Ознакомительная версия.
Вдалеке на море виднелся белый парус, а на берегу - маленькая фигурка девушки. Она там, верно, играла с волнами. Какая-нибудь служаночка резвится в отсутствие господ - подражает госпоже. Отсюда было видно, как юбки ее вздымались весело и открыто. Но и на пляже было пусто. Он еще приблизился и узнал Марию. Бесстыдница! Мать бы ей задала за такую игру! Он невольно улыбнулся собственному ханжеству. И вдруг понял... она не просто воюет с волнами - она танцует. И в этом танце есть некий смысл. Она кружилась пред волнами, задирая юбки и склоняя головку - то вправо, то влево, то назад, то вперед - и что-то там видела такое, доступное только ей. Кажется, смотрела на свои ноги. Придирчиво. И что-то воображала такое - про себя или о себе. И о чем-то мечтала... Он загляделся. И понял, что вдруг проникся ритмом ее танца. Услышал дальнюю музыку - словно музыку сфер. Зонт мечты раскрылся и над ним. Ее худенькие ножки, еще детские, были нежны, как бывают только побеги несорванных цветов, и были влажны, как лепестки после дождя. Он почувствовал укол беззащитной нежности. Ее ноги были почти прозрачны на фоне моря. Почти сливались с водой. Что она танцевала сейчас? Танец был как предчувствие жизни. На заднем плане - за ней вставала белая луна раннего вечера и полоска заката на горизонте стекала по ее цыплячьей шее.
Она вдруг остановилась и опустила юбки - не до конца: набегала вода...
- Вы подсматривали за мной, - сказала Мария. - Это нехорошо!..
- Нет, - возразил он, - нет!
- Подсматривали!
Он снова возразил:
- Да, нет, нет! - Отступил и тотчас... сделал шаг к ней - или два шага.
Александр стоял чуть выше - каменистый склон - и видел ее лодыжки и ступни в воде - необыкновенно тонкие, узкие и длинные - тоже почти прозрачные. Словно продолженные светом. Они излучали свет - и камень под ними тоже светился.
- Это дурно, - повторила она, почему-то задумчиво.
- Нет, - повторил он. - Нет! Я... я любовался, - едва выдавил краснея.
- Не верю! Вы влюблены во всех!
- Кто вам сказал?..
- Все так думают о вас!
- Это неправда! - сказал он.
- А Анна Ивановна?
- Это неправда! - повторил он не слишком убедительно.
Он был виноват перед этой девушкой-ребенком. За всю свою жизнь нескладную. За грехи всех мужчин на свете.
- Я вам не верю! - она покачала головой. Явно желая поверить. В глазах ее стыли слезы. Сама его муза стояла перед ним - четырнадцати лет от роду. Погрузив в воду прозрачные ступни и приподняв юбки. А он путался и лгал. Музе? И страдал от собственной лжи... - Papa не отдаст меня за вас! сказала она, подумав... - Но, может... если вы очень попросите... Он вас любит!..
- Подождите немного! Я попрошу!.. - Александр не узнавал собственного голоса. Голос был отдельно - душа отдельно.
- Нет. Не отдаст... - сказала она с грустной уверенностью. - Захочет меня выдать за старого толстого генерала. - Она надула щеки, пытаясь изобразить этого самого генерала. И провела рукой округ бедер - отчего ее платье с одного боку опустилось в воду.
- Вы замочили платье! - сказал он, обрадовавшись, что можно переменить разговор.
- Я вижу!.. - но платье так и осталось в воде, и волна ласкала его.
Что он должен был делать? Пасть на колени перед ней?
- Погодите! - только и смог выдавить. - Еще есть время! - он сам не знал, что значит это обещание.
- Но вы можете меня увезти! Тайком!.. Ведь часто девиц увозят тайком!.. - она улыбнулась - мечтательно и грустно...
Он поклонился неловко и двинулся вдоль берега - прочь, прочь - только чтоб бежать - от нее, от себя, от этих слов, ощущения судьбы - своей, ее? Он вспомнил, что ни разу почти за весь разговор - не поглядел ей в глаза.
В последующие дни она избегала его. Они старались не глядеть друг на друга. Было сладко хранить верность девочке со ступнями, которые светились в воде. Он засыпал и просыпался - один и счастливый.
В декабре 1826-го они увиделись в последний раз, в Москве, в доме ее невестки - Зинаиды Николаевны, музы бедного Веневитинова. Мария отправлялась в Сибирь - за мужем-мятежником. Они остались ненадолго одни...
- Я тут написал стихи... моему другу Пущину, Ивану Ивановичу. Передадите?..
Она молча взяла сложенный вчетверо листок и положила в бисерный кошелек.
- Я хотел передать с вами нечто более печальное... написал... вашему мужу и всем его товарищам... - нужно было сказать - "крамольное" - но он не решился. - Боялся подвести вас! - добавил несмело. Стоял перед ней в светском фраке и белоснежной манишке, а путь ее лежал на Нерчинские рудники. Слово "крамола" могло ранить ее... - Как-нибудь в другой раз, с другой оказией!.. - Он заглянул ей в глаза... Дело в том, что почти одновременно с "крамольными стихами", которые он не знал, как переправить осужденным - он сочинил "Стансы" царю, и они уже расходились в списках. А вдруг она прочла?.. - Это только кажется, что мое положение нынче безоблачно! Оно весьма шатко!..
- Не оправдывайтесь! Не надо оправдываться!
И зачем только он пустил в ход эти стихи? Мог бы и подождать, покуда она уедет!..- признаться, и эта мысль пришла ему в голову.
- Не подумайте только, что я боюсь!
- Я не думаю, - сказала она, - не думаю. Я буду осторожна! - достала листок из кошелька и спрятала у себя на груди. - Надеюсь личного обыска бывшей княгини не будет! - И усмехнулась весьма дерзко. Она с чем-то порывала - пыталась порвать - и не только вовне - в себе. - Вы не захотели увезти меня тайно! Теперь увозит жизнь!
- Простите! - сказал он пылко и поцеловал ей руку.
- Кайтесь, кайтесь! - улыбнулась она. - Вам это полезно!..
Он склонил почтительно голову. И быстро заговорил о том, что, наверное, начнет писать роман в прозе - из русской истории, поедет собирать материалы на Урал - а там, перевалив через Уральский хребет, доберется и до них.
- Не стоит! Не мечтайте! Там во всяком случае - я вас видеть не хочу!.. - сказано было легко и безапелляционно. Характер матери!
Он опустил глаза, пытаясь вновь увидеть те детские ноги на берегу. Узкие и беззащитные. Теперь скрытые длинным платьем.
Что она танцевала тогда, на берегу? Танец судьбы?.. Кровинка заката на бледной детской шее, где каждая жилка бьется - таким торжеством жизни!..
...Дня через три-четыре он покинул Юрзуф, принял предложение генерала сопровождать его в поездке через горы, верхом - через Крымский хребет: генерал путешествовал с младшим сыном. Старший сын не составил им компании. Во-первых, у него были больные ноги, а во-вторых... Являл откровенный скепсис к столь романтическому путешествию.
Александр согласился с охотою... В молодости мы не сознаем, что теряем - в уверенности, что новые впечатления легко заменят нам прежние. Так было - так будет! Они взяли коней и отправились. С А.И. он простился, оба пробормотали что-то про грядущую встречу, зная прекрасно, что она не состоится. Мария проводила их спокойно и как бы безучастно.
Глаза ее, как часто прежде - смотрели куда-то в сторону - и Бог знает, что еще хотели высмотреть там...
"Я помню море пред грозою / Как я завидовал волнам / Бегущим бурной чередою / С любовью лечь к ее ногам..."
Так возникло имя Мария - в его жизни. Скорей, титул, знак... А как явилось имя Татьяна - он не мог вспомнить.
Схолия
1) Говорить о "южной ссылке" Пушкина - как-то зазорно - нам, ведавшим иные судьбы поэтов в ином веке. Речь шла лишь о переводе по службе в одну из южных губерний тем же чином. (Чин был небольшой.) Канцелярия Инзова находилась в те дни в Екатеринославе, но когда путешествие с Раевскими кончалось - Александру пришлось догонять ее уже в Кишиневе: Инзова за это время перевели с повышением, сделав наместником Бессарабии.
2) Про Анну Ивановну, фактически члена семьи Раевских, ничего не известно. Есть сведения, что она была крестницей Раевского-старшего. Никто не знает даже фамилии. Только повторяют, что она была татарка.
3) Читатель, может, примет за недостаток воображения, то, что автор дважды, в разных обстоятельствах (и с разными персонажами) рисует сцену игры с волнами. Но... "такое бегание наперегонки с волнами было в ту пору модным развлечением" - Набоков. - Он даже находит подтверждения тому у Шатобриана. - Известно, что однажды в Одессе, во время такой игры на берегу, Пушкина и двух его сопутниц - Вяземскую и Воронцову порядком окатило волнами. Пришлось срочно ехать домой. У. Фолкнер говорил, что весь роман его "Шум и ярость", который он считал одним из главных - своей "лучшей неудачей" родился из видения маленькой девочки - Кэдди, которая забралась на дерево посмотреть на то, что творится в доме... а "мальчишки и негры" (так у Фолкнера) стоят внизу и глядят на ее запачканные снизу штанишки. Считаю сцену на берегу - строфу ХХХIII Первой главы "Онегина": "Я помню море пред грозою..." неким ключом к роману. Может, это вообще была первая строфа, которая возникла у автора. Что касается "поисков реальной женщины, к которой подошел бы этот хрустальный башмачок /.../ достаточно пылкую поддержку имеют по меньшей мере четыре "прототипа". Начав с "наиболее правдоподобной кандидатки - Марии Раевской", Набоков почему-то в итоге склоняется к тому, что "одна из ножек принадлежит Екатерине Раевской, а другая - Елизавете Воронцовой". Кстати, поздние воспоминанья самой Марии Николаевны Волконской (Раевской) об этом эпизоде так же не точны и по месту действия, и по обстоятельствам! Чтоб вызвать те чувства, что явлены в стихах - сцена не могла происходить на людях, в толпе людей (где-то под Таганрогом, когда все высыпали из колясок, впервые увидев море). Для элегического переживания, наверно, требуется элегический натуральный ряд.
Ознакомительная версия.
