Я тотчас отправился.
В большом глубоком окопе работали походные радиостанции.
Нас-посредников-построили. Появился командир полка, поздоровался с каждым за руку, выставил вперед ногу и, запрокинув голову, начал:
— Значит, вы и есть посредники?! Хорошо! Так и условимся: никаких упрощений! Обстановка на карте-должна стать жизнью!
Командир полка приказал посредникам занять свои места.
Я очутился в батарее старшего лейтенанта Сиповского. Высокий, сутулый, с рыжевато-русой головой и упрямым подбородком, он рассказал мне нехитрую историю своей службы. Несколько лет служил на взводе и лишь сейчас выдвинут на батарею, но еще в должности не утвержден.
С НП передали: огонь!
По серебристой глади океана маленький военный катерок тащил деревянный макет корабля. Орудия разом дрогнули, снаряды с визгом полетели и шлепнулись далеко за макетом. Видны были всплески, похожие на фонтаны.
Следующий залп лег далеко влево от макета.
Полковник Ворожейкин остановил стрельбу и подошел к Сиповскому:
— Это ваш разведчик ошибся на 1-00?
— Так точно, товарищ полковник!
Когда полковник уехал, Сиповский досадовал. После этих стрельб его уже, конечно, не утвердят в новой должности. Оставят на взводе.
Разведчик стоял, понурив голову. Ему не видать увольнения в город, где ждет его любимая девушка. А что скажут комсомольцы на собрании?
Ознакомительная версия.
