Ознакомительная версия.
Котик шел вначале легко, а сейчас согнулся, приуныл. Катушки тяжело повисли на плечах. Но он, хоть и ворчит, а дело делает:
Котик принадлежит к тем людям, которые любят поворчать и с неохотой принимаются за работу, но потом втягиваются и дело у них идет.
Все лишнее я приказал солдатам снять с себя перед выходом, но несмотря на это они все же устали.
Давайте сделаем перекур, товарищ лейтенант! — попросил Котик.
Но я по опыту знаю, что в пургу делать остановки опасно, человек, выбившись из сил, замерзнет.
— Нет, нельзя! Осталось немного!
Беру одну катушку у Котика.
Он садится на снег.
— Дальше идти не могу, товарищ лейтенант. Нога болит!
Но я знаю, что у него не нога болит, а просто он устал.
Котельников поднимает его и берет у него катушку.
Последний сросток-запорошенное снегом озеро.
Сросток делает Котик. Пальцы его, красные от мокрого снега, словно увеличились вдвое. Он берет ими холодный привод и медленно соединяет концы. Они жгут, сопротивляются, но Котик не сдается. Вот он делает изоляцию. Сросток сделан. Котик улыбается усталыми глазами. Нос его и уши покраснели.
— Славная работенка, товарищ лейтенант, пусть она меня в следующий раз не тронет, а я-то ее не трону! — смеется он.
Я знаю, что ему сейчас не до смеха, но таков уж характер этого человека.
Вот и пушки показались, только стволы торчат, а остальное занесено снегом. Идем в палатку. Здесь нас встречает старший офицер батареи.
— А, Миша, милости просим! Печечка греется, чаек к вашим услугам!
После такого рейса палатка кажется раем. Солдаты усаживаются возле печки.
— Ну как. Котик, погодка нравится? — подкалывают его солдаты-огневики.
— Эх, связь, связь! В пургу тяни! То ли дело огневики! Сиди в палатке, жди, когда скажут: к пушкам! — вздыхает Котик.
— Говорили тебе, Иван Максимович, не ходи в связь! Вот и таскай теперь катушки.
Котик не сразу ответил:
— Зато летом буду травку слушать, когда связь будем тянуть.
А еще посмотрим, как вы будете свою пушечку катать.
* * *
Весной, когда теплый ветер принес запах полой воды, мы ждали сына.
И он родился, новый человек, на далекой от Москвы Камчатке.
Ночью, на машине командира полка, я отвез Надю в родильный дом. Через каждые два часа звонил-и вот на вторые суткисын!
Назвали сына Сашей.
* * *
С сопок побежали ручьи, дорога стала непроходимой. Глинистая почва набухла, талая вода заливает погреба. А солнце греет все сильнее, с океана подул опьяняющий свежий ветер, и стаи куликов потянулись к побережью, где их ждали ожившие после зимней спячки прибрежные болота. Мелькнуло короткое дождливое камчатское лето. И снова сухая, солнечная осень. Незаметно прошел год моей камчатской службы.
Я поступил в вечерний университет марксизма-ленинизма при городском Доме офицеров. Сюда приходят и приезжают офицары не ради диплома, сюда, а не в ресторан, который находится рядом, хотя его огоньки и зазывают обещанием того бездумного отдыха, который так иногда нужен человеку труда.
В университете я вижу безусых лейтенантов и пожилых майоров. Отношения между офицерами старшими и младшими иные, чем на службе.
Лейтенант Корневич окончил Ленинградское артиллерийское училище, там и женился. Молодая чета волей судеб перенеслась на Дальний Восток.
У Лени Корневича те же заботы, что и у меня: служба, заботы о сыне_ учеба. Как и я, он ходит в университет. Еще в военном училище блеснул математическими способностями и любовью к технике. И взвод у него такой. Леня часто по вечерам засиживается в казарме, у солдат своего взвода, говорит с ними на разные темы. Солдаты любят его, уважают.
Есть у Лени чувство верности слову. Раз он сказал, солдат знает, что никло его приказ не отменит. И когда он обещает краткосрочный отпуск за успехи в учебе и службе, то обещание выполняет, чего бы это ни стоило.
Частенько заходя к нему в гости, я видел его склонившимся над учебниками по математике, физике, химии. Просматривая формулы высшей математики, я спрашивал Леню:
— Как ты со всем управляешься?
Леня отвечал нехотя:
— В меру возможностей. — И тут же пожаловался:-Если бы в сутках было не двадцать четыре часа, а сорок восемь, экстерном сдал бы за физмат!
В это время заплакал сын. Леня подошел к люльке, улыбнулся и сказал,
— Вот она, академия бытовая! Без нее и настоящая академия наук неполно выглядит. Ну, а как наша "духовная семинария"? — спросил он. — Что нового там?
Он пропустил одно занятие в вечернем университете и заставил меня рассказать об этом занятии.
В самый разгар беседы Леню вызвали к комбату.
Быстро одевшись, он поцеловал в лобик сына и вышел. За ним вышел и я, отказавшись от чая, предложенного женой Лени.
* * *
Сумерки ложатся на плечи окутанных снегом сопок. Курится дымкой Авачинский вулкан. Даже в сумерках он ясно вырисовывается своим богатырским сложением. Ветер несет мелкую крупу с океана. Должно быть, к пурге!
После дежурства приятно прийти в хорошо натопленную хату.
Сынишка лежит на спинке в люльке и ручкой качает подвешенного попугая, улыбаясь мне радостно веселыми глазками. Часы показывают пять. Надо идти на занятия в университет.
Автобус не идет. Отправляемся "одиннадцатым номером".
Приятно пройтись в хорошую погоду, а сегодня, кажется, нас ветерок не балует. Дует "гнилой угол", как его называют коренные жители. Но раз решили идти, надо двигаться. Нас собралось человек десять из полка. Это разные по возрасту люди, но всех их объединяет одно желание-как можно больше узнать. Ведь в университете люди не только учатся, но и обмениваются новостями. Это пункт дружбы офицеров разных специальностей: здесь и танкисты, и летчики, и моряки.
Ветер дует в лицо, сапоги сбивают гальку с неровной дороги.
Пока шли вниз-было легко. Но вот дорога поднимается вверх на сопку. Пройдено четыре километра. Еще один. Виден силуэт белого, чистого Дома офицеров. У входа в университет стоят летчик-лейтенант и капитан-танкист. Они немного смущены: сегодня в кинозале демонстрируется интересный фильм-премьера. Возник вопрос: идти в кино или на лекции. Ведь если не посмотреть сегодня, когда тем еще выберешься в город?
После долгих колебаний танкист, полуобняв летчика, шутливо воскликнул:
— Я принял решение-в университет! Стартуй и ты! Давай не терять взаимодействия!
* * *
Обычно свет у нас выключается в полночь. Я посмотрел на часы-двадцать два тридцать.
Посмотрел на лампочку: она качается, словно маятник. Чем больше я наблюдал за ней, тем, как мне казалось, она колебалась сильнее. Потом затрещала печь: на белой щеке печи появились трещинки, словно морщинки. Так продолжалось минут пятнадцать.
Колебание лампочки скоро утихло, а печь перестала трещать.
Когда я вышел в сени, то заметил на полу штукатурку, отвалившуюся со стенки. Успокаивая Надю, тороплюсь на батарею. Не случилось ли там чего с моими солдатами? Надя понимающе глядит на меня.
— Иди! Только не горячись. И за меня не волнуйся! Я подожду, пока ты придешь. А если что-приду к тебе!..
От дежурного по части узнал, что это было слабое землетрясение, какие здесь, на Камчатке, нередки. Когда я рассказал об этом жене, она успокоилась.
Больше всего мы волновались за печку: ведь кирпичи здесь на вес золота, да и попробуй сложи печку зимой. Но какое счастье!
Печка осталась на месте, и лишь трещинки напоминают о случившемся.
* * *
Я вошел в одноэтажный домик с палисадником. На вывеске "Камчатский областной музей". Среди полезных ископаемых Камчатки я не нашел нефти. "Не может быть, чтобы здесь не было нефти!" — твердил мне Ардамасцеа. Он был по призванию геолог.
Как-то он мне признался, что сюда перевелся служить, чтобы подтвердить свою догадку. Вот как его предположение подтвердилось.
Наша батарея выехала летом на сенокос.
— Река рядом, место сухое, луг недалеко, — заметил комбат… — здесь и остановимся!
Место и в самом деле было чудесное: живописные луга, трава до пояса, озера с зеркальной чистой водой, а дальше красивые, поросшие лесом горы. С утра мы косили сено, а после обеда — наше время. Вряд ли есть человек на свете, не любящий свежей ухи да красной икорки.
Лососевые шли на нерест. Солдаты рыбачили, собирали жимолость, а я с комбатом ходил по окрестным местам.
Комбат шел легко, был он ходок отличный. Я еле за ним поспевал. Мы вышли к пересохшей речке и заметили следы. Они были свежие и привели к месту, где, видимо, совсем недавно лежал медведь. Комбат сразу определил:
— Молодец, Топтыгин! Очевидно, ловил рыбу, потом решил погреться, а сейчас он в кедраче. Пройти сквозь кедрач не просто!
Мы забирались все дальше и, наконец, вышли к подножию Авачинского вулкана, блиставшего на солнце своей снежной шапкой. Вулкан курился. Вокруг расстилались лавовые поля. Огромные вулканические «бомбы» валялись на значительном расстоянии друг от друга. Растительности почти не было-лишь выжженная солнцем травка. Несомненно-это был один из путей лавового потока.
Ознакомительная версия.
