- Ты что, не видишь? Зо-вут!
Малышка поднялась и подошла к Майору. Он взглядом указал ей на стул. Малышка села напротив.
- Так значит, вы считаете, мне не стоит писать пьесы? - сказал Майор.
- Да, - сказала Малышка, - не стоит.
- Вы так считаете?
- Да.
- А я вот возьму и напишу! - сказал Майор, выпил полрюмки водки и запил кефиром. - А они поставят! - и он выразительно указал куда-то в сторону.
Малышка молчала.
- Ну? Что вы на это скажете?
- Не знаю... - сказала Малышка.
- Другое дело, у меня нет никакого желания заниматься всем этим дерьмом!
Майор допил водку, а потом весь оставшийся кефир.
- Что ж, - сказала Малышка. - Это тоже неплохо. Мне можно идти?
- А кто вас держит? Я хотел вам сказать только это - у меня нет никакого желания заниматься всем этим дерьмом!
Малышка вышла из ресторана и стала уже пересекать фойе, как тут ей навстречу бросилось какое-то существо. Оно было высоченным, стильным, довольно-таки миленьким и вполне узнаваемым.
- Мама! - закричало существо.
- Что ты тут делаешь? - удивилась Малышка.
- Как это что? - удивилась дочь. - Нам принадлежит четырнадцатое место в третьем ряду балкона и карниз над левым фасадом. Я сдаю его под рекламу! Когда ты придешь домой?
- Не знаю, - сказала Малышка.
- Приходи попозже!
Весь оставшийся путь до кабинета Главного режиссера Фадеева Малышка проделала легко и без препятствий. Фадеев ждал ее уже давно и встретил у дверей. Он еще больше располнел, а лицо его стало еще более одутловатым, но когда Малышка вслух отметила это, он стал сопротивляться и сказал, что, напротив, за последнее время потерял полтора килограмма. После всех слов по поводу веса и внешнего вида они немного помолчали, и Фадеев все подыскивал слова, не зная, с чего начать. И как всегда бывает, в конце концов сказал прямо и в лоб:
- Он проснулся.
- Кто? - не поняла Малышка.
- А ты не знаешь?
- Сам?! - воскликнула Малышка. - Он не умер?
- Живее всех живых! - процедил Главный режиссер Фадеев с ненавистью. Проснулся! Чертов основоположник!
- Может, он снова заснет? - предположила Малышка.
- Как же! Куси-выкуси! Там вся стена обвалилась! С чего бы тогда ему просыпаться, как ты думаешь? Какие-то алкаши с него одеяло стянули - от холода и проснулся! Он же нам всю кли-ен-ту-ру распугает! - и Фадеев принялся метаться по кабинету, почему-то напоминая Малышке толстую, перепуганную курицу.
Истерика Главного режиссера, а также бывшего мужа Фадеева стала Малышку раздражать, и она сказала сухо:
- Ну а я здесь при чем?
На что Фадеев набросился на Малышку с новой волной ярости:
- Ты-то как раз и при чем! Ты - первая, о ком он спросил! Он так и сказал - где эта девочка из литчасти? Так и спросил! Прямым текстом! - Фадеев на секунду замолчал, а потом добавил уже другим, более мягким и даже просительным тоном: - Уговори его, а? Куда-нибудь... В маленькую гостиницу... Да мы уже и нашли.
Конечно, в такой ситуации было бы лучше всего посоветоваться с Иваном Семеновичем Козловским, но тот был далеко. После ненастной ночи, когда Иван Семенович Козловский бегал в одних больничных шлепанцах по мокрому снегу в поисках Мани Огарок, по классному журналу - Марии Огарковой, он подхватил злостный бронхит, и сыновья недолго думая отправили его на какие-то жаркие острова. Как будто читая мысли Малышки, Фадеев сказал:
- Даже Козловский ничего лучшего не придумал бы. Не в землю же его живым закапывать! - и тут Фадеев отвел глаза, потому что они вдруг как-то предательски блеснули.
- Где он? - спросила Малышка.
У кабинета Директора стоял Шнип-маленький и трясся, как огромный осиновый листок. С щеки его стекала кровь, он зажимал ее носовым платком и, наклоняясь к совсем уже ссохшемуся Шнипу-большому, отчаянно шептал:
- Как же это, папаша? Да что же это такое? Кто я ему, а?
Из-за дверей раздались знакомые ругательства, наконец, из кабинета выскочил Директор, в таком же трясущемся состоянии, как и Шнип-маленький, разве что без ссадины на щеке, зато нижняя челюсть у него сильно дергалась, а плохо пригнанный протез совсем уже неприлично лязгал.
- Зарыть! - закричал Директор, повалившись на стул. - Закопать сволочь! К чертовой матери закопать!
Заметив Малышку он замолк, но уже через секунду бросился к ней с распахнутыми объятиями, словно и не виделся в ресторане совсем недавно:
- Вот кто нам поможет!
И Малышка не успела глазом моргнуть, как Директор, Шнип-маленький и Фадеев, образовав своими телами стену, ласково, но настойчиво, одновременно поддерживая и чуть подталкивая в спину, оттеснили Малышку к самой двери. Последний толчок оказался самым ощутимым - Малышка оказалась в кабинете Директора, дверь за ней торопливо захлопнулась. То, что она увидела, ее довольно-таки потрясло. Она остановилась и даже зажмурилась. Посреди кабинета стоял Сам - голый, поросший какой-то бурой шерстью - и по своей старой, неизменной привычке скверно ругался.
- Здравствуйте, - сказала Малышка, не открывая глаз.
- Бессовестный... Людей бы постеснялся, - проворчал неподалеку голос Екатерины Петровны.
- Подумаешь, какие мы нежные! - сказал Сам. - Давай проходи!
Малышка сделала шаг вперед и, чтобы не упасть, чуть приоткрыла глаза. Сам, уже закутанный в какую-то ткань, сидел за столом в кресле Директора.
- На себя посмотри! - вдруг закричал Сам. - Была девочка девочкой, а теперь что? Ладно, - сказал он после паузы, когда заметил, что Малышка уже решила обидеться. - Это пока еще не худший вариант. Давай в карты играть!
- В карты? - удивилась Малышка.
- А что? Забыла? Это у нас неплохо получалось!
- В пьяницу? - спросила Малышка.
- Конечно, в пьяницу!
Тут же появились карты, и Сам принялся раздавать. Не успели они начать игру, как дверь открылась, и Директор, отворачивая лицо, вкатил тележку с едой. Сам брезгливо оглядел тарелки с кашей и закричал:
- Где мясо?
- Вам может быть плохо, - сказал Директор. - Даже медведи сразу мясо не едят.
- Не учи ученого! - закричал Сам. - Делай что говорят!
При этом он вытянул сухую и жилистую, как у перемороженного цыпленка, ногу, самым немыслимым образом изловчился и ударил по подносу, тарелки с кашей и творогом разлетелись в разные стороны. Директор побежал к дверям, каша стекала по его лицу.
Больше в кабинете никто не появлялся. Минут через двадцать какая-то рука, почему-то голая и с татуировкой в виде старого герба Советского Союза, протянула из-за двери тарелку с жареным цыпленком, а еще чуть позже Малышку по имени окликнул шипящий голос Фадеева, а когда она подошла к дверям, тот же голос сказал:
- Не забудь, зачем пришла. Ждем до вечера.
После того, как Сам быстро расправился с цыпленком и с переменным успехом сыграл две партии в пьяницу, его разморило, а глаза стали закатываться, как у совсем уже дряхлой, усталой птицы, и Малышка было подумала, что сейчас он опять заснет. Но в самый казалось бы критический момент он тряхнул головой, опять уставился на Малышку и капризно сказал:
- Что расселась - раздавай!
- Может, есть смысл куда-нибудь отсюда перебраться? - сказала Малышка, тасуя карты. - Я знаю одно место, где вам было бы гораздо удобнее.
- Не выдумывай! - сказал Сам. - Мне удобно здесь!
- Но здесь кабинет Директора Театра, - сказала Малышка.
- Паршивец он, а не Директор! - закричал Сам. - Все они - паршивцы! Во что Театр превратили! Развалили Театр! Я, что ни говори, был великий артист!
- Никто это и не оспаривает, - заметила Малышка.
- А эти! Плоть от плоти, кровь от крови! Потомки гребаные, пидэрасы проклятые! Ваське-то Шнипу, недоростку, я сразу сказал - не иди, Васька, ни в артисты, ни в начальники! Для артиста - ростом не вышел, для начальника глуп. Будь себе тихо администратором, проживешь, как человек! А мать его Оксанка Шнип - славная была девочка! - и Сам причмокнул губами.
- Неужели?.. - воскликнула Малышка, вспомнив вдруг отвисшую нижнюю губу Шнипа-большого и Шнипа-маленького, отвисшую губу Директора и целый ряд таких же отвисших губ у самых разных людей в Театре... - Неужели? - повторила Малышка.
- А ты как думала? - хвастливо заметил Сам. - Из одних ворот весь народ. Только я был - великий артист. А эти... - и Сам даже брезгливо сплюнул.
Тут Малышка услышала ползущий от двери шепот Фадеева и подошла.
- Ну? - прошипел Фадеев.
- Ничего не получается, - сказала Малышка.
Было уже совсем поздно, когда Сам опять уронил голову на грудь и закрыл глаза тяжелыми, морщинистыми веками. Екатерина Петровна, глотнув из бутылочки, давно уже заснула на одном из диванов просторного директорского кабинета. И хоть Малышка и понимала, что сон у Самого еще не тот, который продолжается долго, она решила, что пора бежать. Она разулась и, неслышно ступая по ковру, подошла к двери, осторожно взялась за ручку и потянула к себе, но вместо того, чтобы выйти в приемную Театра, натолкнулась на холодную кирпичную стену с небольшим окошком посередине, как в тюремной камере.
