— Желаю вам состариться на одной подушке! — поддразнивал Айрапета Ашот, стреляя острыми глазами на Сирануш, и Айрапет не имел возражений против этой старой поговорки.
— Ми барци вра церанак! — сочувственно повторяли пожелания старухи из толпы, протягивая кружки и сплетая свою радость утоления голода со страстной радостью Айрапета.
Наверху в комнате, на койке, лицом к стене блаженно спал Мосьян. На той же койке сидел Артавазд, впиваясь огромными глазами в парона Костю, стоявшего перед ним.
— Твой отец, — говорил парон Костя, — отдает родине лучшее, что он имеет, — своего сына. И сын великого поэта Армении в груди своей несомненно носит сердце, не худшее, чем у его отца. Я призываю тебя на подвиг, на вдохновенную работу, на великое служение.
— Да, — растерянно говорил Артавазд, — но что я должен делать, чем я могу помочь?
— Дела здесь столько же, сколько гор. Но если старые вулканы потухли, каждый работник должен здесь пламенеть!
— С чего мне начать?
— Иди на помощь к Пахчану, собирай сирот, замени им отца и мать. Ванские дети видели столько, сколько иные старики за всю свою жизнь не видали. У них больной мозг. Больше, чем еда, им нужна любовь.
— О, я их видел только краем глаза, но я их люблю, как своих младших братьев и сестер! — с воодушевлением сказал Артавазд. — Где приют? Я сейчас же пойду туда.
— От ворот направо и потом первый переулок налево. Большой дом с обгорелым верхом. У нашего дома уже много детей. Собери их и веди туда.
Забыв усталость, Артавазд вошел в толпу. Запах человеческого пота, бараньего меха и деревенского табака ударил ему в ноздри. Ласково наклоняясь к детям, он объяснял старухам, что поведет их в приют. Маленькая круглоглазая девочка доверчиво пошла к нему на руки. Дети постарше собирали малышей, и скоро во главе низкорослого говорливого отряда Артавазд выбрался из толпы и свернул в переулок. Парон Костя, улыбаясь, наблюдал за ним из окна.
«Пахчан и Артавазд при детях, Вагаршак на обозном дворе, Ашот и Айрапет на питательном пункте. Эти свои, — считал он, подходя к спящему Мосьяну. — Хорошо спит, а надо разбудить!»
Он тронул Мосьяна за плечо.
— Хорошо спит, кто хорошо поработал! А работа еще ждет тебя. Через дорогу от нас налево склад. Там закопаны запасы. Собери людей и откопай. Приведи все в порядок и возьми на учет.
Мосьян, растопырив брови, старался вырваться из сна и понять, где он и что ему говорят. Ему снилось, что он ест крупную виноградную кисть с какой-то девушкой, в садах, над звенящей рекой.
— Пить очень хочется, — сказал он. — Сейчас пойду. Напротив, налево? Склад? Откопать?
Он вытащил обмякшую в дороге записную книжку в красной козлиной коже и записал: откопать, взять на учет.
Встал, встряхнулся. Костя залюбовался его сильной и ладной фигурой.
Легкий как пыль, но очень густой топот маленьких копыт донесся с улицы. Костя выглянул в окно.
— Мука! — крикнул он и с несвойственной ему быстротой побежал вниз. Вся улица была запружена ишаками. На спине каждого висели продолговатые хурджины. Погонщики в шапках, похожих на горшки, пробивались сквозь стадо к дверям. Один из них снял шапку и вынул из нее пропотелый пакет. В нем было отношение тифлисских организаций о посылке муки для беженцев и требование уплаты крупной суммы наличными подателю. Костя омрачился: мука нужна, а денег мало.
— Надо попробовать муку! — сказал Мосьян, выходя из дома.
— Верно! Возьми пробу.
Мосьян осторожно прокалывал мешки у самого узла и, выдавливая муку на ладонь, пробовал ее и сплевывал.
— Мука не годится, — сказал он. — Прогорклая.
— Не может быть! Развяжи мешки!
Скидывая хурджины на землю, они развязывали мешки, по локоть погружали в них руки, брали пробу.
— Убийцы! — кричал парон Костя. — Майданщики! Наживаются на голоде! Ведь эту же муку нельзя есть! Нет! Я этого так не оставлю! Я поеду в Тифлис и разоблачу этих мошенников. Им деньги дороже судьбы своего народа! Их надо всенародно выставить к позорному столбу!
— Но что же сейчас мы будем делать? — спросил Мосьян.
— Гони муку обратно! Я не плачу ни копейки ни за доставку, ни за гнилой товар!
Пахчан, подгоняя рыжую ленивую Марью, которая сменила ему слепого гунтера, скакал в туче известковой пыли к дому генерал-губернатора Термена. По чину, Термен был только полковником, по должности — генералом. Так его все и звали.
Приют надо открыть немедленно, сегодня же. Сейчас же надо освободить то здание, где приют помещался до отступления и которое в суматохе теперь было захвачено какой-то обозной частью. Парон Костя сказал Пахчану, чтоб без нужной бумажки он не возвращался. Пахчан и сам горел желанием вырвать эту бумажку во что бы то ни стало. Матери уже толпились с детьми у запертых ворот приюта, дети и сами стекались со всех сторон к стенам приюта, как ручьи в речку. Спасти детей — значит спасти будущее Армении. Эта мысль заслонила все остальное. Если генерал не задержит, детей можно будет успеть покормить перед сном.
Было за полдень. На площади перед домом штаба копошились вокруг застрявшей в песке пушки серые, запыленные солдаты. Немые улицы змеились среди развалин. Неожиданно справа потянулся живой, не засохший от недостатка воды сад за каменной, недавно починенной изгородью. Пахчан толкнул калитку ногой, и Марья, едва ступив в сад, шарахнулась от испуга. Из-под самых ног ее разбежалось во все стороны стадо кроликов. Пахчан соскочил с лошади, привязал ее и неуверенно сделал несколько шагов вперед. Перед ним был дом с высоким крыльцом и новой дверью. Пахчан поднялся по каменным, хорошо прилаженным ступенькам и остановился. Из большого ящика, затянутого металлической сеткой, зашипела на него жирная, зеленая змея. Тяжелая черепаха неторопливо поползла от него под стол. Пахчан сбежал с крыльца. Беленькая козочка подняла к нему из кустов умные доверчивые глаза, с кудахтаньем полетели из-под крыльца откормленные хохлатые куры.
«Попробуй тут умереть с голоду!» — подумал Пахчан, вспоминая, как он вчера выдавал мешок риса для супа на две тысячи человек, из которых многие не могли уже раскрыть рта от голода.
— Вы ко мне пришли? — услышал он над собой приветливый, грассирующий голос.
Подняв голову, он увидел за стеклом в окне над зеленью выхоленных комнатных цветов подстриженную, как будто сейчас от парикмахера, русую бородку и розовые, немного одутловатые щеки.
Бородка исчезла. Пахчан догадался вернуться к крыльцу.
Широко распахивая дверь и любезно улыбаясь, генерал-губернатор приглашал его войти.
Небольшого роста, с заметно выступающим из-под мягкого кителя брюшком, в вышитой золотом шапочке, он совсем не был похож на генерал-губернатора завоеванной области.
«С этим я быстро договорюсь!» — подумал Пахчан, протискиваясь между косяком двери и брюшком губернатора, тотчас закрывшего дверь на французский замок.
— Проходите! Проходите! — картавил губернатор. — Нет, не сюда! Здесь кабинет. А вы прямо в столовую! К столу! Здравствуйте! Как фамилия? Пахчан? Очень приятно. Термен!
Он тряс руку Пахчана, суетился, подставлял ему кресло. Пахчан пытался заговорить о деле, он его перебивал, подавая быстрые ободряющие реплики.
— Дети? Дом? Да, да! Непременно! Вы необычайно кстати. Вот сейчас поговорим. Я все устрою. Хотя вы знаете, я здесь не хозяин. Генерал Воронов меня недолюбливает. Но в случае чего поможет генерал Ладогин. Милейший человек. Высококультурный.
Бросая эти фразы, он очень быстро, несмотря на свои короткие ноги, бегал от стола к буфету и обратно, доставал какие-то банки, развязывал их, нюхал, опять завязывал, вглядывался в ярлычки на банках, разливал что-то по блюдечкам, менял ложки, расставлял блюдечки на подносе и по мере того, как число их увеличивалось, улыбался все шире и благодушней.
Пахчан недоумевал, разглядывая то суетливую фигуру губернатора, то комнату. Кругом стояли столы с банками, нумерованными бутылками, мешочками семян, пучками сушеной травы, на всем были наклейки, надписи, этикетки.
— Вот! Пожалуйста! — прервал его наблюдения губернатор, ловко ставя перед ним поднос с несколькими блюдечками, на которых было налито что-то желто-красное, темно-красное, буро-черное.
— Пробуйте!
Пахчану было неловко, что он сидит, а губернатор стоит, как бы прислуживая ему, и он сделал движение встать с кресла.
Мягкая рука губернатора довольно сильно налегла ему на плечо, и то же слово раздалось опять почти уже в тоне приказа:
— Пробуйте!
И сейчас же губернатор сорвался с места, добежал до буфета и вернулся, сияя.
— Ложечку забыл! Ну?
Пахчан взял ложечку, зачерпнул немного и попробовал.
— Ну? — не терпелось губернатору.
