готов был свернуть горы, лишь бы она перестала так мучиться. Оказавшись в больших, горячих, таких родных, руках Алька, вдыхая родной запах, перестала вырываться. Только плакала тихо. Скулила, как маленькая собачка, получившая пинок от хозяина. Она прятала лицо на груди здоровяка, умирая от смущения. Ей было так стыдно за то, что Славка увидел ее темную сторону. На душе было сыро и ветрено.
Славка смог выйти лишь через час: малышка, исчерпав все силы, уснула, так и не выпустив его ладони. Он пошел на кухню, но по пути его перехватила админитсратор, указав на парнишку у стойки. Славка с трудом признал в нем спутника Альки. Он пересек зал и подошел к парню.
— Аля…, — промямлил мальчишка и отвел стыдливо глаза.
У Славки свело челюсть.
— С ней всё хорошо, поезжай домой, — сказал ресторатор и развернулся.
— Подожди…те, — остановил его студент, — я не знаю, что произошло…
— А тебе и не нужно знать, — припечатал здоровяк и подошел вплотную. — Держись от нее подальше. А то я за себя не отвечаю. Усёк?
Парнишка глянул на Славку снизу вверх и совсем скис.
— Я…
— Ты. Держись. От. Нее. Подальше, — вкрадчиво и очень тихо повторил Славка, а глаза как два серебряных кинжала. — Свободен!
И, не глядя на сникшего парнишку, ресторатор ушел на кухню.
Весь остаток дня она работал как заведенный. Движения были настолько отшлифованы, настолько отработаны и доведены до автоматизма, что Славка даже не думал о том, что делал и как. Из головы не уходила вмиг побелевшая девочка, вырывающаяся из рук студента.
«Инга так же вырывалась,—мелькнуло в голове. С досады он скрипнул зубами.—Неандерталец!»
Как же Алька в ту ночь не оттолкнула здоровяка, не испугалась?
«Она во мне мужчину не видит. Я ей вроде старшего брата. Вот только вряд ли Димку хоть раз посещала мысль поцеловать сестру, а меня…,»— думал здоровяк, закручивая роллы.
Да уж, чего греха таить? Была мысль, была! Когда девочка была совсем рядом, на расстоянии дыхания. Из-за туфель на каблуке ее глаза-васильки искрились так близко. И огромные ладони лежали на прохладном шёлке открытой спины. Красивая, маленькая, такая хрупкая! И Славку накрывала безграничная нежность.
Когда он освободился, было уже темно. Зашел в кабинет и увидел девочку, сидящую с босыми ногами на диване. Оглянулась и, узнав его, улыбнулась, и он про себя застонал. Бледненькая, с темными кругами под глазами, она вызывала такую жалость, что Славка в два шага пересек кабинет, сгрёб ее в охапку и прижал к себе.
— Я буду с тобой! Я буду с тобой! Если ты позволишь, я всегда буду с тобой! Не бойся! — шептал он, стискивая в своих ручищах тонкий стан.
А ведь она уже успела успокоиться. Успела многое передумать и проанализировать. Она уже успела остыть. И тут он. Такой большой, такой горячий, такой искренний! Такой родной! Она обвила руками могучую шею, чувствуя его дыхание на своей ключице. Душа успокаивалась, лишь слезы-предатели вновь выступили на глазах. Славка это уловил, отстранил девушку, заглянул в плачущие васильки — хоть Алька и отводила взгляд — наклонился и поцеловал прикрытые веки. Она, замерев, вскинула на него удивленный взгляд. А он, испугавшись собственной наглости, отпрянул, не дожидаясь, когда сама оттолкнет…
Но Алиса ухватилась за его жилистые руки и не спеша притянула к себе, обняв за шею. Славка, чувствуя, как выпрыгивает из груди сердце, с нежностью обнял Альку. И в этот момент он помнить не помнил, что перед ним маленькая сестренка лучшего друга. Он обнимал свою любимую. Для него сомнений не осталось.
— Смотри, Инга, такое редко бывает, может, всё же сможешь приехать? — спрашивал по ту сторону телефонной трубки Артур.
— Ой, не знаю, Арт. Не знаю, — отвечала девушка.
Друг звал ее на вечер хип-хопа. Предлагал «вспомнить молодость, тряхнуть стариной» и всё в таком духе. Инне хотелось поехать. Но хотелось поехать с Вадимом. Вот только как он на это отреагирует, она не знала. А вечером за ужином она прямо в лоб спросила мужа. Тот пожал плечами и согласился. Инна даже смутилась.
— А ты от ревности не умрешь? — весело спросила она, поглядывая на него исподтишка.
Романов делал вид, что занят запеченной ветчиной, и на девушку не смотрел. Хотя видел всё прекрасно.
— Ревность — удел слабых, — деловито сказал он, и поднял глаза.
Ох уж эти смоляные озерца! Ох уж этот уголь горящий! Сердце тут же сместилось куда-то в желудок, а предательская краснота выступила на щеках. Инна даже прижала холодные пальцы к ним, отводя взор. А Вадим засмеялся и неожиданно, в первую очередь для себя самого, вдруг продекламировал:
— К чему обманчивая нежность,
Стыдливости притворный вид,
Движений томная небрежность
И трепет уст и жар ланит?
Инна, покраснев еще сильней, тихо ответила:
— Напрасны хитрые старанья:
В порочном сердце жизни нет...
Невольный хлад негодованья
Тебе мой роковой ответ.[1]
У Вадима округлились глаза.
— Ого! — воскликнул он.
— У меня высшее образование! — гордо заявила жена. — В отличие от некоторых.
— Моя бабаушка — профессор, а дед — академик, Царство им Небесное. Они дали мне образование. Я даже верховой ездой занимался!
Инна посмотрела на мужа в упор. Тот даже растерялся.
— Ты… Ты ведь на втором курсе был? — тихо спросила она.
Романов опустил глаза в тарелку.
— На третьем.
— А ты не думал…
— Не думал. Никогда! Ни разу за одиннадцать лет! — сухо перебил он. — И потом, на кой ляд мне эта бумажка? На мою зарплату она не повлияет. Веса в глазах клиентов не прибавит. У нас паренек один работает, ему сейчас двадцать четыре. Такой талантище! Вот прямо слов нет! Мне пришлось в свое время выгрызть себе место, чтобы встать на ноги. В его возрасте я просто уже не ронял ножницы, а он экспериментатор. А образование — восемь классов! Заметь, даже не девять! Такое творит, что остальные нервно курят «Беломорканал» в сторонке. Есть профессии, в которых ты важен как спец!
— Ты поэтому выбрал парикмахерское дело?
Он вздохнул, помолчал, а потом всё же ответил:
— А не было выбора. Вернее был. Но…
— Ты
